Перевод: Энди
Болтаются, болтаются, болтаются, болтаются, болтаются.
Качаются, качаются. Болтаются ноги.
Безумец сидел, отрешённо откинувшись на скрипящее сиденье, и, отдавшись на волю мерному покачиванию драконьей повозки, тихо посмеивался.
Весёлого не было ничего, но от этого смеха на душе становилось почему-то спокойнее.
Если не смеяться, то в груди начинала бурлить и скапливаться невыносимая боль, а когда её становилось слишком много, голова словно взрывалась, и всё вокруг превращалось в месиво.
Чтобы этого не случилось, он и посмеивался, хоть и не было ничего смешного. Искал что-нибудь весёлое и хихикал, хихикал.
Но стоило смеху прекратиться, как его тут же сковывало внезапное одиночество.
Тогда он уже не мог сдержаться, и слёзы сами собой катились из глаз, кап-кап. Остановить их было невозможно, а от попыток сдержаться становилось трудно дышать. Поэтому, чтобы не задохнуться, он позволял слезам течь, как им вздумается, и скоро лицо и одежда промокали насквозь.
И вот так, чтобы груди не было больно, а сердцу — горько, он то смеялся, то плакал, снова и снова, и тогда откуда ни возьмись всегда приходил Синий, гладил по голове или вытирал мокрые щёки мягкой тканью.
Поэтому Синего он любил. Когда Синий был рядом, на душе теплело. А когда Синий уходил, всё вокруг сразу будто бы темнело, и становилось страшно. В груди начинало щемить, точь-в-точь как перед плачем, и смеяться уже не получалось, только слёзы катились градом, кап-кап, кап-кап.
Наверное, всё самое грустное случилось, когда Синего не было рядом. А когда он уходил, эти грустные воспоминания возвращались, и он снова плакал. Поэтому ему хотелось, чтобы Синий всегда был здесь. И Синий, словно понимая это, оставался с ним так долго, как только мог.
Поэтому Синего он любил.
Зелёный тоже был не так уж плох.
Он не гладил по голове так нежно, как Синий, и не приходил так часто, но Зелёный был твёрдым и мягким одновременно. Твёрдый и мягкий, и это было неплохо.
Зелёный приходил к Синему, наверное, потому что они были вместе. Зелёный и Синий о чём-то говорили, а он был занят: то хихикал, то плакал.
Когда их разговор заканчивался, и Зелёный собирался уходить, он всегда смотрел на него так пристально. И этот его взгляд был очень твёрдым и мягким, и это было неплохо.
Коричневый и Белый — страшные. Он их не любил. Они страшные. Из-за них текли слёзы, кап-кап.
Коричневый приходил чаще других, не считая Синего, но от прикосновений Коричневого становилось противно, и слёзы текли ручьём, кап-кап, так что он его не любил. Его сердитые глаза пугали. Лицо мягкое, а всё равно страшное. Синий гладил его, чтобы он не плакал, но слёзы всё равно катились.
Белый был ещё страшнее. Он не прикасался. Он видел его лишь раз. Но всё равно — страшно. Он пристально смотрел на него глазами, которые, казалось, не видели ничего. Страшно. Не любил. Совсем не любил.
Сон, ему снился сон.
Болтаются, болтаются, болтаются, болтаются.
Качаясь в повозке, болтая ногами, прислонившись к чьему-то плечу, овеваемый ветром, безумец отрешённо и плавно погружался в сон.
И в этом сне колышется, колышется Серебряный.
Он не понимал Серебряного.
В груди было горячо, так тепло-тепло. В груди кололо, так больно-больно. В груди давило, так тяжело-тяжело. Сердце колотилось, так тук-тук-тук.
Радостно или грустно, весело или больно — он не понимал.
Иногда ему казалось, что он любит его, как Синего. Иногда — что от него горько, как от Коричневого. Иногда — что он мягкий, как Зелёный. А иногда — что он страшный, как Белый.
Он не понимал Серебряного. Но думать о нём было неплохо.
Колышется, колышется, качается, качается.
Колышется-качается… Колы-ы-шется…
Рем искоса наблюдала за Субару, который дремал, положив голову ей на плечо, и губы её тронула едва заметная улыбка.
Её радовало, что он так беззащитно и без опаски доверился ей всем телом.
Она понимала, что нынешний Субару — не тот, что обычно, и это состояние не было его собственным выбором, но всё равно испытывала высшее блаженство от этого полного, безграничного доверия.
— Придвинься поближе.
— Н-н, у-у…
Хотя его дыхание и так уже щекотало ей шею, Рем притянула его ещё ближе, прижимая к себе. Сиденье на ко́злах было одноместным, и вдвоём на нём было невероятно тесно. По-хорошему, это миниатюрная Рем должна была бы опираться на Субару, но сейчас это было слишком опасно для них обоих.
Пристроив послушного Субару так, чтобы он наполовину сидел у неё на коленях, Рем обхватила его за талию свободной от вожжей рукой и, поудобнее устроившись, снова повела повозку.
Она старалась сохранять положение, которое доставляло бы Субару как можно меньше неудобств. Из-за этого самой Рем, уступившей ему большую часть места, сидеть было крайне тяжело. Провести в такой позе почти полдня — обычный человек давно бы выбился из сил.
Но Рем в плане физической выносливости была куда сильнее обычных людей. Да и её духовная стойкость, особенно когда дело касалось молчаливого терпения, была выше всяких похвал. Но важнее всего было то, что трудности, которые она преодолевала ради Субару, лишь придавали ей сил.
Рем не знала в деталях, какой именно разговор произошёл между Субару и Эмилией, и какая кошка пробежала между ними.
В тот день, когда в королевском замке объявили о начале Отбора, Рем по приказу Розвааля закрыла глаза на самовольный уход Субару. Когда Эмилия вернулась, её измождённый вид немало удивил девушку.
Изнурённая, она в общих чертах описала Рем произошедшее в замке и велела ей отправиться в резиденцию Круш, чтобы забрать оставленного там Субару.
За то, что Рем позволила ему уйти, её не упрекнули.
Рем сомневалась, что Эмилия просто забыла об этом, а потому предположила, что на то были свои причины, и сама эту тему поднимать не стала.
Она лишь молча подчинилась приказу Эмилии и привезла Субару в поместье Карстен. До этого у неё был короткий разговор с Розваалем, но его содержание было тайной как для Эмилии, так и для Субару. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения.
Так или иначе, в поместье Карстен началось полноценное лечение Субару.
Рем там приняли как гостью, и, в отличие от Субару, она не нуждалась в лечении, поэтому ей предоставили почти полную свободу действий. Почти всё это свободное время Рем проводила у его постели.
Отчасти ей хотелось поддержать его трогательное упорство, с которым он, совершенно разбитый, пытался держаться как обычно. Но истинная причина крылась в куда более личных чувствах.
В особняке Розвааля Рем не так уж часто удавалось побыть с Субару.
Он в основном помогал Рам по хозяйству, она же несла на себе львиную долю обязанностей по поддержанию особняка, так что их пути пересекались редко, и работали они в разных местах и с разной нагрузкой. Неизбежно, она виделась с ним гораздо реже, чем сестра, и это вызывало у неё немалое недовольство и тревогу.
Осознавать это было настолько непристойно, что она никому не смела в этом признаться.
— Субару, всё хорошо, не волнуйся.
Во сне он беспокойно заёрзал. Рем приобняла его покрепче, чтобы успокоить, и, не отпуская вожжей, ласково зашептала.
Он спал с закрытыми глазами и не отвечал. Но Рем показалось, что напряжённые складки у уголков его глаз немного разгладились. Собравшись с духом, она снова посмотрела вперёд.
Она собиралась ехать всю ночь, чтобы добраться до особняка, но теперь подумала, что, возможно, стоит где-нибудь разбить лагерь. Когда они выехали из поместья Круш, был уже полдень. Сейчас, когда позади осталась примерно половина пути, на небе показалась луна, укрытая облаками.
Они сильно отставали от графика. Это было результатом стараний Рем не создавать лишней нагрузки для Субару — она заставляла земляного дракона бежать гораздо медленнее его обычной скорости.
Ещё два-три часа, и запланированные полдня пути будут позади, но до особняка таким темпом они доберутся лишь к утру.
— Если так, то будет трудно связаться с сестрицей.
Для их связи требовалось находиться на определённом расстоянии и чтобы обе были в сознании.
Особенно строгими эти условия были, когда Рем пыталась связаться с Рам — требовалось много сил, а расстояние должно было быть небольшим. Сообщить сестре о текущем положении дел отсюда было невозможно, а к тому времени, как они подъедут достаточно близко, наступит глубокая ночь.
— Всё-таки придётся сделать привал.
Приняв решение, Рем потянула за вожжи, приказывая земляному дракону остановиться.
Дракон, бежавший на хорошей скорости, повиновался, сбавил шаг и, медленно остановившись, шумно выдохнул, поднимая на неё взгляд.
Оставив Субару на ко́злах, Рем легко спрыгнула вниз и, оказавшись на тракте, осмотрелась.
Солнце уже село, и тракт Лифаус освещался лишь лунным светом да фонарями на повозке, работающими от лагмитовых кристаллов.
К счастью, облаков этой ночью было мало, и луна светила достаточно ярко. Рем рассудила, что при таком освещении нападение разбойников маловероятно, и, быстро забравшись в крытую часть повозки, споро соорудила из нескольких одеял простое ложе.
— Простите.
Она подхватила спящего на ко́злах Субару на руки, словно принцессу, и осторожно уложила на постель, укутав в одеяло.
Убедившись, что уставший от долгой дороги Субару лежит удобно, Рем легко потянулась, разминая затёкшие мышцы, и вышла наружу, чтобы встать на стражу.
Разбойников она особо не опасалась, но ночью на трактах, где почти не было повозок, нередко можно было наткнуться на зверодемонов или стаи диких псов.
Рем уже не раз сталкивалась с подобными случаями и знала, что эти твари куда опаснее людей. Впрочем…
— Этой ночью вы тоже со мной, так что, думаю, беспокоиться особо не о чем.
Она протянула руку и погладила земляного дракона, который опустил к ней свою морду.
Хоть и через вожжи, но они провели вместе полдня. Она успела привязаться к нему, да и он хорошо слушался незнакомую Рем. Дракон был прекрасно вышколен — что и говорить, животное из герцогского дома. Оставалось только восхищаться.
Впрочем, его покладистость отчасти объяснялась и тем, что Рем была «демоном» — существом, стоящим выше в биологической иерархии.
Земляные драконы — вид драконов, наиболее дружелюбный к человеку. Их в большом количестве использовали в быту, и благодаря своему миролюбивому характеру они были очень ценны.
С летающими или водяными драконами всё было сложнее — им требовались особая дрессировка и воспитание с самого рождения, поэтому их было гораздо меньше, чем земляных.
Как бы то ни было, хоть земляные драконы и были ближе к людям, чем другие драконьи виды, они всё же стояли на ступень выше обычных зверей. В дикой природе почти не было существ, не знавших своей силы и способных напасть на земляного дракона, к тому же сами драконы обладали невероятным чутьём на опасность.
Напасть на земляного дракона могли только большая стая зверодемонов или крупная банда разбойников, но появление таких групп дракон почти всегда чувствовал заранее.
Поэтому ночёвка в пути с земляным драконом была относительно безопасной.
— Отдыхайте спокойно.
Дракон и она сама — более чем достаточно для ночного дозора.
Рем бросила взгляд на повозку, где спал Субару, и тихо сказала это, после чего погладила прижавшегося к ней дракона и жестом велела ему лечь. Затем она прислонилась к твёрдому боку устроившегося на земле дракона, укрылась прихваченным из повозки одеялом и, обострив все чувства, заступила на вахту.
Если выехать на рассвете, как только начнёт подниматься солнце, то к завтрашнему полудню они должны добраться до особняка.
Ей придётся смиренно принять упрёки за то, что она вернулась с Субару, не выполнив своей цели. Что поделать, ведь сейчас только она одна могла его защитить.
— Но если кто и сможет вернуть Субару в прежнее состояние…
…то это, скорее всего, только Эмилия. И от этой мысли Рем становилось горько.
Эмилия была для Рем очень сложным человеком.
Розвааль принял её как гостью, а теперь, когда она стала кандидаткой на трон, обращался с ней как с кем-то выше себя по статусу. Более того, он приказал Рем и Рам поступать так же.
Рем не возражала против того, чтобы оказывать ей больше почестей, чем господину Розваалю. Рам, для которой Розвааль был превыше всего, казалось, была недовольна, но Рем не питала к нему столь же сильной привязанности, как сестра. Конечно, Рам была не настолько глупа, чтобы выказывать это словами или выражением лица — Рем лишь почувствовала это сама.
Это недовольство было настолько сильным, что отозвалось в их чувственной связи, которую она обычно почти не осознавала.
Сложные чувства Рем к Эмилии были связаны не с Розваалем, а с её происхождением.
Эмилия была полуэльфийкой. А значит — полудемоном.
Разумом Рем понимала, что в этом нет её вины. Но эмоционально принять это до конца она не могла. Это тоже было правдой.
Эмилия не была виновата. Однако существование полудемонов оказало на жизнь Рем слишком огромное влияние, чтобы его можно было просто игнорировать.
Ей было трудно относиться к ней как с симпатией, так и со злобой.
В итоге Рем твёрдо решила, что её общение с Эмилией не будет выходить за рамки отношений «гостьи и служанки».
Подавив чувства, Рем механически выполняла указания Эмилии. Эмилия, в свою очередь, словно чувствовала такое отношение Рем и не пыталась сблизиться.
Так и текли их дни, и она думала, что ничего не изменится, чем бы ни закончились королевские выборы. Учитывая её роль, шансов присутствовать при окончании выборов у неё было мало. А думая о том, какое место она себе отвела, Рем увещевала себя, что испытывать к Эмилии сильные чувства, будь то симпатия или неприязнь, — излишне.
Но теперь чувства Рем к Эмилии в корне изменились.
И это сильно терзало ей душу.
Рем была не настолько ребёнком, чтобы не признавать своих чувств, и упрямство Эмилии во всех смыслах было невыносимо. И она ненавидела себя за такие мысли, зная, что у Эмилии было прошлое, из-за которого она и стала такой.
Все эти чувства закручивались в вихрь, в центре которого был один юноша, и грозили вот-вот взорваться.
Рем вздохнула, презирая себя за собственную мерзость.
В этом беззвучном мире, в этом окружении с его зыбким светом мысли сами собой устремлялись в хаотичное русло.
Время текло туманно и медленно, и сколько бы она ни смотрела на луну, казалось, что та застыла на одном месте.
Ночь была долгой. Ночь в одиночестве — бесконечно глубокой, холодной и долгой.
Внезапно Рем охватило непреодолимое желание залезть в повозку, которую она охраняла.
Как было бы хорошо забраться под одеяло, скользнуть под бок к юноше, который спал так глубоко, что даже не видел снов, и чьё лицо было умиротворённым только во сне, и разделить с ним его тепло.
Соблазн был так велик, что хотелось бросить всё и сделать это.
Даже если они вернутся, его ждёт лишь суровая реальность, далёкая от идеалов.
Сейчас, если она погонит повозку куда глаза глядят, никто, кроме её совести, её не осудит. Если она будет заботиться о Субару, то со временем он, возможно, выйдет из своего детского состояния, вернёт себе человеческий облик и, пусть и став другим, снова сможет разделить с ней время.
Денег на дорогу, что дал Розвааль, было немало. С ними можно было исчезнуть и жить вдвоём с Субару в уединении.
— Ха-ха… пустые мечты…
Рем покачала головой и, уткнувшись лицом в колени, горько усмехнулась своим фантазиям.
Она никогда не сможет сделать такой выбор, пренебречь всем и вся. Такие жестокие мысли даже в голову не должны были приходить.
Оставить сестру, Рам, и уехать из особняка она не могла. Сестра была для неё второй половиной, и к тому же, если она оставит её там одну, какая же ноша ляжет на её плечи? Добрая и снисходительная к Рем сестра, несомненно, простила бы её. Именно поэтому предать сестру было невозможно.
Розвааль доверил Рем, в чьей голове роились такие предательские мысли, огромные деньги и важную задачу. Предать его доверие щепетильная натура Рем тоже не позволила бы.
И что самое главное…
— Я… не могу оставить Субару в таком состоянии.
Пока Рем усердно заботилась о Субару, её переполняло счастье.
Она всегда знала, что по натуре собственница. Если бы была её воля, она держала бы всех, кто ей дорог, при себе. Служа другим, она ощущала ценность собственного существования — можно сказать, она была рождена горничной.
Поэтому нынешняя забота о Субару не была для неё в тягость. Наоборот, она чувствовала удовлетворение от того, что без неё он не может обойтись.
Но это был не настоящий Субару.
Для неё Нацуки Субару всегда был…
Утренняя дымка коснулась влажным дыханием её чёлки. Рем медленно подняла голову.
Она пребывала в состоянии, которое можно было бы назвать полудрёмой — её сознание плавало где-то между сном и явью. Это ощущение пьянило, но Рем отчётливо поняла, что пора отправляться в путь.
За ночь не произошло никаких заметных событий. Ни зверодемоны, ни разбойники даже близко не появлялись. Тем не менее, Рем, видимо, тоже устала. Не выдержав однообразного течения времени, её сознание начало поддаваться дрёме, и она перевела себя в вышеупомянутое состояние полубодрствования, чтобы хоть немного отдохнуть.
Она встала и потянулась в прохладном утреннем воздухе.
Жест неряшливый и неприличный. На людях она бы ни за что так не сделала, но сейчас увидеть её мог разве что Субару, мирно спящий рядом…
— С… Субару?!
Отпрянув от неожиданности, Рем поняла, что прямо возле неё, укутавшись в одеяло, лежал юноша.
Потеряв опору, он медленно скатился на траву и, нахмурившись, пошевелился.
Рем в панике переводила взгляд с Субару на повозку за спиной. Должно быть, поздно ночью, когда её сознание уже начало уплывать, он спустился и улёгся рядом с ней.
Её пробрал холодок от мысли, что она этого не заметила, но, с другой стороны, осознав, насколько сильно доверяет Субару, она запоздало покраснела.
Несмотря на такую девичью реакцию, Рем в глубине души подумала, что его поступок может быть хорошим знаком.
До этого Субару, когда бодрствовал, либо хранил бесстрастное выражение лица, либо смеялся, либо плакал — вот и все его реакции. А теперь он сам спустился с повозки, совершил осмысленное действие.
Рем охватила надежда: может, его сломленный разум постепенно начинает собираться воедино, восстанавливая его личность?
— Что ж, поехали домой, Субару.
Если начались перемены, значит, дальше всё пойдёт к лучшему.
Мысль для неё нетипичная, но, видимо, это результат влияния юноши, что был перед ней. И эта внутренняя перемена казалась Рем чем-то трогательным и дорогим.
Снова подхватив на руки всё ещё спящего Субару, она взобралась на ко́злы и разбудила земляного дракона. Бросив проснувшемуся дракону пару слов, она дала ему напиться и снова тронулась в путь.
Колёса вгрызлись в дорогу, и повозка, медленно набирая скорость, двинулась вперёд.
Осталась примерно половина пути — часов семь-восемь.
Силы, и душевные, и физические, были на исходе вчера, когда они только выехали, движимые одним лишь отчаянием, но сейчас она чувствовала себя гораздо лучше. Глядя на спящий профиль Субару, Рем передала своё нетерпение вожжам и прибавила скорость.
— Дальше будет лишь лучше.
Рем верила в это.
Воздух был каким-то неправильным.
Рем, управлявшая повозкой, заметила это в тот момент, когда переложила голову беспокойно спавшего Субару себе на колени и, поддерживая его, запустила пальцы в его чёрные волосы.
Возможно, виной тому была прошедшая ночь, когда у неё было время всё спокойно обдумать.
Разобравшись до некоторой степени в своих сложных чувствах, Рем была втайне воодушевлена тем, что Субару ночью сам пришёл и лёг рядом с ней.
Если из-за этого она так поздно заметила столь очевидную аномалию, то её глупости не было предела.
— Слишком… слишком тихо…
За всё время пути по тракту Лифаус им не встретилось ни одной другой повозки.
Хоть они и двигались вдоль тракта, Рем, стремясь срезать путь к особняку, немного отклонилась от основной дороги. Она чувствовала, как под колёсами шуршит трава, но её должно было насторожить полное отсутствие кого-либо в открытой, хорошо просматриваемой местности.
Даже вчера ночью, когда она остерегалась нападения зверодемонов или разбойников, уже были странности.
Дело было не только в том, что она не чувствовала присутствия врагов, а в той аномальной тишине, в которой не было слышно даже стрекота насекомых.
Дурное предчувствие пронзило её.
Такая тишина, такая затаённость всего живого — всё это всегда было предзнаменованием чего-то сверхъестественного.
Это тревожное чувство усиливалось по мере того, как они приближались к владениям Мейзерс, к особняку.
Вложив всю свою тревогу в сжимающие вожжи руки, Рем погнала и без того мчавшегося изо всех сил земляного дракона ещё быстрее.
Она знала, что заставляет его работать на пределе, но сейчас ей нужно было как можно скорее выяснить причину своей тревоги. Если это были пустые опасения, то и ладно. Она извинится и перед Субару, и перед драконом за то, что втянула их в это изнурительное путешествие, и снова возьмётся за решение проблем.
Но если томившее её беспокойство окажется правдой…
— Сестрица?
Внезапно в сознание Рем ворвался всплеск чужих смятенных чувств.
Это была невыносимая тревога, которая тут же исчезла, и от этого Рем стало ещё страшнее.
Её сестра, всегда внешне невозмутимая, на самом деле и внутри была столь же твёрдой. Вывести её из себя было практически невозможно, разве что дело касалось её господина или, осмелюсь сказать, её младшей сестры Рем.
И вот эта самая сестра испытала настолько сильную «тревогу», что та передалась Рем по их связи. А то, что она тут же исчезла, означало, что Рам сдержала себя, чтобы не передать это чувство Рем.
Будь они дальше друг от друга, эта тревога не дошла бы до неё, но Рем, возвращавшаяся из столицы, уловила её.
И, получив это послание, она поняла: — Быстрее… нужно возвращаться быстрее!..
Она ещё крепче, добела вцепилась в вожжи.
Если всё шло по плану, то в особняке сейчас должны были находиться только сестра и Эмилия. Если в такой ситуации случилось что-то, с чем они вдвоём не могут справиться, и если это как-то связано с её тревогой…
Рем охватило отчаяние. Она, всегда старавшаяся сохранять бесстрастное выражение лица и внутреннее спокойствие, имела один недостаток: в критической ситуации она теряла голову.
И на этот раз этот недостаток снова оскалил на неё свои клыки.
Перед глазами Рем, в мире, где остановилось время, разлетелась в клочья голова земляного дракона.