Перевод: Энди
Что именно ей сказали, Эмилия поняла не сразу.
Она невольно затаила дыхание. Стоявший перед ней юноша — Регулус — в ответ на её реакцию лишь слегка приподнял руку, не переставая улыбаться.
— Ах, прости, если это было слишком внезапно. Наверное, я тебя немного напугал. В этом я готов чистосердечно признаться и извиниться. Как я уже говорил, я из тех людей, кто умеет извиняться. В этом мире полно жалких людишек, которые не могут признать свою неправоту и лишь нагромождают одну неубедительную отговорку на другую, но, знаешь, это так противно, когда у человека не хватает душевных сил даже на то, чтобы признать ошибку. Я думаю, такое происходит потому, что они заблуждаются, считая себя непогрешимыми, будто с самого рождения и до этого самого момента они во всём и всегда были правы. Но насколько же нужно быть высокомерным, а? Если бы они просто как следует посмотрели себе под ноги и осознали, сколь ничтожны по сравнению с таким огромным понятием, как мир, то ничего подобного бы не произошло. Всего одно извинение, а в нём сразу видна вся суть человека, его, так сказать, характер. Ты так не думаешь?
— Эм-м… извиняться — это важно, да?
— Вот именно! Да, извиняться — это очень важно. Я так рад! Это же такая прописная истина, но как же замечательно, что мы сходимся во мнениях по этому поводу. В нашем мире на удивление много тех, с кем в таких элементарных вещах согласия не найти. Это так удручает. Ну что ж, похоже, с согласованием взглядов на извинения в семейной жизни у нас проблем нет. Я очень рад, что в будущем мы с тобой наверняка отлично поладим. Так, о чём это я… ах да, о причине извинений. Проблема была в том, что я, возможно, проявил некоторую поспешность…
Сказав это, Регулус окинул Эмилию взглядом с головы до ног. Она, облачённая лишь в обмотанное вокруг тела полотенце, от этого взгляда немного напряглась.
— Да, даже в браке застенчивость очень важна. В этом плане ты просто молодец. И теперь, возвращаясь к моему вопросу, прошу, не пойми меня неправильно. Я вовсе не пытался из каких-то пошлых соображений выяснить, девственница ты или нет. Как я уже не раз говорил, я — твой муж, а ты — моя жена. Супруги должны быть связаны крепкой любовью и заботой. И раз уж им суждено долго-долго скреплять друг друга цепями любви, то совершенно естественно, что они должны посвящать себя партнёру без остатка. Поэтому я хочу быть уверенным… что тебя не касался другой мужчина.
— Быть уверенным, что меня… не касался другой?
— Разумеется, считать наличие или отсутствие девственной плевы неоспоримым доказательством — это нонсенс. Но как своего рода лакмусовая бумажка, она, на мой взгляд, имеет огромную ценность. Поэтому я, понимая, что могу доставить тебе неприятные ощущения, всё же решился спросить. Прошу, пойми меня: я делаю это потому, что люблю тебя. Мне было бы совершенно безразлично, девственна ли та, кого я не люблю. Я проверяю это, потому что люблю именно тебя.
Плавно, словно река, Регулус продолжал и продолжал излагать основания своих убеждений. Затопленная этим потоком слов, Эмилия ощутила, как от его монотонного голоса по спине пробегает жуткий холодок.
Его облик вызывал неотвязное, смутное чувство дежавю, а слова, скользкие, как льющаяся в уши вода, никак не задерживались в памяти. Она поняла лишь одно.
То самое слово, которому он придавал такое большое значение… слово «девственница»…
— Итак, я хотел бы спросить ещё раз. Скажи, ты девственница? Как думаешь?
— Эм… а что такое эта ваша «девственница»? Простите, я никогда раньше не слышала такого слова.
— Что?
На этот тщательно подготовленный вопрос Эмилия ответила с виноватым видом.
Она поняла, что для Регулуса это очень важно, но совершенно не знала, что это такое. Наверное, речь шла о каких-то особенных девушках.
Услышав слова Эмилии, он помрачнел, его голос стал ниже.
Он опустил глаза и замолчал. Его задумчивый вид вызвал у неё тревогу, но молчание было на удивление коротким.
Регулус резко распахнул глаза и протянул к Эмилии руку. И…
— Превосходно! Ты — воплощение моего идеала девы!
— Что?
Схватив Эмилию за руку, Регулус расплылся в лучезарной улыбке.
Она отличалась от его прежних полуулыбок, теперь его лицо по-настоящему светилось от счастья. Таким сияющим взглядом ребёнок смотрит на родителей, когда получает долгожданную игрушку.
Регулус принялся трясти её руку вверх-вниз и несколько раз кивнул.
— Вот оно! Именно так и должно быть! Я и сам смутно догадывался, что телесная невинность — не самый подходящий критерий. Но истинная, подлинная чистота живёт в сердце. Быть девственницей телом — это само собой разумеется! Но по-настоящему важно, чтобы девственной была и душа. Мне кажется, я постиг истину. Разве это не потрясающе? Ты, именно ты смогла принести нечто новое мне, тому, а ведь я уже был вседоволен.
— …
— Да-да, я всё понял. Можешь быть спокойна, я принимаю тебя в жёны. И благодаря тебе я осознал кое-что важное. Впредь, когда я буду принимать новую жену, недостаточно будет просто спросить, девственница ли она. Нужно, чтобы она даже не знала значения этого слова, иначе её ценность как жены будет ниже. Если её сердце уже познало грех, это недопустимо. Она недостойна быть моей женой.
Отпустив руку Эмилии, Регулус сделал несколько довольных танцевальных па.
Она с трудом улавливала смысл его речей. Да и в принципе истинный смысл его заявлений о «муже» и «жене» оставался для неё загадкой. В её понимании, в семье должны быть один папа и одна мама, но из слов Регулуса следовало, что у него несколько жён.
Такое положение вещей в корне расходилось с представлениями Эмилии о семье. Может, он говорил о чём-то другом, что просто звучит похоже?
— Ой, негоже мне оставлять тебя так надолго в таком виде. Я немедленно распоряжусь, чтобы тебе принесли одежду… Эй, сто восемьдесят четвёртая! Подойди!
— …
В растерянности Эмилия наблюдала, как Регулус вдруг назвал номер. Из-за угла в коридоре показалась та самая женщина, что ранее оставила её в комнате.
Длинноволосая блондинка грациозно подошла к Регулусу и почтительно поклонилась. Тот кивнул в ответ на её жест и произнёс:
— Выдать ей… наряд семьдесят девятой. Как только всё будет готово, проведём свадебную церемонию. Она теперь одна из вас. Прошу, будьте с ней дружны и позаботьтесь о ней.
— …
— Вот, ты перестала улыбаться... Какая хорошая девочка. Какая хорошая жена.
Женщина молча склонила голову, и Регулус удовлетворённо пробормотал эти слова.
Затем он подошёл к Эмилии, всё ещё не понимающей, что происходит, осторожно провёл пальцами по её серебряным прядям и погладил длинные волосы.
— Ну что ж, увидимся позже.
— Да…
Инстинкт подсказывал ей, что перечить ему не стоит.
Регулус кивнул на её короткий ответ и, не издав больше ни звука, скрылся в коридоре.
Как только его фигура исчезла, Эмилия почувствовала, как её тело освобождается от напряжения. Настолько сильной, пусть и подсознательной, была её настороженность по отношению к нему.
Казалось, он просто расслабленно стоял и болтал, но его присутствие источало такое странное, гнетущее давление, что по уровню угрозы оно было сравнимо со встречей с Великим Кроликом.
— Прошу, сюда.
Эмилия всё ещё смотрела вслед исчезнувшему силуэту, когда стоявшая рядом женщина внезапно окликнула её. Голос женщины, который она услышала впервые, был кристально чистым и прекрасным, словно звук струнного инструмента. Однако, как и её лицо, он был лишён каких-либо эмоций и казался напряжённым, скованным льдом.
— Простите, пожалуйста. У меня очень много вопросов…
— Переоденьтесь.
— С одеждой понятно, но я хотела бы поговорить… Вы знаете, где мы? Я была на центральной площади Пристеллы, там были люди из Культа Ведьмы и… Ах, ну что же вы!
Женщина проигнорировала попытку Эмилии задать вопрос и зашагала прочь. Поспешив за ней, она сыпала вопросами один за другим, пытаясь хоть как-то разобраться в ситуации, но прямая как струна спина молчаливо отвергала все её попытки.
Так они дошли до комнаты, соседней с той, где спала Эмилия. Это было ещё одно аскетичное помещение, до странности забитое мебелью.
— Мне кажется, раньше эта комната выглядела иначе…
— Шкафы для нарядов и прочее принёс господин муж. Семьдесят девятая, прошу, переоденьтесь.
— «Семьдесят девятая» — это вы обо мне? Кажется, Регулус тоже так меня называл. А вы…
— Сто восемьдесят четвёртая. Такая же, как и вы, его жена.
— Такая же, как я…
Как только дверь закрылась, женщина — сто восемьдесят четвёртая — наконец удостоила её разговором.
Её голос всё так же был лишён тепла, но появился хотя бы намёк на возможность диалога.
— Что до «жены»… я уже несколько раз слышала это, но вы имеете в виду жену в смысле «супругу»? Если так, то я не собиралась становиться женой Регулуса…
— Даже если вы и не собирались, он — собирается. А если он чего-то хочет, ваше мнение не имеет никакого значения.
— Но это же неправильно! Чтобы стать женой, нужно выйти замуж за мужа, верно? А я за Регулуса замуж не выходила и не собираюсь! Чтобы пожениться, мужчина и женщина должны любить друг друга и вместе решить, что хотят всегда быть вместе. Я ещё никому не могу дать такого обещания!
— Свадебная церемония состоится в самое ближайшее время. На этом всё и закончится.
Сто восемьдесят четвёртая не желала слушать доводы Эмилии. Ощущение, что разговор вроде бы есть, но на самом деле его нет, всё больше сбивало её с толку.
Тем временем женщина подошла к ней и попыталась стащить с её тела полотенце.
— Эй! Постойте, что вы делаете?
— Немедленно переоденьтесь в свадебный наряд. К счастью, подходящая одежда имеется. Когда вас раздевали, чтобы уложить в постель, мы уже сняли мерки, так что можете не беспокоиться.
— Так это вы меня раздели?
— Вы подумали, что это был господин муж? Успокойтесь. У него нет привычки без нужды разглядывать женское тело, да и вообще, женщины его не интересуют. Даже убедившись, что вы девственница, он ничего вам не сделает.
— И вы тоже говорите об этой «девственнице»?
— Удивительно. Неужели ты не притворяешься и в самом деле не знаешь?
Впервые на лице сто восемьдесят четвёртой промелькнуло что-то похожее на эмоцию. Заметив тень удивления, Эмилия широко раскрыла глаза, а затем слегка улыбнулась.
— Надо же. Так вы тоже умеете удивляться. Вот бы вы ещё и улыбнулись, когда разговариваете. Я думаю, вам бы это очень пошло.
— Господин муж этого не желает. И вас я тоже предупреждаю: господину нравится ваше обычное лицо. Будет разумнее, если вы не станете менять выражение лица — не улыбайтесь и не печальтесь. А лучше бы и вовсе рта не открывать.
— То есть мне нельзя разговаривать? Почему?
— Потому что невозможно предсказать, что именно может нарушить права господина мужа.
Сдёрнув с Эмилии полотенце, сто восемьдесят четвёртая протянула ей нижнее бельё. Девушка взяла его и надела — размер и вправду оказался идеальным.
Когда Эмилия, стоя в одном белье, разминала руки и ноги, сто восемьдесят четвёртая вдруг протяжно вздохнула.
— Что-то не так?
— Нет, я просто подумала, что вы очень красивы. Тонкие руки и ноги, белая кожа, и эти длинные серебряные волосы.
— Спасибо. Даже если это лесть, мне приятно. Такое мне говорят только Субару да Аннерозе.
— Субару… это мужчина?
— Да, мой рыцарь. Думаю, он сейчас ужасно за меня волнуется. Поэтому я и хочу как можно скорее выяснить, где я нахожусь…
Наверняка она заставила его сильно переживать.
У Эмилии и мысли не было, что с Субару могло случиться что-то страшное. С ним ведь Беатрис, да и вообще, она не могла себе представить ситуацию, в которой Субару оказался бы на волосок от гибели. Он, наверное, справится с чем угодно.
Именно поэтому было так досадно оказаться в плену, не имея возможности даже сообщить ему что-либо.
— Никогда не упоминайте имя этого Субару при господине муже.
— А, почему?
— Говоря словами господина мужа, это вызовет у него сомнения в чистоте вашего сердца.
— Опять вы про «девственницу»?
Как можно что-то запрещать, приводя в качестве причины то, что ей даже не объяснили?
В ответ на надутые губы Эмилии сто восемьдесят четвёртая больше ничего не объяснила, а лишь достала из шкафа белое платье и примерила его на ней.
Это был ослепительный наряд, красивое платье, украшенное множеством ярких аксессуаров.
— Но оно, похоже, очень неудобное.
— Вам будет разумнее и недовольство своё держать при себе. Переодевайтесь.
Пойдёт ли мне такое красивое платье? — думала Эмилия, склонив голову набок, пока сто восемьдесят четвёртая, командуя ею, помогала продеть руки в рукава и облачиться в свадебный наряд.
— Ах, как чудесно! Всё-таки я был прав, белый тебе невероятно идёт.
— Спасибо.
Регулус оглядел переодетую Эмилию и лучезарно улыбнулся.
Его собственный вид тоже изменился с их встречи в коридоре. Заметив удивление на лице девушки, он слегка оттянул воротник своего костюма и произнёс: — Это ведь важная церемония. Конечно, можно было бы остаться собой, таким, какой я есть, но я не могу позволить, чтобы из-за такого пустого упрямства ты чувствовала себя неловко. Идеальные отношения в браке — это когда супруги без раздумий заботятся друг о друге. Я вовсе не хочу, чтобы ты считала, будто я сделал для тебя что-то обременительное, проявив такое внимание, но я хочу, чтобы ты знала: ради тебя я готов на небольшие изменения. Зал для церемонии тоже почти готов.
— Зал… вы об этом месте, да?
Эмилия проследила за взглядом Регулуса, который, одетый в безупречный белый смокинг, оглядывался по сторонам, и тоже посмотрела на пространство вокруг.
Это был собор — настоящий собор, используемый для важных ритуалов, таких как свадьбы.
Только когда сто восемьдесят четвёртая вывела переодетую Эмилию из здания, она поняла, что находилась в одной из контрольных башен. Оттуда женщина привела её прямо сюда, в собор.
Внутри сновали многочисленные фигуры, украшая помещение и методично готовясь к свадебной церемонии. И все эти люди, молча и усердно занимавшиеся подготовкой, были красивыми, нарядно одетыми женщинами.
— Это мои жёны, такие же, как и ты. Всего у меня двести девяносто одна жена… к сожалению, со многими меня разлучила смерть. Но даже так, я стараюсь дарить свою любовь в равной степени всем, кто и поныне рядом со мной. Это же естественно, правда? Любить кого-то одного больше других — это же ужасно искажённый образ мужа. Я никогда не поступлю так нечестно. Я дарю определённое количество любви, в определённом объёме, определённым способом. В этом нет ни предвзятости, ни неравенства, ни несправедливости. Можешь быть спокойна. Тебя я тоже буду любить в равной степени.
— То, что вы говорите, это как-то…
— Господин муж. Позвольте вас на пару слов.
…«странно», — хотела закончить Эмилия, но её прервали.
Стоявшая рядом сто восемьдесят четвёртая шагнула вперёд и обратилась к Регулусу. При звуке её голоса бровь мужчины едва заметно дёрнулась.
— Послушай-ка. Ты ведь видишь, что я сейчас разговариваю с ней? Неужели ты не понимаешь, что, заговаривая со мной в такой момент, ты разбрасываешь яд на ростки нашей любви? Неужели не понимаешь? Именно такие мелочи и такое внимание к деталям очень важны в браке. Я ведь именно так вас и учил, нет? А вмешиваться сейчас — значит пренебрегать моей скромной просьбой. Сто восемьдесят четвёртая, что ты об этом думаешь?
— Прошу прощения. Но это очень важно. Я понимаю, что веду себя назойливо, но я беспокоюсь за вас, господин муж. Прошу, выслушайте меня.
Голос Регулуса стал быстрым, всё его тело источало угрозу. Но сто восемьдесят четвёртая, оказавшись под прицелом этого острого, как нож, внимания, не дрогнула и твёрдо продолжала настаивать.
Естественным образом, от такой её стойкости колючая аура Регулуса схлынула.
— Хорошо. Говори. Проявлять снисхождение к жене — это тоже часть великодушия мужа. Я не настолько мелочный человек, чтобы не суметь сделать даже этого.
— Благодарю вас. Дело в трансляции, той, что была некоторое время назад… Всё ли будет в порядке? Что, если кто-то посмеет вмешаться в свадебную церемонию?
— Трансляция? А, ты про тот дрожащий, непонятный голос. Да какая разница? Ничего ведь не случится, если оставить его без внимания. Какой-то слабак просто бормотал там что-то, не понимая собственных сил. Не знаю, как бы там поступили те отбросы, Капелла или Сириус… но меня это не касается. Или ты что, сомневаешься в моей силе? Это что же получается, ты как жена сомневаешься в способностях своего мужа?
— Нет, я верю в вас. Когда вы рядом, нам не о чем беспокоиться. Я лишь хотела, чтобы вы развеяли мою тревогу своими словами. Прошу, простите эту непутёвую жену, которая не может даже просто попросить о поддержке.
Сто восемьдесят четвёртая, казалось, заготовленным ответом парировала выпад Регулуса. Она произносила слова слабой женщины с бесстрастным лицом и ледяным голосом. Регулус, тронутый её речью, моргнул и покачал головой.
— Так вот в чём дело. Прости, это я был невнимателен. Мне следовало заметить твою тревогу, даже если ты о ней не просила. Нужно было проявить заботу без слов, а я… как же эгоистично я поступил. Я раскаиваюсь.
— Это мне следует извиняться. Ваши слова придали мне смелости, господин муж. Я немедленно присоединюсь к подготовке зала.
— Да, пожалуйста.
Поклонившись, сто восемьдесят четвёртая повернулась к Регулусу спиной. В тот же миг она что-то сказала Эмилии взглядом. Вероятно, это было предупреждение о неосторожности её прерванной реплики.
Она, должно быть, хотела сказать, что она недооценивает опасность Регулуса. Эмилия это поняла, а потому не колебалась в своём следующем решении.
— Опасно!
— А?
Эмилия схватила сто восемьдесят четвёртую за руку, когда та проходила мимо. Прижав её высокое, но лёгкое тело к своей груди, она сделала большой шаг назад.
Прямо перед ней, в том месте, где мгновение назад стояла женщина, пронёсся порыв ветра. Он сорвал плиты пола, проломил их, и волна разрушения пронзила собор насквозь. Не останавливаясь, ветер ударил в огромные главные двери, разнеся вход в щепки и вырвавшись наружу.
— …
Эмилия, прижимавшая к себе сто восемьдесят четвёртую, не могла вымолвить ни слова, глядя на эту линию тотального разрушения. Женщина, похоже, тоже почувствовала эту волну за своей спиной, потому что всё её тело напряглось, и она съёжилась.
А над ними двумя, всё ещё стоя в позе с занесённой правой рукой, произнёс Регулус: — Ой, прости-прости. Совершенно случайно вышло. Хорошо, что с вами ничего не случилось.
— …
— Я пока побуду в комнате для ожидания. Когда всё будет готово — позовите. Ах, и тебе тоже, наверное, лучше привести волосы в порядок там же. Думаю, так ты станешь ещё более очаровательной. Ты и так прекрасна, не спорю, но никогда не следует пренебрегать усилиями, чтобы стать ещё красивее. Более того, я считаю, что стремление оставаться красивой и становиться ещё лучше — это элементарная вежливость по отношению к тому, кто тебя любит. Конечно, я доволен своим нынешним положением, но не собираюсь ограничивать то, что мне могут предложить. Если твой способ проявления любви ведёт к большему совершенству, я не стану тебя останавливать.
Сказав это так, будто мгновенная вспышка разрушения была пустяком, Регулус улыбнулся Эмилии и скрылся за боковой дверью, ведущей, по-видимому, в комнату для ожидания.
Эмилия, ошеломлённая, смотрела на следы разрушений и глубоко вздохнула.
— Что… что это сейчас было?
— Спасибо, что спасли меня.
Сто восемьдесят четвёртая высвободилась из объятий Эмилии. Хотя мгновение назад она вся окаменела от страха, сейчас она спокойно поправила растрепавшиеся волосы и отошла в сторону. Она направилась к остальным женщинам, занятым подготовкой собора.
Девушка огляделась — остальные женщины, казалось, совершенно не обратили внимания на произошедшее и продолжали свою работу. Более того, несколько из них уже направились к разрушенному полу и дверям, чтобы как-то скрыть следы погрома.
— Постойте! Но это же ненормально! Вы что, не считаете это странным?!
— …
Их обыденное отношение повергло Эмилию в смятение, и она вскрикнула. Но женщины не обращали на неё внимания, лишь молча продолжая свои дела.
Поняв, что так ничего не добьётся, она подошла к единственной, с кем, казалось, можно было поговорить, — к сто восемьдесят четвёртой.
— Вас же только что чуть не убили! Если бы я вас не оттащила, вас бы разорвало на куски. Вам же было страшно? Но почему вы…
— Почему что? Я поблагодарила вас за спасение. Что ещё вы от меня хотите? Не является ли это нарушением моих прав?
— Я говорю не о правах и обязанностях! Я говорю о чём-то более важном, гораздо более важном!
Эмилия обвела рукой собор, указывая на продолжающих работать женщин.
— Регулус назвал их жёнами. Вы все — его жёны? И вы подчиняетесь ему, потому что вы жёны? И даже когда вас пытаются убить, вы молча это принимаете… Это же неправильно! Это странно!
— Просто существуют и такие формы брака. Когда вы окажетесь в таком же положении, со временем привыкнете... А если не привыкнете, то на этом всё и закончится.
— Но это же неправильно… разве не счастливые, безмерно счастливые люди женятся? Но я не вижу ни в вас, ни в ком-либо ещё и капли счастья. Я что-то не так понимаю?
— Да, не так. Для брака счастье не обязательно. Супруги могут и не любить друг друга. Если долго быть вместе, то станешь супругой. Привыкнешь быть супругой.
Сто восемьдесят четвёртая не отрицала, что находится здесь против своей воли. Не отрицала, но в то же время принимала своё положение. Это было искажённо, неправильно.
Брак и семья — это то, чего хотят, а не то, к чему привыкают.
— Я не собираюсь участвовать в этой вашей свадьбе. Я ухожу.
— …
Женщины, до этого не обращавшие на Эмилию внимания, при этих словах подняли головы. В своих нарядных платьях они смотрели на неё, объявившую бойкот церемонии.
Под этим шквалом безэмоциональных взглядов Эмилия расправила плечи.
— Есть люди, которые за меня волнуются. Есть много дел, которые я должна сделать. Поэтому я не могу задерживаться здесь. Я скоро присоединюсь к остальным и сделаю то, что должна.
— Господин муж этого не позволит.
— Я не собираюсь становиться женой Регулуса. Поэтому мне не нужно его разрешение. Я вернусь ко всем, а потом… я обязательно приду, чтобы спасти и вас.
— …!
— Я поняла, что вы не по своей воле находитесь рядом с Регулусом. Поэтому я поговорю с ним и заставлю его всех вас отпустить. Если кто-то захочет остаться с ним — пусть остаются. Но те, кто захочет уйти, должны уйти. Потому что такой насильный брак не принесёт счастья никому.
Брак, каким его представляла себе Эмилия, должен был заключаться между любящими людьми.
В её памяти всплыли образы Фортуны и Джуса из её давнего сна. Они так и не поженились, не стали мужем и женой, но… это было правильно, она чувствовала.
Эти двое… Эмилия хотела бы, чтобы они поженились. Счастливый брак и любящая семья — это должно было быть именно о них.
Поэтому…
— Я знаю людей, которые любили друг друга, но не смогли пожениться. И я не хочу, чтобы существовали отношения, где люди женаты, но несчастны.
— …
При этих словах по рядам бесстрастных женщин пробежала дрожь смятения. Однако сто восемьдесят четвёртая первой пришла в себя.
Она посмотрела прямо на Эмилию, а затем на разрушенный вход.
— Если вы хотите уйти, это ваша воля. Но в таком случае, господин муж нас не простит. Он непременно убьёт нас всех.
— Но вы же его жёны…
— В понимании господина, жена, которая не может исполнить его желание, не выполняет своей роли. Если вы уйдёте, мы умрём. И если вы всё равно уйдёте, то убийцей станете вы.
— …
Сто восемьдесят четвёртая бросила ей эти слова, по сути, взяв в заложники свою собственную жизнь.
И чтобы показать, что это было не только её мнение, но и общее, все женщины в соборе окружили Эмилию, преграждая ей путь.
Конечно, никто из них не смог бы остановить её силой. Они были обычными женщинами. Выросшими в обычных семьях, с обычными представлениями о морали, мечтавшими об обычном счастье.
Просто где-то их судьба свернула не туда, и Регулус сделал их своими жёнами.
— …
Эмилия не могла ничего возразить на эту их трагическую решимость, потому что сама видела жестокость Регулуса.
Тот, кто за одно слово в ответ готов был лишить жизни, без сомнения, выместил бы свой гнев на них, узнав о её побеге.
И никто не понимал этого лучше, чем они сами, его жёны.
— Сколько здесь жён Регулуса?
— Супруг у господина мужа всего двести девяносто одна. Из них двести тридцать восемь уже разлучила с нами смерть. Так что здесь все, кто остался, — пятьдесят три человека.
— А те, что «разлучила смерть»…
— Нужно объяснять?
Её хриплый вопрос звучал почти как насмешка над наивностью Эмилии.
И без слов ответ был ясен. Этот ответ был и намёком на то, что ждёт их всех, если она сбежит.
— Если я уйду, с вами случится что-то ужасное…
Ужасное… скорее всего, это будет неминуемая смерть.
Без всяких сомнений, они были заложницами её свободы. Учитывая последствия её побега, действовать опрометчиво было нельзя.
Она подумала о Субару и остальных, которые наверняка волнуются за неё там, за стенами собора, в Пристелле.
Подумала и мысленно попросила у них прощения.
А затем произнесла: — Я поняла. Давайте проведём… свадьбу.
После этого подготовка к церемонии пошла полным ходом.
Следы разрушений тоже были устранены — хоть и дилетантски, но почти незаметно. По этой сноровке можно было догадаться, сколько раз им уже приходилось справляться с последствиями вспышек гнева Регулуса.
Эмилия, решившая пойти на церемонию, тоже была отправлена в комнату для ожидания, где сто восемьдесят четвёртая и другие жёны Регулуса уложили ей волосы и дополнили свадебный наряд украшениями.
В последний раз такую сложную причёску ей делала Аннерозе, после того как Пак ушёл в свой кристалл.
Длинные серебряные волосы собрали и заплели в замысловатые косы.
К белому платью добавили украшения — не слишком вычурные, чтобы не нарушать чистоту образа, — и на этом наряд невесты был завершён.
— …
Увидев своё отражение в зеркале, Эмилия восхитилась мастерством женщин.
Да, это было совсем не то, что обычно. В последнее время некому было укладывать ей волосы, и, если Субару не помогал, она просто закалывала их. Аксессуары, которые она не носила ради удобства, теперь добавляли ей женственности.
Ей всё казалось, что она недостойна такой красоты.
— Что ж, пойдёмте. Умоляю, не портите настроение господину мужу.
Сто восемьдесят четвёртая ещё раз предостерегла Эмилию, и они вышли из комнаты.
Когда они вошли в собор, их уже ждали гости — все те же жёны Регулуса, а у алтаря стоял он сам, в белом фраке.
Не зная, как себя вести, Эмилия пошла по красной ковровой дорожке к алтарю, где он её ждал.
Он удовлетворённо кивнул, увидев её во всём великолепии.
— Ты и в одном платье была неузнаваема, но с украшениями — просто на другом уровне. Всё-таки я был прав, когда оставил семьдесят девятое место вакантным. Я восхищён собственным решением.
— Семьдесят девятое… почему это место было свободно?
— М? Ах, это потому, что я как-то присмотрел женщину, которая, как мне казалось, была достойна этого номера, но, к сожалению, ещё до того, как я принял её, она оказалась неподходящей. Но самое главное, её внешность была близка к моему идеалу. Поэтому, хоть это и было слабостью, я оставил место пустым. И если подумать, что благодаря этому я нашёл тебя, то даже та ошибка имела свою ценность.
— Раньше, пустое место…
Почему-то эти слова вновь обострили то смутное чувство дискомфорта, что начало было утихать.
Чувство обретало контуры, но всё ещё не становилось ясным. Тем временем Регулус поправил свой наряд.
— Ну что ж, давай совершим брачный ритуал. Он будет немного упрощённым, ты ведь не против? Главное ведь, чтобы ритуал состоялся, а все внешние детали — это всего лишь приложение... Мне кажется, это уже стало классикой — уделять слишком много внимания оболочке, пренебрегая сутью, но я не стану наступать на эти глупые грабли. Как же смешны те, кто не видит сути вещей, не правда ли? Типа, сняли пенки с поверхности и довольны? Такие обычно и не замечают, как за спиной над ними смеются, и, наверное, по-своему счастливы в своём мирке.
— …
Пока Регулус тараторил, сто восемьдесят четвёртая обошла алтарь. Похоже, ей отводилась роль распорядителя церемонии.
Действительно, среди пятидесяти трёх жён она, казалось, взяла на себя роль лидера. То, что он был готов убить её по прихоти, показывало, насколько он не понимал иерархии и взаимоотношений в своей «семье».
И уже поэтому он был непростителен.
— Послушай, Регулус. Перед свадьбой я бы хотела кое-что сказать.
Именно поэтому Эмилия, стоя перед ним, сказала это прямо.
От её слов, не входивших в их «договорённости» — хотя никаких удовлетворительных договорённостей и не было, — лицо сто восемьдесят четвёртой напряглось.
Но Регулус, на удивление, благосклонно кивнул.
— Ах да, конечно. Я и сам хотел перед свадьбой объяснить тебе несколько важных вещей, необходимых, чтобы стать моей женой. Конечно, можно было бы рассказывать всё по порядку уже после свадьбы, но я считаю, что некая подготовка нужна и до того, как мы свяжем себя узами. Разве не трагедия, когда после свадьбы выясняется, что что-то не так и это не эдак? Чтобы избежать таких несчастий, следует чётко проговорить наши взгляды. Даже будучи мужем и женой, мы остаёмся отдельными личностями, и это важно, да?
— Да, ты прав. Мы отдельные личности, и это важно.
— Вот видишь? Рад, что мы сходимся во мнениях. Тогда давай я перечислю несколько правил, которые я установил и для других жён. Итак, во-первых, после свадьбы со мной я запрещаю тебе улыбаться.
— …?
Эмилия нахмурилась, не понимая его предложения. Регулус поднял палец и продолжил: — Это очень важно. Понимаешь, мне нравится твоё лицо. Невероятно нравится. Я выбираю жён по лицу. Красивому, милому, гармоничному и привлекательному. Все двести девяносто одна моя жена были с красивыми лицами. У тебя тоже милое лицо. Поэтому я и делаю тебя своей женой. Понимаешь?
— …
— Знаешь, я думаю, в мире слишком много эгоистов. Часто ведь слышишь истории, как у пар или супругов остывает любовь. Они вроде бы любили друг друга, а стоило начать жить вместе, как обнаруживается куча несовпадений. Вкусы в еде не сходятся. Привычки не сходятся. Увлечения не сходятся. Графики не сходятся. И вот из-за таких эгоистичных причин они разочаровываются в человеке, которого вроде как любили. Знаешь, я всей душой ненавижу таких ничтожеств.
Регулус говорил о любви с улыбкой, с каким-то жутким восторгом.
С невинным и бесцеремонным видом, сквозь который просачивалось праведное негодование на тех, кто пренебрегает любовью.
— Все они эгоисты, все до одного. Почему они разочаровываются? Почему из-за какой-то небольшой разницы в мироощущении они разочаровываются в любимом человеке? Разве такое может быть? Это же абсурд! Поэтому я выбираю любимых по лицу. Если мне нравится лицо, я никогда не разочаруюсь в его обладательнице, какой бы она ни была. Ведь я люблю её лицо. И пока у неё будет это лицо, моя любовь никогда не остынет.
— …
— Будь она той, кто не убирает за собой одежду. Будь она убийцей, лишившей жизни множество детей. Будь она безнадёжна в готовке. Будь она той, кто продал родных в уплату долга. Будь она той, кто не может отделить цветное бельё от белого при стирке. Будь она сумасшедшей, которая втайне убивает животных. Будь у неё отвратительный вкус в одежде. Будь она продажной до мозга костей. Будь она грязной и воняющей, потому что не моется. Даже если она всерьёз замыслит уничтожить мир — я её не разлюблю.
Он говорил это, поочерёдно указывая на каждую из пятидесяти трёх женщин, стоявших в зале.
Неизвестно, сколько из названных им условий относилось к ним, но он утверждал, что любит каждую, независимо ни от чего — только за лицо.
— «Любил» — для меня не существует такого слова. Я люблю твоё лицо. Поэтому, даже если ты окажешься «Ведьмой», задумавшей причинить страдания и убить всех людей в мире, я в тебе не разочаруюсь. До тех пор, пока у тебя будет это лицо.
— И как это связано с тем, что мне нельзя улыбаться?
— Всё очень просто. Знаешь, бывают девушки, у которых в обычном состоянии лицо милое и красивое, а когда они улыбаются, то становятся уродинами. Вот этого я простить не могу. Поэтому, хоть я и сказал «улыбаться», то же касается и плача, и всего остального. Суть в том, что мне невыносима сама мысль, что твоё милое, милое личико может стать уродливым. Поэтому не смейся. Не плачь. Не злись. Просто имей милое лицо.
Регулус схватил Эмилию за подбородок и прошипел свой приказ.
Что будет, если она ослушается, уже доказали предыдущие события.
Непонятно было только одно: как он, говоря о такой «любви к лицу», мог быть способен на такую жестокость по отношению к своим женам.
— Ты сказал, что любишь за лицо и никогда не разочаровываешься… тогда почему ты напал на неё?
— М-м-м?
Он склонил голову набок, когда Эмилия указала на сто восемьдесят четвёртую.
Она, не отводя пальца, высвободила подбородок из его хватки.
— Если бы я её не оттащила, она бы наверняка погибла. Ты ведь и её сделал женой, потому что тебе понравилось её лицо? Так почему ты так поступил?
— Ах, это тоже очень просто. Она испортила мне, такому добродушному, настроение. Я ведь многого не прошу, но в мире так много людей, неспособных к сочувствию. Мне и думать не хочется, что среди моих жён есть такая, но что случилось, то случилось. А раз так, за это нужно понести ответственность, верно?
— То есть ты в ней разочаровался? Но это же противоречит тому, что ты…
— Я не разочаровался. Я по-прежнему люблю её лицо, люблю её саму. Поэтому, даже если бы она умерла, я бы продолжал её любить. Часто ведь говорят, правда? Что даже если любимый человек умирает, он продолжает жить в твоём сердце. Что любовь к нему не угасает, а продолжает жить. У меня точно так же.
Логика Регулуса была безупречна.
Безупречна и полностью замкнута на нём самом. В ней не было ни малейшего места для чужого мнения. Абсолютная, самодостаточная ущербность.
Эмилия молчала, и Регулус нахмурился.
Он заглянул в её глаза, и в его взгляде появилось подозрение.
— Я вот всё думаю… у тебя что, есть ко мне какие-то претензии? Если так, то мне немного обидно. Я ведь так забочусь о тебе, иду на уступки, делаю всё возможное, а ты, получается, не ценишь эту мою заботу? А это, знаешь ли, вообще как, по-человечески? Я считаю, будь у тебя хоть капля сочувствия, хоть немного способности поставить себя на место другого, такого бы не было. А неспособность к этой элементарной заботе означает, что ты не видишь в другом человеке ценности. А это значит, что ты им пренебрегаешь. А это, в свою очередь, означает неуважение ко мне как к личности. А этого я стерпеть не могу.
— Я… я считаю, что брак — это что-то очень счастливое.
— А?
— Это ритуал, который придаёт форму решению двух любящих людей быть вместе. «Любить» — это что-то огромное, поэтому найти одного-единственного человека среди множества других, а потом узнать, что и он любит тебя в ответ… я думаю, это потрясающе.
При этих словах Эмилии в свадебном платье, прижавшей руку к груди, на лице Регулуса появилось недоумение. Зато лица жён в зале и сто восемьдесят четвёртой у алтаря начали омрачаться.
Они чувствовали надвигающуюся бурю и беспокоились за Эмилию.
И это было доказательством того, что они были добрыми, способными к сочувствию людьми.
— Почему ты называешь своих жён по номерам?
— Тебя волнуют имена? Это такое же увлечение внешней оболочкой, свойственное тем, кто не понимает любви. Таким людям нужны все эти внешние побрякушки, потому что у них нет ни уверенности, что они смогут продолжать любить, ни ощущения, что их любят. В этом плане я не поддаюсь на такое дешёвое лицемерие, поэтому мне не нужно цепляться за такие вещи. Если хочешь любить всех одинаково, вполне естественно избавиться от ненужных элементов, разве нет?
— Понятно. Но мне… мне нравится, когда Субару называет меня Эмилия-тан.
— Субару?
Регулус услышал незнакомое имя, и на его лице появилось явное неудовольствие.
Но Эмилия, проигнорировав его реакцию, продолжила: — В том, как он произносит «Эмилия-тан», заключены все его чувства. А когда он иногда называет меня просто «Эмилия», я сразу понимаю, что это какой-то особенный момент. Я совсем не считаю это чем-то лишним. В имена ведь и вкладывают такие чувства.
— Послушай, мы тут немного отвлеклись, но кто такой этот Субару? Это же имя, да? И мужское имя, так? Когда девушка, которая вот-вот выйдет замуж, произносит перед своим будущим мужем имя другого мужчины, это же просто вопиющее отсутствие такта, тебе не кажется? Любому человеку будет больно, даже если это имя ничего не значит. Ты ведь понимаешь, что делаешь мне больно? Понимаешь?
— Он не «ничего не значащий» человек. Субару — мой единственный рыцарь. И он тот, кто произносит моё имя, говоря, что любит меня.
— А?!
При этих словах аура Регулуса взорвалась яростью.
Сто восемьдесят четвёртая и другие жёны при его первом же движении попытались отступить.
Но…
— Стоять! — рявкнул он. — Кто двинется — лишится всего, что ниже шеи.
— …
— Я слушаю объяснения. И постарайся тщательно подбирать слова, проявив максимум такта, чтобы я тебя неправильно не понял. Я не собираюсь превращать эту свадьбу в чьи-то похороны. Ты ведь понимаешь?
Его плечи мелко дрожали, пока он говорил сдавленным от ярости голосом.
Гостьи замерли на месте, скованные его угрозой. Но Эмилия встретила этот нарастающий гнев с тем же спокойным выражением лица.
— Брак — это для любящих друг друга мужчины и женщины. Но у меня… у меня ещё нет на это права.
— …
— Потому что я… я ещё не понимаю, что значит любить мужчину как женщина. Поэтому, хотя Субару столько раз говорил мне, что любит меня, я не могу дать ему тот ответ, которого он ждёт, — ни да, ни нет. И я знаю, что это ужасно, что я причиняю ему боль и ставлю его в трудное положение. Но…
Регулус замолчал. Но сердце Эмилии было не с ним.
Все в зале это отчётливо понимали. В её глазах его не существовало.
— Я ещё не знаю, что значит любить, но я уверена, что когда-нибудь кого-нибудь полюблю. Обязательно полюблю кого-нибудь как женщина. И когда это случится… я уже решила, кого именно полюблю. Поэтому…
Она перевела дух и, глядя прямо на Регулуса, произнесла: — Я никогда не стану твоей.
— …! Ах вот как! Ну и прекрасно! Я и сам передумал брать в жёны такую эгоистичную изменницу! Какое облегчение!
При её категоричном отказе лицо Регулуса побагровело от ярости.
Он в гневе вытянул палец в её сторону, и Эмилия, высвободив свою магическую силу, приготовилась к атаке. Ей нужно было как-то встретить это непонятное разрушение…
— …?!
В тот миг, когда их атаки должны были столкнуться, в соборе раздался оглушительный грохот.
Что-то, сопровождаемое этим звуком, пронеслось по воздуху как пушечное ядро и врезалось в Регулуса. Объект, ударивший в его тело в белом смокинге, был деревянной дверью, разлетевшейся от удара на куски — одной из створок недавно отремонтированного входа в собор.
Дверь вылетела со стороны входа и сбила его.
И тут…
— Эй, мы же пинали на «раз-два-три», а результат совсем разный! Что у тебя за ноги такие?!
— Прости, не смог рассчитать силу. Но я попал в кого надо, так что давай на этом и остановимся, а?
— Это же влияет на крутость нашего появления! Мой пинок просто открыл дверь, а твой сбил врага с ног…
Переругиваясь, в собор вошли две фигуры.
Черноволосый парень и красноволосый юноша.
Эмилия широко распахнула глаза, а стоявший напротив Регулус, стряхнув с себя щепки, словно надоедливых насекомых, без единой царапины, но с разъярённым взглядом уставился на незваных гостей.
— Какая наглость — врываться на священную церемонию! Я не помню, чтобы в списке приглашённых были мужчины. Кто вы такие и с какими подарками пожаловали, а?
При этих угрожающих словах Регулуса двое у входа переглянулись.
Затем кивнули друг другу.
— «Рыцарь Духа», временно без Духа, Нацуки Субару.
— Из рода «Святых Меча», Райнхард ван Астрея.
Они представились, и Райнхард шагнул вперёд.
Субару, стоявший рядом, подмигнул Эмилии, а затем, указав на Регулуса, произнёс: — У нас есть возражения против этой свадьбы. И невесту эту мы забираем!