Перевод: Энди
Пробуждение началось с того, что тьма была разорвана болью в веках, обожжённых солнечным светом.
— Эй, братец.
Ощущения в теле, казалось, исчезнувшие навсегда, вернулись. Тёплая кровь побежала по пальцам рук и ног; нижняя часть туловища, что должна была разлететься на куски, отчётливо ощущала под собой землю.
Утраченные функции, восстановившиеся в мгновение ока, безжалостно обрушили лавину информации на только что включившийся мозг. Голова пошла кругом — в самом прямом смысле.
Внезапно мир, в котором до этого властвовал лишь звон в ушах, наполнился хаотичными звуками людской суеты.
По пыльной улице сновали люди, ловко обтекая его застывшую столбом фигуру и бросая мимолётные раздражённые взгляды, которые почему-то больно ранили истерзанную душу.
— Эй, слышь! Ты меня вообще слушаешь?! — раздался совсем рядом грубый, с нотками раздражения голос.
Он медленно повернул голову. Прямо перед ним, хмурясь, стоял мужчина со шрамом, вертикально пересекающим лицо.
Мужчина, что был на голову выше, провёл пальцем по своему белому шраму и проговорил:
— Полегче, братец. Хватит уже в облаках витать.
— Э… а?
— Чё за ответ дурацкий? А, да ладно, неважно. Так что делать-то будем?
Мужчина выдохнул, услышав лишь этот сиплый отклик, но тут же потребовал ответа.
В его огромной ладони покоился красный плод — это сочетание, совершенно не вязавшееся с внешностью громилы, подрывало ощущение реальности.
Он молча смотрел на фрукт затуманенным взглядом. Способность к восприятию ситуации дала серьёзный сбой. Но стоявший перед ним мужчина, казалось, не собирался принимать это во внимание.
— Хорош дурака валять, а? Я тебя всего лишь спросил: будешь ты покупать аблоки или нет? Отвечай как следует!
Подавшись вперёд, мужчина через прилавок протянул руку и схватил его за грудки. От резкого рывка он повалился вперёд и врезался в стойку. Та от удара пошатнулась, и выставленный на ней товар едва не посыпался на пол. Мужчина в панике отпрянул.
— Т-ты чего творишь! Стой нормально! Что у тебя ноги подкашиваются…
— Ноги… мои ноги?
— У тебя их две, отменные, ниже пояса растут, разве нет? Или тебе привиделось, будто они исчезли?
Мужчина покрутил пальцем у виска, а затем ткнул им в сторону его живота. Проследив за пальцем, он опустил взгляд и увидел свои мелко дрожащие ноги. Они так сильно тряслись, что не могли удержать тело, и он стоял лишь потому, что опёрся верхней частью туловища о прилавок.
— Прошу тебя, прекращай эти дурные шутки. У меня у самого от всех этих невероятных событий башка кругом идёт.
Мужчина сокрушённо покачал головой, глядя, как он безвольно обмяк на прилавке. Подобная сцена посреди оживлённой улицы привлекала внимание прохожих, что было нехорошо. Но, несмотря на его слова, тело совершенно не реагировало.
Реальность не воспринималась как реальность. Расплывчатое, затуманенное чувство, словно всё подёрнуто тонкой плёнкой, вызывало странное ощущение отчуждённости. Вся информация пролетала сквозь мозг, не задерживаясь.
Что я здесь делаю?
Что вообще случилось?
Кажется, что-то было, но что именно?
Что, что, что…
Бессвязные мысли, потеряв выход, бесконечно метались по тесному лабиринту черепной коробки, лишь изматывая и стирая сознание. Возможно, если бы оно окончательно стёрлось, до полного исчезновения, стало бы легче.
Но это чувство растворения в одиночестве…
— Субару?
…было в одно мгновение сметено девичьим голосом, от которого дрогнули барабанные перепонки.
— …
Беззвучно, слишком медленно для того, чтобы назвать это движением по щелчку, но тем не менее оцепенев от изумления, он поднял голову. Там, за прилавком, за массивной фигурой мужчины, стоял кто-то, поправляя сбитые от удара товары.
Чёрное платье горничной с белым фартуком и чепцом. Хрупкая, миниатюрная фигурка проворно двигалась, а когда она обернулась, почувствовав его взгляд, на её миловидном личике не отразилось никаких эмоций. Голубые волосы до плеч качнулись в такт движению, ещё больше подчёркивая её прохладный образ.
Хлынули слёзы.
— Эй?
— Субару?
Из горла вырвался всхлип, зрение затуманилось.
Страшась, что образ девушки, только что отчётливо видневшийся перед ним, вот-вот растает, он принялся яростно, изо всех сил тереть глаза. Но она лишь отдалялась, а гул голосов вокруг нарастал.
В какой-то момент он понял, что больше не опирается на прилавок и лежит на мостовой. Сила и воля покинули его ноги; лёжа на боку посреди улицы, он рыдал, сотрясаясь в прерывистых, судорожных вдохах.
Нет, это было не дыхание.
— Фхе… хи-хи… ха-ха… Хе-хи, хи-ха-ха-ха…
То был смех.
Гул голосов усиливался. Он чувствовал, как всё больше и больше взглядов обращается к нему.
Кто-то смотрит на меня. Замечает меня. Я не один. Не брошен.
Одно это осознание словно оправдывало жалкое существование этой тряпичной куклы, валяющейся в грязи.
— Что с вами, Субару? Вы в порядке? Держитесь…
Нетерпеливо перемахнув через прилавок, девушка оказалась рядом. Он почувствовал, как она пытается приподнять его, обхватывая за плечи…
— А?
…и в ответ изо всех сил сжал её беззащитно приблизившееся тело в объятиях.
Ошеломлённая, девушка замерла. Он ощутил на коже её прерывистое, горячее дыхание. Оно показалось ему невероятно приятным, и он прижался к ней ещё сильнее, уткнувшись носом в её плечо.
— Ч-что… Субару? Послушайте…
Она что-то говорила. Каждое её слово, каждый слог, каждая буква, сорвавшаяся с её губ, каждую секунду несла ему спасение, подобно Евангелию.
Он крепко держал её и не разжимал рук. Девушка едва заметно пошевелилась, но не пыталась вырваться, тихо принимая его объятия.
Ощущая тепло её тела, биение её сердца, само присутствие другого человека так близко, как никогда прежде…
— Хи-ха… у-хи-ха, хи-хи-хи-хи…
Безумец лишь тихо продолжал смеяться.
— Тут, честно говоря, только ручки развести, и всё-ня… — заключил Феррис, усевшись в кожаное кресло и подперев щёку пальцем.
Дёрнув кошачьими ушками, прекрасный юноша с каштановыми волосами сперва взглянул на лежащего в кровати Субару, а затем перевёл сочувствующий взгляд на девушку, стоящую у изголовья.
— Ферри может помочь только с телесными ранами-ня. Снаружи, внутри — неважно, я бы как-нибудь подлатал… но вот с душой ничего не поделаешь-ня.
— Нет, что вы… Спасибо вам за ваши старания.
Рем поклонилась, благодаря признавшего своё бессилие лекаря. Но в её голосе не было и тени интонации — все эмоции словно исчезли. В отличие от её обычной, наигранной сдержанности, сейчас это было следствием слишком сильного внутреннего потрясения.
Феррис отвёл взгляд от Рем, будто ему было больно на неё смотреть. Рем, по-прежнему стоявшая с опущенной головой, не заметила этого и, слегка склонив голову, перевела внимание на человека в постели.
Там лежал черноволосый юноша, о котором они говорили.
Несмотря на обращённые на него взгляды, его тело никак не реагировало.
Он не спал. Его глаза были широко открыты и напряжённо вглядывались в потолок. Время от времени его лицо искажалось в судорожной усмешке, а затем он внезапно начинал плакать. Его состояние оставалось крайне нестабильным.
Рем не знала, что стало тому причиной.
Ещё утром, да и днём, когда они гуляли по нижним кварталам столицы, он был прежним. Хотя в его поведении и чувствовалось некоторое напряжение, он изо всех сил старался вести себя как обычно, и Рем, подобно ему, пыталась сохранить видимость повседневности.
И всё же его разум рассыпался на части.
Слишком внезапно.
Казалось, для этого не было никакой видимой причины.
К сожалению, в тот момент, когда состояние Субару резко изменилось, Рем не была прямо рядом с ним. Но, помогая в лавке, она краем уха слышала его разговор с хозяином.
Он советовался с лавочником, стоит ли купить аблок для особняка Круш, а тот, даже не предполагая, что его товар попадёт в поместье дворянина такого уровня, был не прочь заключить сделку. И прямо во время этого разговора разум Субару внезапно разбился вдребезги.
Он упал посреди торговой улицы и, глядя на неё, плакал то ли от радости, то ли от горя, издавая жуткий, искажённый смех, словно его лёгкие бились в конвульсиях.
Она покинула то место и, осознавая, что доставляет неудобства, принесла его в особняк Круш. Предположив, что он мог подвергнуться какому-то магическому воздействию, она упросила Ферриса осмотреть его.
Результаты были неутешительными. Если уж руки Ферриса оказались бессильны, то это была проблема, с которой не справились бы и все величайшие маги столицы, вместе взятые.
Магия не имела никакого отношения к его нынешнему состоянию. Его разум просто внезапно утратил равновесие.
— Не хочу такого говорить-ня, но… что теперь делать-то будете?
— Пока причина неизвестна, и сделать ничего нельзя… Прошу прощения за беспокойство, господин Феликс.
— М-м-м, это-то ладно-ня. Честно говоря, раз он перестал буянить, мне даже удобнее проводить лечение, нельзя не признать-ня.
Феррис взглянул на почти не реагирующего, лежащего в кровати Субару и продолжил: — Но-но… Я вот думаю, а стоит ли вообще продолжать лечение, ня?
— Что вы имеете в виду?..
Подняв голову, Рем наконец оторвала взгляд от ничего не выражающего лица Субару и посмотрела на Ферриса. Тот, выдержав её взгляд, предварил свои слова: — Только не злитесь-ня… Лечение врат Субарчика ведь нужно для того, чтобы он в будущем мог жить нормальной повседневной жизнью, так?
— Да.
— Ну так вот, раз он больше не сможет вести нормальную жизнь, то и нет смысла лечить одно лишь тело-ня.
— С ним ещё не…
— «Не покончено», ты это хочешь сказать? Глядя на это? Серьёзно? Да, случилось кое-что неприятное, это факт, но человек, чей разум ломается от такой мелочи, уже не сможет оправиться, даже если его вылечить. Так что ничего тут не поделаешь-ня-а, — протянул Феррис.
Начинавшую закипать Рем он окатил холодом своего скептицизма. В его взгляде, устремлённом на Субару, читалось явное, неприкрытое презрение.
Для человека, удостоенного прозвища «Синий» и известного как один из величайших магов воды в Лугунике, такое поведение казалось донельзя жестоким.
Рем умолкла под натиском Ферриса. Тот, горько усмехнувшись, покачал головой.
— Только не поймите меня неправильно… Ферри говорит это не потому, что ненавидит Субарчика или испытывает к нему особую неприязнь-ня.
— Но…
— Дело не в его личности, понятно? Ферри п-просто, чисто по-человечески, не любит людей, в которых нет «воли к жизни».
Он оборвал Рем, собиравшуюся было возразить, и указал пальцем на Субару.
— Всё, что Ферри может сделать с помощью магии, — это исцелять раны и тому подобное. И хоть это и всё, на что я способен, я довольно занятая особа и многим помогаю своими ручками, знаешь ли. Все отчаянно цепляются за жизнь, и помогать им в этом — разве это плохо-ня? Мне нравится, когда меня благодарят, да и можно сделать одолжение влиятельным людям, что пригодится госпоже Круш, так?
— …
— Но тратить силы на исцеление тела человека, который не хочет жить, — противно. Такой человек, даже если его тело исцелится, всё равно потом впустую растратит свою жизнь, так ведь? Уж лучше пусть всё закончится. Нет-нет, для него уже всё закончилось.
Феррис отрезал это и демонстративно отвернулся.
За его упрямством Рем отчётливо видела искреннее и трепетное отношение к бесчисленным жизням, что он повидал. Пусть его манера говорить и была легкомысленной, за ней стоял выстраданный взгляд на жизнь и смерть, сформировавшийся в нём на основе всего увиденного.
И спорить с человеком, обладающим такими твёрдыми убеждениями, было бессмысленно, опираясь лишь на одни эмоции.
Рем с досадой, словно раздавленная словами Ферриса, взглянула на Субару.
Он, даже не подозревая, что является центром разговора, в этот момент едва слышно издавал прерывистый смешок, царапающий душу любому, кто его слышал.
Глядя на его сломленный вид, Рем почувствовала, как в груди отзывается невыносимое чувство. Но она сумела его подавить, не выказав и вида.
Выпустить его наружу значило бы запятнать честь Субару, а возможно, и авторитет господина Розвааля, и, что самое главное, — предать свои собственные чувства.
— Пожалуй, мнение Ферриса несколько чересчур сурово…
Голос внезапно прозвучал в повисшей в комнате неловкой тишине.
Рем, погружённая в свои мысли и не заметившая появления гостьи, вздрогнула и вскинула голову. Феррис же, слышавший стук в дверь, сохранял невозмутимость. Нет, его взгляд, обращённый к вошедшей, был взглядом, исполненным тихой, но пламенной преданности.
— Госпожа Круш.
— Я не стану утверждать, что слабость — это грех. Хотя полностью соглашусь с тем, что греховно мириться со своей слабостью и, не пытаясь ничего исправить, довольствоваться текущим положением.
Вошедшая в комнату Круш жестом остановила вскочившую было Рем и, качнув длинными зелёными волосами, подошла к кровати. Она взглянула на лицо Субару, всё ещё искажённое зловещей усмешкой.
— Ясно. Ситуация, несомненно, серьёзная. Причина известна?
На вопрос Круш Феррис пожал плечами и вскинул руки, мол, сдаюсь.
— Со слов Рем, он просто внезапно упал-ня. Я осмотрел его с ног до головы, но никаких следов странного магического воздействия на его ману нет-ня.
— А есть ли вероятность воздействия северных… скажем, проклятий? Это маловероятно, но нельзя исключать возможность вмешательства со стороны Густеко в дела кандидатов на престол. Или же это демонстрация силы со стороны другого лагеря.
— И то и другое маловероятно-ня. Для нападения выбрано слишком неудачное время, да и кому вообще выгодна атака на Субарчика? Все заинтересованные лица и так знают о его позорном поведении. А главное — никаких следов магии, включая проклятия, не обнаружено. И-ли же, — протянул Феррис, склонив голову набок, и тихо подошёл к Круш, стоявшей со скрещёнными на груди руками. — Госпожа Круш сомневается в способностях Ферри?
— Исключено. Я никогда не усомнюсь ни в твоих способностях, ни в твоей личности, ни в твоей преданности. Даже если ты вонзишь мне в грудь кинжал, моё мнение никогда не изменится.
— Ох, госпожа Круш, это же просто убийственная фраза… Я сейчас растаю…
Не обращая внимания на извивающегося Ферриса, Круш вновь посмотрела на Рем. Та, молча наблюдавшая за диалогом госпожи и слуги, выпрямилась, встречая её острый взгляд.
— Феррис говорит так, как есть. А раз он бессилен, то в нашем доме больше никто не сможет помочь в лечении Нацуки Субару. Прости, что мы не смогли ничего сделать.
— Нет, что вы… У меня нет слов, чтобы выразить благодарность за вашу щедрость.
На извинения хозяйки дома Рем ответила вежливым поклоном.
По правде говоря, она получила столько тепла и заботы, что никакими словами благодарности за это нельзя было отплатить.
Она не думала, что Феррис схалтурил, или что Круш вынесла предвзятое решение по отношению к человеку, связанному с Эмилией, её политической соперницей.
Рем и сама немного разбиралась в магии Воды. Она знала о высоком мастерстве Ферриса и понимала, что оно бессильно против той беды, что случилась с Субару.
Что до личности Круш, то за эти несколько дней знакомства Рем убедилась в её честности и прямоте. В ней были и способности, и чувство ответственности, и качества великой аристократки — всё, что позволило ей в столь юном возрасте, будучи женщиной, возглавить герцогский дом. Многочисленные беседы, что Круш устраивала для них, лишь подтверждали это.
Иными словами, их вины здесь не было.
Произошедшее было неизбежно, и…
— «Ведьма».
…именно отравляющий Субару запах, ставший ещё сильнее, был тому причиной. Это отчётливо понимала только Рем.
Запах «Ведьмы», окутывающий всё тело Субару — миазмы — стал ещё гуще.
Было ли это прямой причиной его срыва, она не знала, но то, что этот запах усилился прямо перед тем, как он упал, было фактом.
Никто, кроме Рем, не замечал этого запаха.
Поэтому она не могла винить их за то, что они сочли себя бессильными. Да и как она могла винить других, будучи не в состоянии найти корень проблемы сама, — такая мысль даже не приходила ей в голову.
Способность чувствовать миазмы была одним из немногих её преимуществ перед сестрой.
Кажется, её нюх был довольно острым ещё до того, как Рам потеряла свой рог. Она всегда была уверена в своей способности улавливать ману, витающую в воздухе, и в выслеживании добычи по запаху в горах не уступала сестре.
Но способность чуять запах «Ведьмы» она обрела лишь после той ночи, когда вся её семья была вырезана.
Она не знала почему. Она сама для себя решила, что это, вероятно, результат мутации её тела, доведённого до предела, чтобы она никогда не забыла ту ночь.
Об этом странном обонянии Рем никому не рассказывала. Она просто стала относиться с повышенной осторожностью к тем, от кого исходил этот запах.
Инстинктивное отвращение, предвзятость.
Впрочем, этот стереотип был разрушен юношей, от которого исходили самые густые миазмы из всех, что она когда-либо встречала.
И всё же.
И всё же…
То, что эти миазмы не несут ничего хорошего, она…
…её внутренний демон это отчётливо осознавал.
— Спасибо вам за всё… От имени моего господина позвольте поблагодарить вас за оказанную до сего дня любезность.
Рем низко поклонилась.
Перед ней стояли Круш и Феррис. Встреча проходила в зале особняка Круш — это было прощание.
— Прости, что не смогли помочь. И, честно говоря, в такой ситуации было бы самонадеянно требовать плату, но…
— Нет. Мы прерываем сделку по нашей инициативе. Вы, госпожа Круш, проявили к нам максимальное радушие. Плата, несомненно, должна быть внесена.
На слова Круш, опустившей взгляд, Рем ответила твёрдо, подняв голову.
Услышав это, Круш лишь раз промолвила: «Мне жаль», — и больше ничего не добавила. Она, видимо, поняла, что дальнейший разговор сведётся к пустым формальностям.
— Как-то всё не до конца вышло, но ничего не поделаешь. Рем, будьте здоровы. А Субару… что ж, желаю ему… поправляться, что ли-ня?
Поэтому следующим заговорил Феррис от имени своей госпожи.
Он прикрыл один глаз и посмотрел на стоящего позади Рем Субару, что безвольно прислонился спиной к двери.
Он по-прежнему почти не реагировал, и было сомнительно, что он вообще их замечает, но если взять его за руку, он шёл следом, да и на ногах стоять уже мог, не падая. Правда, приступы внезапного смеха и слёз никуда не делись.
— Что до недостойного поведения человека нашего лагеря, то здесь нам нет прощения, сколько бы мы ни извинялись. Я от всего сердца благодарю вас за ваше великодушие.
— Между нами был контракт, мы успели хоть и немного, но пообщаться. Мы не могли поступить с ним дурно. Но тебе, полагаю, теперь придётся нелегко.
— К этому… я была готова, — ответила Рем, бросив взгляд на Субару, который по-прежнему пошатывался с блуждающей полуулыбкой на лице. Она крепко сжала край своего фартука, демонстрируя свою решимость.
Рем не забыла слов, что он сказал ей когда-то. Десятки, сотни раз она прокручивала их в голове, снова и снова вспоминая ту сцену.
Поэтому она должна была отплатить ему тем же.
— Жаль, что я, по всей видимости, не смогу принять твоё предложение.
Погружённую в свои мысли Рем вывели из них слова Круш, сказанные с прикрытыми глазами.
Хоть она и не назвала предмета разговора, Рем поняла, что речь идёт о их тайной беседе.
Рем кивнула, а затем покачала головой, обращаясь к Круш, которая всё ещё не открывала глаз.
— Во всём виновато лишь моё бессилие… Хоть исход и оказался печальным, я желаю вам, госпожа Круш, всяческих успехов в будущем.
— И ты передай Эмилии то же самое. Скажи, что мы обе будем вести борьбу, которой не устыдится наша душа.
Этого обмена фразами было достаточно, чтобы Рем поняла: её миссия здесь окончена. Лечение Субару было прервано на полпути, как и поручение господина Розвааля.
Продолжать и то и другое было невозможно, пока Субару в таком состоянии. Она не могла вечно держать его беззащитного здесь, на потенциально вражеской территории.
— Вернуться в особняк — это хорошо-ня, но у вас есть на то средства?
— По крайней мере, если я смогу встретиться с госпожой Эмилией… — ответила Рем на вопрос Ферриса, сдерживая досаду.
Сколько бы она ни звала его, сколько бы ни прикасалась, как бы ни заботилась о нём, Субару не отвечал ей той привычной, свойственной ему реакцией.
Но даже в таком состоянии он иногда произносил осмысленные слова.
Например…
— Имя…
— М-м?
— Иногда он произносит имена. Моё имя, имя сестрицы. И ещё…
С одной стороны, ей было приятно слышать своё имя, но с другой — больно оттого, что он никак не реагировал на её старания.
Но чаще всего он шептал другое имя…
— Если мы встретимся с госпожой Эмилией, возможно, что-то изменится.
— Но вы ведь ужасно расстались, да? И с тех пор прошло всего три дня. Лучше бы выждать время… Ах, да, это ведь невозможно-ня.
— Я понимаю, что это не лучший способ. Но Рем уже не в силах справиться с ситуацией в одиночку. Чтобы получить указания, мне нужно вернуться.
Изо всех сил делая вид, что беспокоится о госпоже, Рем скрывала свои истинные чувства.
Используя это как предлог, она прекрасно понимала, чего на самом деле желало её сердце.
И ей было больно оттого, что её одной было недостаточно.
— Вильгельм прибыл, — внезапно проговорила Круш, прищурившись.
Проследив за её взглядом, Рем обернулась. За пределами особняка, за железными воротами, остановилась драконья повозка, а на месте возницы сидел знакомый пожилой джентльмен.
— Это последняя наша повозка для дальних поездок. Чуть было не отправили её по другим делам.
— Вам повезло-ня. Если пересечь Лифаусский тракт, то до особняка доберётесь ещё до полуночи.
Глядя на прибывшую повозку, Рем прищурилась от яркого света поднимающегося всё выше солнца.
Был почти полдень. Если сейчас пустить повозку во весь опор, то да, через полдня можно будет добраться до особняка. А когда они будут уже совсем близко, она сможет с помощью своей способности передать сестре некоторые мысли.
— Счастливого пути.
— Удачи вам.
Под их взглядами Рем ещё раз низко поклонилась, затем взяла Субару за руку и покинула резиденцию Карстен.
У ворот она приняла поводья из рук Вильгельма и, обменявшись с ним парой слов, взобралась на место возницы.
— Субару, сюда.
— У… а?
Потянув его за руку, она усадила Субару рядом с собой. Вдвоём на сиденье было тесновато, но, прижавшись к нему, она одной рукой обняла его за пояс, а другой крепко взяла поводья.
Теперь им предстояло много-много часов ехать в таком положении.
Она беспокоилась о нагрузке, что ляжет на Субару, и о том, что и по прибытии в особняк ей придётся его защищать. Господин Розвааль и остальные наверняка не обрадуются его возвращению.
Возможно, у Субару не останется ни одного союзника. Но она, по крайней мере она одна, должна быть на его стороне.
Иначе он, иначе он…
Укрепившись в своей решимости, Рем потянула за поводья, и земной дракон, оттолкнувшись от земли, рванул вперёд.
Колёса закрутились, медленно, а затем всё быстрее и быстрее.
Это движение, прочувствованное сквозь поводья, словно бы олицетворяло то, что творилось сейчас в душе самой Рем.