Перевод: Энди
— Заснуть безмятежным сном на коленях у девушки, пока она гладит тебя по голове… Само по себе это, конечно, просто восхитительно, но…
Субару почесал затылок и с виноватым видом пробормотал это.
Он опустил глаза, несколько раз подавил вздох, лицо его было красным до самых ушей, и он всё быстрее и быстрее теребил волосы рукой.
— Рыдать навзрыд перед девушкой, которая тебе нравится, хныкать, жалуясь на всё подряд, размазывать по лицу слёзы и сопли, а потом ещё и уснуть… Да ещё и в таком виде часами занимать её колени… Что это за извращённое издевательство, чёрт возьми!
Он вспомнил мягкость колен Эмилии и то, в каком плачевном состоянии они оказались после того, как он несколько часов проспал на них, погружённый в глубокий сон.
Слёзы, слюни, сопли и прочее — вид был ужасный. Это было недопустимо как с точки зрения гигиены, так и с точки зрения… ну, чисто мужской гордости Субару.
Тем не менее, она не стала будить его, дождавшись, пока он проснётся сам. И даже когда он очнулся и принялся извиняться, она ни словом его не упрекнула за испачканную одежду.
— Если ты хоть немного отдохнул, то и хорошо. К тому же, Субару, просто кое-чего не понимает.
— А?
— Вместо того чтобы сто раз извиняться, в таких случаях лучше один раз сказать «спасибо», и тогда тот, кто помог, будет доволен. Ведь я делала это не для того, чтобы ты извинялся, а потому что хотела помочь.
Она приложила палец к его губам, не давая извиняться, и, прикрыв один глаз, сказала это. Ну какой мужчина устоит перед таким? Да никакой!
И Субару, разумеется, тут же растаял. Он и так был без ума от неё, а такой жест стал последней каплей, увеличив его влюблённость в несколько раз.
Он расстался с Эмилией, которая сказала, что пойдёт переодеться, и, словно во сне, какое-то время бесцельно бродил по особняку, пока не пришёл в себя и не оказался… вот здесь.
Вспоминая всё, что он натворил сегодня, ему хотелось плакать от собственной ничтожности. Хотя после того, как он уже столько нарыдался, слёз у него, наверное, просто не осталось.
— Всё, я никуда не гожусь, совершенно никуда… Говорил же себе, что не хочу показывать Эмилии-тан свои слабости, а в итоге выставил на всеобщее обозрение самый постыдный срам! Теперь мне просто стыдно ей на глаза показываться…
— …то всё, что ты хотел сказать, забравшись посреди ночи в чужую комнату, я полагаю? Целый день тебя не видела, думала, хоть денёк пройдёт спокойно, ан нет — нежеланное бедствие само меня нашло, в самом деле, — проворчала Беатрис, сидя на средней ступеньке стремянки и искоса наблюдая за Субару, который корчился у входа.
Побродив по особняку и решив, что в трезвом уме он сейчас ни с кем встречаться не может, Субару направился сюда — в эту запретную комнатку, куда никто не мог добраться. Хотя хозяйке этой комнаты такое вторжение, должно быть, пришлось совсем не по душе.
Впрочем, он пришёл сюда не только по этой причине.
— Ну не говори так, Беако. Мы же с тобой свои, да?
— Какая ещё связь между Бетти и тобой… Погоди-ка. Прежде чем продолжить, как ты сейчас назвал Бетти, я полагаю?
Одна бровь Беатрис взлетела вверх, щёку свело от негодования, когда она задала этот вопрос. Субару хлопнул в ладоши, увидев её реакцию.
— А, Беако, значит? Я считаю, что тем, с кем чувствуешь определённую близость, нужно давать прозвища. До сих пор ни к кому из обитателей особняка у меня и мысли такой не возникало… кроме тебя.
Он вспомнил предыдущий раз, тот момент, когда он был полностью поглощён отчаянием.
Даже если для неё это и не было ситуацией, где её «обвели вокруг пальца», используя весь арсенал красноречия и хитрости, между ними, тем не менее, был заключён определённый договор.
Беатрис добросовестно его выполнила, и даже намеренно расплывчато истолковала условия контракта, чтобы помочь Субару.
Даже если она и забыла об этом, он никогда не сможет забыть то чувство спасения, которое испытал тогда.
Поэтому…
— Что бы ты обо мне ни думала, я буду называть тебя Беако. Это мой… лучший способ выразить тебе свою симпатию!
— Ни капельки не приятно, в самом деле! Что это за навязчивая доброжелательность! Меня это не просто раздражает, а прямо-таки бесит, в самом деле!
— Ты чего это так выражаешься?! Я тут от всего сердца пытаюсь выразить благодарность, а ты всё шутки шутишь! Не тот это момент!
— Если ты, оглянувшись на свои же слова, сможешь сказать, что не шутишь, то между тобой и Бетти уже не разговор, а что-то другое, что только кажется разговором, в самом деле!
Субару хотел было завязать с ней словесную перепалку, но слова Беатрис, будто он вместо игры в мяч затеял кабадди¹, заставили его замолчать.
¹ Кабадди – популярная в Азии командная игра, своего рода салочки с элементами борьбы. Одна команда выделяет «захватчика», который пересекает половину поля противника и старается осалить («коснуться») как можно больше игроков противника, непрерывно крича «кабадди-кабадди-кабадди», пока не закончится воздух в лёгких.
Это был его способ выразить дружеское расположение, но, к сожалению, её сердце, похоже, не тронул. Ему стало искренне жаль, и он невольно понурил голову.
— Ну, как бы то ни было, я всё равно буду называть тебя Беако.
— Ненужное упрямство, в самом деле. В таком случае Бетти просто не будет отзываться, если ты будешь называть меня этим именем, я полагаю. На этом и сойдёмся, в самом деле.
— Не будь такой холодной, Беако.
— …
Однако на зов Субару Беатрис не ответила, молча опустив взгляд в книгу. Похоже, она действительно собиралась исполнить своё предыдущее заявление.
Подойдя к такой непреклонной Беатрис, Субару принялся ходить вокруг стремянки, повторяя: — Беако, Беако, Беако, Беако, Беако, Беако, Беако, Беако, Беако…
— Такого несносного типа ещё поискать надо, в самом деле! Да что это такое, я полагаю?!
Он повторял её имя, словно играя в кабадди. Эмоции Беатрис, которой он шептал на ухо, достигли точки кипения, и Субару победно вскинул кулак — цель достигнута.
Затем он снова повернулся к ней и, криво усмехнувшись всё ещё сердитой девочке, сказал: — Я в отчаянии, загнан в угол. Если честно, мне нужна твоя помощь.
И вот, после того как он бесстыдно рыдал и до неприличия раскис, он поведал девочке со сверлоконами о том выводе, к которому пришёл.
Излив душу на коленях Эмилии, выплакав все накопившиеся грязные чувства и невыносимые слёзы, Субару остался наедине со своей чистейшей, беспримесной жадностью.
Ему нравилась Эмилия. Ему нравилась жизнь в особняке рядом с ней. Ему нравилась возможность многому учиться. Ему нравилась Рам, которая, хоть и была резка, но всё же по-своему заботилась о нём. Ему безумно нравилась Эмилия. Ему нравилась Рем, которая, используя вежливую речь, исподтишка поучала его. Эмилия-тан — просто богиня. Он был в долгу перед Розваалем, который предоставил ему это райское пристанище. И перед Беатрис он теперь был в неоплатном долгу. Он испытывал искреннюю симпатию ко всем обитателям этого особняка, от которой не мог избавиться. Он не мог отказаться от счастья быть здесь.
Чувства переполняли его, сдавливая грудь.
Неизгладимые воспоминания о счастье были источником его жизненной силы, тем, что двигало им.
Но, думая об этом, он также…
Ему нравилась Эмилия. Ему было стыдно за собственную беспомощность, за то, что ему не хватало сил её защитить. Жизнь в особняке не давала расслабиться. Он не знал, в какой момент от него отвернутся. Ему была страшна Рам, которая отрубила ему ногу воздушным лезвием и пронзила шею. Ему была отвратительна Рем, которая пытала его, залечивая раны лишь для того, чтобы продолжить, и размозжила ему череп железным шаром. Ему было тошно от непостижимого безумия Розвааля, который держал при себе этих двоих и, вероятно, был способен отдать приказ уничтожить Субару без малейшего колебания. Каждый раз просыпаясь, он был вынужден проверять, жив ли он, и мучительно, с тоской сомневаться, не подкралось ли отчаяние.
Это тоже была правда, которую он не мог стереть из своей души.
Противоречивые чувства не могли ужиться друг с другом, и Субару продолжал барахтаться в жизни, пряча их одно за другое — внешнее за внутреннее, и наоборот.
Это было похоже на то, как если бы он шёл босиком по тонкому льду, вынужденный постоянно улыбаться, даже не смея показать, что кожа на ступнях сдирается до мяса.
И эти его мучения, эту жалкую борьбу с отчаянием, Эмилия заметила и вытащила его из них.
Возможно, первым это заметил Пак. Этот дух, умеющий читать мысли, наверняка легко раскусил бы жалкую маску, которую он носил.
Но всё же именно Эмилия утешила его сердце, когда оно было на грани срыва.
Пусть это будет даже зависимость, ему всё равно.
Не было ни малейшего сомнения в том, что движущей силой, которая сейчас толкала его вперёд, была его любовь к ней.
Да, именно так…
— Эмилия-тан — просто архангел!
— Ты только что не сморозил какую-нибудь вопиющую глупость, я полагаю?
— Что ты, нет. Я просто ещё раз убедился в том, что для меня важнее всего.
Видя его стопроцентную уверенность в собственных словах, Беатрис уже настолько устала удивляться, что даже не стала изображать изумление, а просто вздохнула: — Вернёмся к делу, я полагаю… Так ты сказал, что тебе нужна помощь Бетти, я полагаю?
— Да, серьёзно, как на Бога надеюсь. Больше просто не знаю, к кому обратиться.
В настоящее время в этом особняке единственным человеком, которому Субару мог полностью доверять, была, конечно же, Эмилия. Но её существование одновременно было для него и самым важным фактором.
Проще говоря, он больше всего на свете не хотел, чтобы она подвергалась опасности. Для Субару, который ценил свою жизнь превыше всего, именно её жизнь была тем, что он без колебаний поставил бы на кон вместе со своей.
Поэтому в этом «прохождении», где он предполагал столкновение с проклинателем, он до последнего не хотел прибегать к её помощи.
А это означало, что ему становилось труднее рассчитывать и на помощь Пака, её фамильяра. И тогда оставался лишь один вариант…
— Как ни крути, а ты, Беако, на самом деле довольно мягкая и легко поддаёшься уговорам, да? Настоящая «тёроин»².
— Даже если Бетти не понимает смысла, оскорбительный тон улавливается, в самом деле.
— И в мыслях не было… На самом деле, сейчас в этом особняке я могу положиться только на тебя.
² Тёроин (チョロイン) – японский сленговый термин, образованный от слов «тёрой» (ちょろい - лёгкий, простой, наивный) и «хироин» (ヒロイン - героиня). Обозначает героиню, которую легко обвести вокруг пальца, соблазнить или заставить что-то сделать, несмотря на её первоначальное сопротивление или суровый вид.
Рам и Рем он, конечно же, ничего не мог доверить. Розваалю — тем более. Если в этом особняке Субару и мог сейчас на кого-то положиться, кроме Эмилии, то только на неё.
— Прошу… Пожалуйста.
Поэтому Субару опустился перед ней на колени, склонил голову и взмолился.
О помощи для себя. О том, чтобы она стала для него путеводным огнём, который поможет разорвать цепь повторяющегося отчаяния.
— Мне нужна твоя сила. Я хочу защитить то место, где я могу быть счастлив, всё вместе, целиком!
— …
Наступила тишина. Субару замер, склонив голову.
Пока он ждал ответа, его сердце бешено колотилось в груди от беспокойства. Но молчание затягивалось, и стук сердца постепенно затихал. Субару с подозрением приподнял взгляд и…
— Беатрис?
Он невольно забыл о предыдущей перепалке и назвал её по имени.
Настолько выражение лица Беатрис, смотрящей на Субару, было полно скорбного чувства.
Слегка нахмурив брови и закусив губу, Беатрис смотрела на Субару. Смотрела так, будто вот-вот расплачется, как показалось Субару.
Затаив дыхание, он молча ждал её следующей реакции.
Беатрис какое-то время молчала, словно пытаясь успокоить бурю эмоций внутри себя, затем, так и не открывая глаз, тихо, почти шёпотом ответила:
— У Бетти нет причин исполнять твою просьбу, в самом деле.
— Беако… Я…
— Замолчи, человек, я полагаю. Бетти не собирается вечно быть с тобой доброй, в самом деле. Если ты возомнил о себе слишком много, то я этого не прощу, я полагаю.
Перебив Субару, Беатрис затараторила.
Её чрезмерная реакция заставила его замолчать. Он с удивлением и растерянностью пытался понять, какое из его предыдущих слов так задело её за живое.
Возможно, это только укрепило её и без того несклонное к сотрудничеству упрямство, что и привело к такому ухудшению ситуации.
Он думал, что выражает искренность, но это обернулось против него.
Результат был достоин сожаления, но Субару не обладал настолько тонкой душевной организацией, чтобы долго переживать из-за этого сейчас.
Ситуации, когда его действия приводили к обратному результату, стали для него уже привычным делом. За все пять повторений этого мира он едва ли мог припомнить хоть один случай, когда брошенные им кости выпали удачно.
Стоило ему так подумать, как он смог подавить эту слабую, тлеющую в душе нерешительность. В конце концов, ту свою слабую часть, которая могла бы заставить его остановиться, он оставил на коленях Эмилии, превратив её в сопли и слюни.
Он решил, что слёз не проливал. Какой же это мужчина, если плачет не просто на глазах у любимой девушки, а прямо у неё на коленях? Это худший из мужчин.
У него была гордость, ведь он же мальчик.
— Выслушай меня, Беатрис. Я понимаю, почему ты хочешь меня оттолкнуть. Для тебя я всего лишь какой-то непонятный наглец, которого притащили сюда всего день назад.
— Если ты это понимаешь, то должен понимать и ответ Бетти, в самом деле.
— Рану на животе мне залечила ты, спасибо тебе за это. Ты, наверное, не знаешь, но я должен быть тебе благодарен за кучу всего, и к тому же, если ты мне не поможешь, я просто пропаду. Это позорно, да. Ужасно жалко. Но у меня больше никого нет.
Он выпалил всё, что приходило ему на ум, словно выплёскивая накопившиеся слова.
Он осознавал, что его слова эгоистичны, что он грубо давит на неё, ничуть не заботясь о её чувствах, и всё же Субару склонил голову.
Глядя сверху вниз на нескладные слова Субару и его склоненную фигуру, Беатрис как обычно тихонько фыркнула:
— Жалуешься на нехватку сил, а сам униженно валяешься в ногах и умоляешь. У тебя что, совсем нет гордости, я полагаю?
— Я ясно вижу, что для меня важно. Если для этого нужно хоть сто раз, хоть тысячу раз удариться головой о землю, я сделаю это.
Мелочной гордостью, которая цеплялась бы за собственную ничтожность, он не обладал.
Склонив голову, Субару упрямо продолжал умолять.
Он знал, что это подлый приём. За пять повторений этого мира Субару много раз встречался с Беатрис, и каждый раз они спорили.
Именно потому, что у них сложились такие отношения, он понимал. Беатрис, эта девочка, хоть и вела себя внешне отстранённо, на самом деле…
— Подними лицо, в самом деле.
Спокойный, почти смирившийся голос достиг его ушей, и Субару понял, что его низкая мольба была услышана.
Он снова осознал собственную ничтожность и почувствовал отвращение к своему неискреннему поведению, замаскированному под искренность по отношению к ней. Но это был необходимый шаг, это тоже было правдой. С этим нужно было смириться.
Прежде всего, он должен был принять решение использовать все доступные средства для достижения желаемого будущего…
— Беа…
— Получай, я полагаю!
— БУ-Э-Э-К-Х!
Однако по его лицу, застывшему в трагической решимости, внезапно со всей силы ударило что-то твёрдое.
Он всё ещё стоял на коленях, но голова его откинулась назад, и в результате по запретной библиотеке разнёсся какой-то неописуемый звук, а затем эхом отразился безмолвный вопль.
Субару корчился на полу, выгнувшись дугой.
Он не сразу понял, что удар пришёлся по шейным позвонкам, и, мучаясь, метался взглядом по комнате, пока не встретился взглядом с Беатрис, которая стояла, скрестив руки на груди и приподняв одну ногу.
Осознание. Девочка безжалостно врезала ему «бандитским пинком» прямо в лицо, когда он стоял на коленях.
— Ты… это… ЧТО?!
— Бетти не понимает такой легкомысленности — думать, что сотня таких голов, как твоя, стоит усилий Бетти, в самом деле. Сколько медных монет ни собрать, они никогда не сравнятся с одной священной золотой монетой. Ты это понимаешь, я полагаю?
— Ну, если собрать тысячи медных монет, они, может, и сравняются со священной золотой. Если уж сравнивать по ценности, то так ведь? С математикой у тебя всё в порядке?
— Перестань смотреть на меня этим взглядом, как на несчастное дитя, я полагаю! Это не тот взгляд, которым смотрят на того, на кого только что собирались положиться, в самом деле!
Началась громкая перепалка, словесная дуэль между Беатрис и Субару.
Сражение, которое за все повторения этого мира ни разу не начиналось по одной и той же причине.
Продолжая привычную для них перебранку, Субару постепенно начал ощущать, насколько нелепой была его трагическая решимость.
И после всего этого словесная битва в итоге закончилась…
— Ладно, я выложу свой козырь. Если ты согласишься мне помочь, я несколько раз стерплю твой «Мана Дрейн».
— Твоя мана не так уж и ценна, в самом деле. Хотя, по сравнению с обычной маной… ну, возможно, из-за какой-то совместимости, она была на вкус получше, я полагаю.
— Мою ману уже «пробовал» Пак, есть прецедент. То есть, это будет косвенный «Мана Дрейн»… Понимаешь, к чему я клоню?
Беатрис изменилась в лице и, с досадой кусая губы, кивнула Субару, который наслаждался своим превосходством в переговорах. Этим всё и закончилось.
Какое-то дурацкое получилось завершение.
Конечно, именно таким образом он, пусть и несколько нелепо, заручился её помощью.
Хотя он понимал, что маленькая волшебница поступила так, чтобы ему помочь.