Перевод: Энди
— И-и-и как там наш Субару после всего этого поживает?
Время было ночное. Солнце давно скрылось за западным горизонтом, и на небе висел серп убывающей луны, когда состоялся этот тайный доклад.
Комната была просторной. В центре стояли диван и столик для приёма гостей, а в глубине — массивный стол из чёрного дерева и обитое кожей кресло, предназначенные для хозяина комнаты.
На столе из чёрного дерева были разбросаны бумаги и гусиные перья, а рядом стояла чашка, от которой ещё поднимался пар, источая тонкий, нежный аромат.
Помещение, которое с первого взгляда можно было определить как кабинет, находилось в центральной части верхнего этажа особняка.
Сидя в кожаном кресле, первый вопрос задал мужчина с мягкими чертами лица, длинными иссиня-чёрными волосами и глазами разного цвета — голубым и жёлтым. Розвааль.
Вопрос был задан шёпотом, но до собеседника дошёл отчётливо и без искажений. И неудивительно, ведь тот, с кем он вёл эту тайную беседу, находился совсем рядом — на коленях у сидящего в кресле хозяина, ещё больше съёжившись на них в своей излюбленной позе боком.
— Пять дней прошло с той его тирады… нет, четыре с половиной дня, пожалуй. Не пора ли уже чему-нибудь проявиться?
— Да уж… — ответила она, и её голос был слышен у самого его уха, пока он легонько поглаживал её розовые волосы. В комнате были только Розвааль и она; её сестры-близнеца, которую Рам считала своей второй половиной, здесь не было.
Это объяснялось просто: именно Рам, а не Рем, была назначена наставницей Субару.
— Всё совершенно безнадёжно.
На этот чёткий вердикт «наставницы» Розвааль сначала удивлённо моргнул, а затем рассмеялся, да так, что даже немного закашлялся.
— Аха-ха, вот как, значит, совершенно безнадёжно?
— Барусу и вправду ничего не умеет. Готовить не может, убирается отвратительно, а если поручить ему стирку, начинает тяжело дышать. Ничего ему доверить нельзя.
— Да-а-а-а, для прислуги это весьма плачевная ситуация. Особенно после-е-еднее.
«Ну, в его возрасте это, наверное, простительно», — с кривой усмешкой подумал хозяин. Рам, взглянув на него, снова мысленно перебрала события последних четырёх дней. Каждый раз, когда эти короткие, но насыщенные мгновения отчётливо всплывали в её памяти, её обычно строгое лицо искажалось, словно с него сдирали ледяную маску. Это было заметно даже со стороны.
— Редко увидишь у тебя такое выражение лица. Настолько всё плохо?
— Очень, очень плохо. Он не то чтобы не умеет — он просто не знает, как это делается. Можно подумать, он вырос в очень хороших условиях. Но для такого воспитания ему сильно не хватает образованности.
— А-а-а, я кое-что слышал. Говорят, тебя просто завалили вопросами.
— Да и сами вопросы были настолько странными, что я просто не знала, что и думать.
В ответ на удивлённо поднятые брови Розвааля Рам перечислила несколько вопросов, которыми её осыпал Субару. Внимательно выслушав каждый, Розвааль задумчиво потёр подбородок.
— Хм-м-м…
— И правда, что любит госпожа Эмилия — это зага-а-адка.
— Господин Розвааль, господин Розвааль. Эта ваша манера… она на Барусу смахивает.
— М-м-м! Это пло-о-о-охо! Чтобы я, и уступил пальму первенства на сцене чудаков, извращенцев и оригиналов… Обидно до слёз!
Пока хозяин, серьёзно нахмурившись, погрузился в раздумья, Рам незаметно вздохнула. Затем она изменила позу на его коленях, ещё плотнее прижавшись к нему.
Глубже устраиваясь в объятиях Розвааля, Рам закрыла глаза, словно наслаждаясь его теплом. Большая, нежная ладонь мягко погладила её розовые волосы.
— Ну так, Рам, перейдём к главному. Какова вероятность, что он шпион?
Тон голоса Розвааля не изменился; он спросил, не переставая улыбаться. Рам поняла, какого ответа он ждёт.
Она, не открывая глаз, представила лицо другого мужчины, совсем не похожего на то, чьё тепло она сейчас ощущала.
— Не могу отрицать полностью, но шансы на это крайне малы.
— Хм-м-м, и почему же?
— Как бы это сказать… он слишком выделяется, причём в основном с плохой стороны. И способ, которым он проник в поместье, и его последующее поведение… Да и вообще, сам по себе он…
Она отвечала отрывисто, но прямо.
Хотя её слова были скорее отрицанием, Розвааль удовлетворённо улыбнулся ответу. Улыбка хозяина, словно говорившая «я так и думал». И хотя улыбка не была направлена прямо на неё, Рам почувствовала, как горят её щеки.
— Ясно, теперь понятно. Значит, он действительно всего лишь доброжелательный третий лишний, так?
С этими словами Розвааль со скрипом повернулся в кресле. Из положения лицом к столу он развернулся на сто восемьдесят градусов — прямо к большому окну, залитому ярким лунным светом.
Его разноцветные глаза прищурились, а уголки губ поползли вверх при виде открывшейся внизу картины.
— Однако-о-о, он и не унывает, да?
Из окна кабинета открывался вид на сад, расположенный на территории поместья. Это место, окружённое невысокой оградой и деревьями, было скрыто от посторонних глаз, но прекрасно просматривалось из окон особняка.
Там, в дальнем углу сада, щедро залитом лунным светом, виднелись беседующие сереброволосая девушка и черноволосый юноша.
Судя по всему, говорил в основном юноша, но выражение лица девушки при этом ничуть не выражало недовольства.
— Трогательная картина. Такой страсти у меня уже, увы, нет.
— Женщинам приятно, когда за ними так настойчиво ухаживают.
Ответив на слова, которые, возможно, предназначались лишь ему самому, Рам открыла глаза и обнаружила, что хозяин смотрит на неё сверху вниз с очень близкого расстояния.
Её губы едва заметно дрогнули, и Рам встретилась взглядом с его разноцветными глазами, её собственные подёрнулись влагой. Но…
— А ты, случаем, не слишком ли высоко ценишь его?
— Совершенно безнадёжен, но не думаю, что он плохой. И в работе он не так уж плохо всё запоминает, просто многого не знает, вот и всё.
В глазах Рам читалось недовольство. На её слегка холодный ответ Розвааль неопределённо улыбнулся и рукой, которой до этого перебирал её волосы, нежно провёл по её щеке.
Отвечая на ожидание девушки, чьи глаза мечтательно затуманились, Розвааль тихо закрыл глаза, обдумывая её ответ.
Рам редко так отзывалась о других.
Она как бы намекала, что если дать ему шанс научиться, он сможет добиться большего. Похоже, черноволосый юноша им действительно пришёлся по душе.
Этот факт искренне радовал его.
— С моей-то позиции, мне бы следовало им помешать, конечно же–е-е-е.
Глядя вниз, в сад, одним лишь жёлтым глазом, пробормотал Розвааль. На это Рам ответила: — Они ещё дети, так что, даже если оставить их в покое, ничего не случится.
— Верно подмечено.
Тихий смех смешался в кабинете, и занавеска на окне, из которого они наблюдали за свиданием юноши и девушки, задёрнулась.
О том, что происходило в кабинете после этого, не суждено было узнать даже луне.
Когда луна, словно хозяйка, воцарилась в центре небесного свода, Субару собрался с духом.
Он разгладил складки на форменной одежде дворецкого, которую только что надел, и ещё раз проверил свой внешний вид, глядясь в оконное стекло. Кажется, пошёл уже четвёртый день, как он её носит, и он, по собственному ощущению, уже вполне к ней привык.
Неплохо, очень даже неплохо, я! Всё нормально, я справлюсь. Знаете, когда смотришь на себя в зеркало после душа, кажешься на пятьдесят процентов красивее. Кажется, сейчас у меня как раз этот эффект!
Загадка, были ли это объективные пятьдесят процентов, но самовнушение — тоже важная штука.
Окутав себя хотя бы атмосферой привлекательности, Субару сделал глубокий вдох и шагнул вперёд.
Ступая по коротко подстриженному газону сада, он направился к зелёному уголку — месту, окружённому высокими деревьями и особенно ярко освещённому лунным светом.
Там сидела девушка, её серебряные волосы переливались в лунном свете, словно окутанная бледным сиянием.
Бледно-голубое сияние — теперь Субару знал, что это явление, похожее на свет светлячков, и есть «духи».
Даже с учётом этого знания, эта фантастическая картина обладала дьявольским очарованием, которое захватывало сердце зрителя и не отпускало.
Он невольно остановился, затаив дыхание. Заметив его присутствие, девушка, до этого что-то шептавшая с закрытыми глазами, открыла их.
Два аметиста устремились прямо на приближающегося Субару.
Его заметили прежде, чем он успел заговорить, и сердце Субару учащённо забилось. Стараясь не выдать волнения, он поднял руку.
— П-приветики! Неожиданная встреча в таком месте, да?
— У тебя уже привычка каждый день встревать в мои дела. Да и какая «неожиданная встреча»… мы же под одной крышей живём.
Эта первая фраза, начисто лишённая попыток скрыть волнение, уже стала для Эмилии привычным началом разговора, сопровождаемого вздохом.
Перед лицом такого её отношения Субару резко вдохнул, собрался с духом и продолжил: — «Под одной крышей»… когда произносишь это вслух, как-то даже возбуждает.
— Ты иногда это говоришь, но что значит это твоё «возбуждает»? От этого слова у меня мурашки по спине бегут, так неприятно.
Эмилия обхватила себя за плечи и вздрогнула, словно от холода. Субару расплылся в улыбке при виде этого её жеста и, уже совершенно привычно, опустился рядом с ней. Расстояние между ними было всего в три кулака — эта нерешительная дистанция была явным признаком его трусости.
Видимо, она уже настолько привыкла сидеть с ним рядом, что теперь даже не стала на это указывать.
Если каждое утро во время её дел и каждый раз за едой он садится рядом, то, разумеется, желание это комментировать уже пропало.
Её молчаливое позволение внутренне доставляло ему несказанную радость. Поэтому в голосе Субару, когда он заговорил дальше, естественно проскальзывала неудержимая радость.
— И-и-и, что делаешь? Что делаешь?
— Как ребёнок… Продолжаю свои утренние дела. С большинством духов я встречаюсь утром, но есть и такие, с которыми можно встретиться только в Тёмный День¹.
На ответ Эмилии Субару понимающе кивнул.
«Тёмный День» — это специфическое для этого мира обозначение времени, примерно соответствующее двенадцати часам с шести вечера до шести утра следующего дня. Время с шести утра до шести вечера, наоборот, называется «Светлый День»², и эти понятия обычно используются вместо привычных нам «до полудня» и «после полудня».
¹ Тёмный день (原文: 冥日 - мэйдзицу) – буквально «тёмный день» или «день тьмы», обозначающий ночное время.
² Светлый день (原文: 陽日 - ё:дзицу) – буквально «солнечный день» или «день света», обозначающий дневное время.
Кстати, продолжительность суток — двадцать четыре часа — почти такая же, как в его родном мире. Активность людей, похоже, тоже не отличается, так что Субару с облегчением отметил, что его внутренние часы не сбились.
Говорят, существуют и более мелкие деления времени, но об этом он пока подробно не расспрашивал. Его наставница со спартанскими методами обучения предпочитает в первую очередь учить его работе. Видимо, очень уж хочет облегчить себе жизнь.
В его душе начали зарождаться нотки обиды на четырёхдневную спартанскую муштру. Но даже в это время беседа Эмилии с её друзьями, доступными только в Тёмный День, продолжалась.
«Друзья, с которыми можно встретиться только ночью» — звучит как-то подозрительно.
Почувствовав странное смущение от собственных мыслей, Субару потёр нос. Продолжая наблюдать за тихой беседой Эмилии с духами, он тихо пробормотал: — Прямо как блуждающие огоньки.
До этого плавно двигавшиеся духи резко оживились и окружили лицо Субару, сидевшего рядом с Эмилией — внезапно острая боль пронзила всё его лицо.
— А-а-а! Больно, больно, больно! Будто зубочистками тычут!
— Не говори неосторожных вещей и не зли их. А то они и меня перестанут слушаться.
Возможно, разделяя чувства разгневанных духов, Эмилия отнеслась к Субару, подвергшемуся массированной атаке, довольно прохладно.
Впрочем, то, что она, когда духи отлетели, всё же небрежно применила к стонущему от боли Субару магию исцеления со словами «Ну что поделать», говорило о её доброте.
Бледное сияние уняло боль, и Субару, оставшись лежать на земле, исподлобья наблюдал за Эмилией.
Перед ним, лежащим на траве, Эмилия продолжала свою недавнюю фантастическую беседу.
Внезапно Субару осознал, что он, словно зачарованный, любуется этим совместным выступлением красавицы и духов.
Это было так неловко, что он невольно отпустил колкость, но если просто смотреть, ни о чём не думая, то ничего особенного.
Неловкость исчезла, голова и сердце опустели, и оставалось лишь с глупым выражением лица пялиться на открывшуюся перед ним картину.
— Вряд ли это так уж интересно, правда? — неожиданно пробормотала Эмилия, видимо, удивлённая молчанием Субару.
На её слегка виноватый тон, окутанный духами, Субару, приподнявшись, ответил: «Нет», — и слегка махнул рукой.
— Когда я с Эмилией-тан, мне никогда не бывает скучно!
— Чт…
От таких прямых слов Эмилия невольно затаила дыхание и покраснела. Глядя на неё, Субару тоже, вспомнив свои слова, покраснел до ушей.
Если бы это были продуманные слова, то ещё ладно, но сейчас это вырвалось совершенно спонтанно.
Сомневаться в искренности своих чувств не приходилось, но то, что они вырвались наружу сами по себе, без всякой подготовки, было уже явным самоуправством.
Внезапно между ними повисла тишина. От смущения Субару нарочито громко кашлянул и сказал: — К тому же, видишь ли, за последние несколько дней у нас не было возможности спокойно поговорить, так ведь?
— Да, да, верно. Субару, тебе, наверное, было очень тяжело осваивать работу в особняке. Да, ты очень старался… да, очень старался… да?
— Я чувствую себя и счастливым и жалким одновременно от такого сочувствия, щас расплачусь!
Попытка сменить тему, чтобы разрядить обстановку, привела к тому, что он сам вырыл себе яму и невольно «твитнул» о своей печали.
Пока Субару, удручённый собственной неловкостью, начал чертить на земле иероглиф «но»³, Эмилия с растерянным видом размышляла, как бы его утешить, нерешительно водя руками.
³ Писать на земле иероглиф の (но) — в Японии это жест, выражающий подавленность или уныние.
За эти четыре дня репутация Субару, начавшего новую жизнь в качестве слуги, даже с большой натяжкой, щедро приправленная эвфемизмами и обильными взятками и подношениями вышестоящим, в лучшем случае оценивалась как «бесполезен».
Субару, не обладавший навыками ни в готовке, ни в стирке, ни в уборке — а ведь это были обязательные умения для слуг в особняке, — в первую очередь был вынужден осваивать именно их.
На данный момент все три упомянутых навыка оценивались на двойку.
— Только когда я пришил оторвавшуюся пуговицу к фартуку, получил пятёрку!
— Ты и вправду в чём-то одном невероятно талантлив.
— Меня растили так: «Не будь скучным середнячком, будь яркой, острой личностью!»
Вот он, результат безрассудного и попустительского воспитания родителей.
То, что он в итоге развил навыки шитья, даже ему самому кажется странным.
— А, но вот в заправке кроватей я уверен! Когда в первом классе старшей школы я мечтал стать гостиничным работником, то потратил половину летних каникул на тренировки!
— Неужели это из-за тебя последние три дня кровати такие идеально заправленные?
— С душой, и прежде всего, с любовью заправлял!
Да уж, он вложил столько сил, что когда узнал: «Это комната, где спит Эмилия-тан, это кровать, на которой спит Эмилия-тан! А это одеяло и простыни, в которые она укутывается! Му-ха-ха-ха!», — то от избытка чувств и чрезмерного усердия Рам просто оторопела.
Он так перестарался, что ему даже установили временной лимит на заправку кровати только в комнате Эмилии.
— Вот как, значит, так. Хорошо. Рада, что и у тебя есть что-то, в чём ты уверен в себе.
Не зная о таких подробностях, Эмилия радостно улыбалась тому, что у Субару есть работа, которую он может выполнять с уверенностью.
Субару, обливаясь кровавыми слезами от уколов совести, молчал. Эмилия же, предваряя свои слова обращением «К тому же», сказала ему: — Ты и другую работу выполняешь, не унывая, это ведь здорово. Рам и Рем тоже, хоть и тайком, но хвалили тебя, знаешь?
— Серьёзно?! Старшие тоже за спиной милашничают, вот это цундере высшего разряда! Но чтобы это правильно работало, им надо это делать при мне, иначе смысла нет!
Если цундере неправильно использовать, его легко спутать с обычной неприязнью. Это обоюдоострый меч, который не рекомендуется применять, если объект — новичок.
В этом плане, для Субару, который изучил все тонкости цундере благодаря многочисленным любовным похождениям (в виртуальном пространстве), проявление цундере прямо перед ним равносильно сигналу «рыбка на крючке!».
Хотя, похоже, в глазах самих близняшек он был всего лишь извращённым аристократом.
— Ну, в моих глазах тоже только облик Эмилии-тан отражается, так что мы квиты, — пожал он плечами, стараясь выглядеть нигилистом, но на этот раз ему было настолько неловко, что слова почти не прозвучали. Поэтому Эмилия, похоже, не расслышала, лишь слегка вопросительно склонила голову и сменила тему: — Но тебе не тяжело вот так каждый день?
— Очень тяжело, просто мука! Хочу спать, выбирая по очереди: на руке Эмилии-тан, на её груди или на коленях!
— Да, да, — небрежно отмахнулась Эмилия. Она вытянула руку, и её тонкую кисть окутали бледно-голубые духи.
При виде этого зрелища, словно её белая рука сама светилась, Субару невольно выдохнул. Она на это криво усмехнулась.
— Если ты так шутишь, то всё в порядке.
— Если совсем сломаюсь, полежишь со мной рядышком, хорошо?
— «Подумаю»… отвечать так как-то страшно, так что лучше скажу «нет».
— Упустил возможность взять с неё слово!
Схватившись за голову, он картинно повалился на траву.
Так он лежал, ощущая прохладу травы и глядя на усыпанное звёздами небо, и вздыхал. Внезапный порыв ветра коснулся его короткой чёлки, и Субару, повинуясь мгновенному порыву, устремил взгляд на луну.
— Луна сегодня красивая, правда⁴?
— Она ведь там, куда не дотянуться рукой.
— Кх-кх!
— Что с тобой?!
Его амурное признание, облечённое в форму утончённой литературной фразы, было сбито непреднамеренным комментарием.
⁴ Фраза «月が綺麗ですね» (цуки га кирэй дэсу нэ – «Луна сегодня красивая, правда?») в японской культуре может служить завуалированным признанием в любви. Её приписывают писателю Нацумэ Сосэки как вариант перевода «I love you»
Эмилия встревоженно подбежала к Субару, который стонал от боли, прижимая руку к груди.
И тут…
— А…
Она смотрела на него, лежащего на траве, и её аметистовые глаза были устремлены на грудь Субару — точнее, на руку, которую он прижимал к груди из-за внезапной боли.
На его левую руку, сплошь покрытую пластырями из-за многочисленных мелких травм, полученных на работе.
— Ой, чёрт, как некруто. Усилия ведь надо скрывать, да?
Пытаясь скрыть смущение, Субару завёл руку за спину, а правой коснулся головы, хихикнув и высунув язык. Но выражение лица Эмилии оставалось серьёзным.
Пока Субару ждал её реакции, гадая, что же делать, Эмилия слегка опустила взгляд.
— Всё-таки, это очень тяжело… для всех, — прошептала она, словно упрекая саму себя.
Услышав этот её монолог, Субару тихо вздохнул: «А-а», — в знак понимания.
Сейчас в этом особняке Розвааля не только Субару учился всему с нуля. Эмилия тоже, как кандидат на престол, впитывала множество различных знаний, которые ей необходимо было усвоить.
Обычный слуга и королева целой страны. Требуемый уровень и объём знаний, само давление ответственности — сравнивать их было просто неуважительно.
Если нести на себе такую тяжкую ношу, то, конечно, можно и устать. Возможно, и у неё были такие переживания, которыми она ни с кем не могла поделиться.
Внезапно Эмилия протянула руку, и Субару не успел среагировать. Её рука взяла его руку, которую он прятал за спиной, и поднесла к её глазам.
Глядя на его пальцы, сплошь покрытые шрамами и следами от лечения, Эмилия с болью прищурилась.
— Может, вылечу?
Вопрос прозвучал мягко, а тепло от самого лечения было бы трудно описать словами. Свежие ранки, хоть и маленькие, продолжали «подавать голос», и даже сейчас, если сосредоточиться, ощущалось их жжение и слабый жар. Однако…
— Нет, не надо.
— Почему?
— М-м-м, как-то трудно сказать… Ну, скажем так. Это доказательство моих стараний.
Осторожно высвободив свою руку из её ладони, Субару широко улыбнулся и ответил.
Перед поражённой его красотой девушкой он крепко сжал свою изувеченную руку.
— А я, оказывается, не так уж и не люблю стараться. Иначе бы не продолжал качаться каждый день, да? Когда то, что не мог, становится возможным — это такой… К-А-А-АЙФ!
Ритмично покачивая бёдрами в такт словам, он развернулся и встал. Внезапно оказавшись выше, он увидел, как взгляд Эмилии поспешно устремился за ним — и он указал на неё пальцем.
— Тяжело, просто ужасно тяжело, да? Но, в общем-то, весело. Рам и Рем на удивление спартанские, эта лоли бесит, а Роз-чи на удивление ничего не говорит, так что он какой-то блёклый, если честно.
— Если ты это Розваалю скажешь, он точно остервенеет.
— «Остервенеет»… давненько такого словечка не слыхал…
Он изобразил, как его прервали, согнувшись в поясе. Затем, словно заводная кукла, выпрямился и, выставив ладонь, резко остановил Эмилию. И продолжил: — Ну, вот так, шаг за шагом преодолевать проблемы — это хорошо. Здесь я иначе и не выживу… А раз уж так, то лучше, чтобы было весело, правда?
В прежнем мире ему достаточно было жить «легко». Но в этом мире на такую спокойную жизнь рассчитывать не приходилось.
Тогда Субару хотел потребовать хотя бы «веселья». Это было его своего рода упрямством по отношению к тем, кто так несправедливо забросил его в этот мир.
На это его заявление о намерениях Эмилия замерла, словно время остановилось. Она лишь несколько раз моргнула, а затем выражение её лица внезапно изменилось.
— Да, верно. Да, я думаю, так и есть. Ах, ну вот, Субару, ты дурак!
— Эй, эй, что за странная реакция?! Тут можно было бы и заново влюбиться, вообще-то!
— А я и не была влюблена изначально-то~. Ну вот, дурак же… И я тоже.
До Субару, который, чтобы выразить своё возмущение, изобразил телом иероглиф «жизнь»⁵, последние слова Эмилии не долетели.
⁵ Изобразил телом иероглиф (人文字 - хитомодзи) – изображение иероглифов или букв с помощью тел людей. Здесь Субару как-то изобразил 命.
Она тоже, отряхнув подол платья, поднялась и улыбнулась, стоя перед ним.
От её улыбки, словно часть прежнего напряжения спала, Субару лишился дара речи и просто залюбовался.
Когда Эмилия становилась такой, её невозможно было описать словами вроде «красивая» или «милая». Это было что-то… ну, скажем так: — E・M・M⁶!
— Я тебе благодарна, а ты опять так шутишь.
⁶ E・M・M — Эмилия-тан настоящая Богиня.
Его слегка сердито ткнули в лоб, и Субару, прижав руку к этому месту, отступил. Ощущение, будто это место сильно горит, определённо не было обманом чувств.
На эту его реакцию она весело рассмеялась.
— И всё же… я понимаю, что ты стараешься, но как можно так изуродовать руки?
— А, это просто. Сегодня вечером, когда я ходил с Рам за покупками в деревню рядом с особняком, меня сильно покусало маленькое животное, с которым играли дети.
— Так это не результат стараний?!
— Скорее, следует сказать, что его не стало видно из-за более серьёзной травмы… Я вроде не из тех, кого так ненавидят животные.
В его родном мире он не обладал такой особенностью, чтобы мелкие животные источали на него жажду убийства. Иначе как бы он мог называть себя первым среди мохнатофилов?
Впрочем, его черта «невероятно нравиться детям или вызывать у них желание помыкать», которая в полной мере проявлялась и в родном мире, здесь также осталась при нём.
— Эти детишки… пинались, били, вытирали об меня сопли без всякого зазрения совести. Это было ужасно, чёрт побери! Завтра вы у меня попляшете…
— Кажется, Субару, ты хорошо ладишь с маленькими детьми.
— Это заблуждение, Эмилия-тан. Я сейчас их хорошенько приручу, а когда они вырастут, соберу урожай. Это мой «План Хикару Гэндзи»⁷!
— Мог бы просто признать это, не пытаясь выглядеть плохим.
⁷ Классический японский романтический троп. Вырастить себе жену, если коротко.
Не обращая на него внимания, Эмилия сказала: «Ну что ж», — посмотрела на небо, потянулась и спросила:
— Я скоро возвращаюсь в комнату, а ты, Субару?
— Мне нужно уложить Эмилию-тан спать, так что я тоже возвращаюсь.
— Эту обязанность ты получишь, когда отточишь свои навыки слуги получше.
— У-о-о-о-о, мечты расширяются-я-я-я!
Эмилия с лёгкой усмешкой наблюдала за Субару, который, вскинув обе руки, взревел к небесам.
Тут Субару, повернувшись к Эмилии боком, спросил: — Кстати. Если хочешь, завтра можешь со мной отомстить детишкам… то есть, пойти на романтическое свидание… то есть, пойти посмотреть на милых зверюшек.
— Сколько раз ты уже перефразировал… Но, да, я…
Она запнулась и никак не могла продолжить.
На такую её реакцию Субару склонил голову. Это не было похоже на отказ. Значит…
— Н-неужели… тебе стыдно, что если мы пойдём вместе, друзья будут сплетничать и всё такое… типа того?
— Такую ужасную отговорку я бы не сказала! — она поставила руки на пояс, изображая гнев. Если бы нужно было добавить звуковой эффект, это было бы что-то вроде «хм-хм». Сделав это движение, она снова опустила глаза.
— Мне не неприятно, и эти маленькие животные меня тоже интересуют, но…
— Ну так пошли!
— Но, если я пойду, могу доставить Субару неудобства…
— Отлично, решено, идём!
— Ты вообще слушаешь?
— Слушаю, конечно! Да разве я могу пропустить хоть одно слово Эмилии-тан, хоть одну буковку?!
— Субару, я тебя ненавижу!
— А-а! А-а-а! Что это вдруг началось?! Ни-че-го не слы-шу-у-у!
Он закрыл уши руками и забегал по кругу, заглушая звук.
От такой решимости немедленно взять свои слова обратно Эмилия рассмеялась, словно с неё спало напряжение. Затем, предварив свои слова «Ну что поделать…», сказала: — Только после моих занятий, и после того, как Субару закончит с работой в особняке, хорошо?
— Есть! Принято! Сделаю всё в мгновение ока!
Получив подтверждение свидания, Субару победно вскинул кулак.
Глядя на такое его поведение, Эмилия, опустив плечи, покачала головой: — Когда смотрю на тебя, мои проблемы кажутся такими незначительными.
— Да что ты такое говоришь?! Если бы все страдали от проблем уровня «стану королевой», то в нашем стрессовом обществе у всех желудки были бы как решето!
Наконец не выдержав, Эмилия рассмеялась. Вторя её смеху, Субару тоже засмеялся.
Так они вместе посмеялись какое-то время, и на этом их сегодняшнее свидание подошло к концу.
И напоследок: — Кстати, почему ты в этой одежде? Работа уже закончилась.
— Да вот, подумал, что так и не услышал от Эмилии-тан мнения об этом наряде. Ну как? Вполне себе, да?
— Да, знаешь. Выглядишь так, будто можешь справиться с любой работой.
— Ожидания так высоки, что меня сейчас раздавит!
Стоит упомянуть, что такой разговор имел место.
— Э-э-эй, нормально поспала, лоли? Если слишком поздно ложиться, гормон роста не будет выделяться, так и останешься маленькой.
— Уже как само собой разумеющееся проламываешься через «Дверной Переход», в самом деле, — донёсся до Субару такой обиженный ответ, когда он наугад выбрал дверь, заглянул внутрь и небрежно окликнул её.
Он увидел, что в глубине библиотеки на деревянной стремянке сидит девочка и сверлит его взглядом. В руках у неё была толстая книга, открытая где-то на середине.
— Если будешь по ночам в темноте только мангу читать, скоро придётся носить очки с линзами толщиной с донышко от молочной бутылки и провалишь вступительные экзамены в университет мечты, оставшись на второй год, вот увидишь.
— Опять несёшь какую-то чушь… Будешь паясничать, превращу в камень, я полагаю?
— Да, да, понял, понял. Ну так давай, ложись спать, спокойной ночи.
Он небрежно махнул рукой и собрался закрыть дверь, но его остановил голос: «Погоди». Субару перестал закрывать дверь и обернулся. Беатрис, слегка подавшись вперёд со стремянки, спросила: — Ты ведь пришёл сюда не просто так, да? Было какое-то дело, я полагаю?
— Да не, ничего особенного. Просто хотел поздороваться перед сном. Думал, если не найду тебя за тремя дверьми, то брошу это дело, но нашёл с первой же попытки.
— И что у него за чутьё такое-е-е? — устало протянула Беатрис, теребя свои кудрявые локоны. Отпущенный локон с весёлым «бьён!» подпрыгнул. От этого зрелища в душе шевельнулось что-то детское.
— Можно мне попробовать?
— Касаться Бетти дозволено только братику, в самом деле. А теперь можешь убираться подобру-поздорову, я полагаю.
— Вот те на, сама остановила, и на тебе! Ха! Ну да ладно! Я сейчас в отличном настроении, так что прощаю тебя!
Подчёркнуто демонстрируя своё прекрасное расположение духа и вызвав на лице Беатрис гримасу неудовольствия, он вышел из комнаты. Однако в тот самый момент, когда дверь закрывалась…
— Бетти это не касается, в самом деле, — послышался тихий, одинокий голос, и это его немного обеспокоило.
И вот, стоило мне открыть дверь, чтобы переспросить…
За открывшейся дверью всё изменилось, и она снова вела в обычную гостевую комнату.
Было какое-то неприятное предчувствие, но снова бродить по дому в поисках её не хотелось. К тому же, завтра нужно было встать пораньше и как можно быстрее разделаться с работой.
— Надо будет сходить в деревню, придумать какой-нибудь предлог и подкормить детишек. Ой, а перед этим нужно разведать, где там есть хорошие обзорные площадки или цветочные поляны… Предварительная подготовка — вот что важно в любой битве! Исход битвы решается ещё до её начала, так что я справлюсь!
Он раздул ноздри, предвкушая завтрашний день.
Пританцовывая, он вернулся в выделенную ему комнату — отдельную комнату для прислуги, — сбросил с себя форму дворецкого и быстро переоделся в спортивный костюм.
— Всё-таки спать лучше всего в этом. Жаль только, что он у меня один… Может, попросить Роз-чи наколдовать мне копию?
Это была редкая вещь, возможно, единственная в своём роде во всём мире. Обращаться с ней следовало с величайшей осторожностью, но при этом он носил её как повседневную одежду — вот такая вот небрежная драгоценность.
Если испортится, значит, такова её судьба. Грустно терять остатки прежнего мира, но оглядываться назад нет смысла.
— Поэтому я живу, рисуя надежды на завтрашний день, хмы-хмы-хмы, — похабно хмыкнув, Субару прыгнул на кровать, которую сам же и застелил. Мягкая постель приняла его, он зарылся под одеяло — подготовка ко сну завершена.
Но предвкушение завтрашнего дня было настолько велико, что глаза его были широко открыты, и он никак не мог уснуть.
— Чёрт, что за дела, тело моё! Ты что, собираешься растоптать мои надежды на завтра?! Чёрт побери, выходит, мой главный враг — это я сам… Господи! — простонал Субару, глядя в потолок.
Но для таких бессонных ночей у него был припасён хитрый приём. Субару насмешливо улыбнулся своему разгорячённому телу:
— Получай же, мой секретный приём. Пак раз-мохнатый, Пак два-мохнатый!
Первоклассный мохнатофил способен, представив себе объект для ласк, испытать виртуальное мохнатое блаженство так, словно оно реально.
В сознании Субару возник пушистый серый кот, и с каждой секундой их становилось всё больше. Постепенно всё его тело оказалось окутано этими мохнатыми созданиями, и он погрузился в состояние высшего блаженства и забвения — в далёкую страну грёз, Авалон.
— Пак… сто шестьдесят… три-мохнатый… мох-мох…
Бормоча это, сознание Субару погружалось в мир снов.
Так, с образом райского сада в мыслях, его сознание достигло предела мохнатого наслаждения — и наконец провалилось во тьму.
Сравнение пробуждения сознания с всплытием на поверхность — это уже было.
Открыв веки и щурясь от солнечного света, Субару с некоторой вялостью поднял тело.
Голова немного тяжеловата. Возможно, осталась некоторая усталость. Он только начал привыкать к новой работе, такое случается.
Однако сегодня не время для слабости.
Субару, который всегда хорошо просыпался, сразу же после пробуждения чётко вспомнил вчерашнее обещание.
— Нацуки Субару сегодня станет мужчиной!
Он показал кому-то невидимому большой палец вверх, сверкнул зубами и принял свою коронную позу.
Это должно было стать началом прекрасного, обещанного дня победы, идеальное пробуждение. Но…
Его прервали взгляды близняшек, удивлённо смотревших на него.
Субару закрыл лицо руками, уткнулся в одеяло и замотал головой из стороны в сторону:
— Да что-о-о та-ко-о-о-е?! Вы что, здесь бы-ы-ы-ли?! Стыдно же, надо было позвать! У-у-у, у-у-у, у-у-у-ва-а-а, как сты-ы-ыдно!
Субару извивался, пытаясь подавить жгучий стыд.
А выражение лиц близняшек по-прежнему оставалось почти неизменным. Если бы они хотя бы пальцем показали и посмеялись, было бы не так обидно, но такая реакция, словно он сморозил глупость, тоже была неприятна.
— Нет, погодите-ка, вы двое! От такой реакции мне, знаете ли, больно! Вы же задели мои самые деликатные чувства, так что должно же быть хоть что-то… а?!
В ответ на отчаянную мольбу Субару сёстры переглянулись.
Он ожидал хотя бы обычных холодных или равнодушных оскорблений. Хотя это тоже как-то ужасно, — мелькнула мысль у Субару, и сразу после этого…
— Сестрица, сестрица, как-то уж очень дружелюбно нас поприветствовали, право слово.
— Рем, Рем, как-то уж чересчур фамильярно нас поприветствовали.
Чувство… диссонанса промелькнуло в мозгу Субару.
Конечно, их слова были такими же отрывистыми, как обычно, но… что-то было не так.
— Эм, да? Что-то… странно, не находите? Что с вами, старшие? Если вы это отрепетировали, то как-то не к месту, что ли…
Говоря это, Субару начинал понимать причину своего беспокойства.
Взгляд.
Их взгляды, устремлённые на Субару, — они утратили вчерашнюю теплоту и стали какими-то отчуждёнными, словно он был для них чужим.
И решающим было…
— Сестрица, сестрица, похоже, наш гость немного растерян, право слово.
— Рем, Рем, кажется, наш гость немного не в себе.
— Гость… — услышав это слово, Субару потерял дар речи.
Это слово, несмотря на свою внешнюю учтивость, с невероятной остротой вонзилось ему в самое сердце. Он даже почувствовал фантомную боль и схватился за грудь.
Он не понимал. Реакция этих двоих была такой, словно…
— Вы… вы обе… ха-ха, шутки у вас злые. Та-ко-го… не…
Желая заслониться от их чужих взглядов, Субару инстинктивно поднял левую руку, закрывая себе обзор. Но в этот момент он увидел нечто решающее.
С его… левой руки… исчезли… пластыри.
Потрескавшаяся от воды кожа на кончиках пальцев, порезы на тыльной стороне ладони от непривычной работы с ножом, следы от укусов маленького зверька во время игр с детьми — всё исчезло без следа.
Теперь Субару не оставалось ничего, кроме как признать реальность.
Внезапно, неожиданно, он почувствовал, как в глубине глаз закипает что-то горячее, и уткнулся лицом в одеяло уже по другой причине.
Это лицо сейчас он ни за что, ни за что на свете не хотел никому показывать.
Этим… любимым людям. Людям, которых он вот-вот мог бы полюбить. Людям, которых он, должно быть, уже любил.
Он ни за что не хотел плакать, когда на него смотрят чужими глазами.
— Зачем… я вернулся?!
Он зарыдал. Уткнувшись лицом в одеяло, он изливал свой гнев на непонятную, несправедливую судьбу, скалясь и рыча от ярости.
Петли, которые так долго мучили Субару, снова затянули его в свой водоворот.
И во второй раз, начался первый день…