Перевод: Энди
Отвратительно.
— О, Рам-чи! Ты видела?! Мои навыки владения ножом, знаешь ли, всего за день изрядно отточились! Талант раскрылся, да?!
Отвратительно, отвратительно.
— Рем-рин, смотри, смотри! Это мастерство, позволяющее создавать такую тонкую работу — сейчас в моих пальцах поселилось настоящее чудо! Аппликация!
Отвратительно, отвратительно, отвратительно.
— Эмилия-тан, ну что же ты каждый раз, как я тебя вижу, так будоражишь моё сердце! Ты настолько греховна, что это уже просто преступление!
Отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно, отвратительно.
С улыбкой на лице, шутливо паясничая, он тараторил без умолку, его язык вертелся так легко, словно смазанный маслом. К порученной работе он подходил со всей отдачей, без страха бросался на любое задание, даже если рисковал ошибиться, а стоило появиться свободной минуте, как он тут же отправлялся на поиски событий.
Мобилизовав все свои воспоминания, он буквально дотла выжигал и перекапывал прожитые четыре раза четыре дня, впечатывая себя во все возможные, даже самые незначительные события.
Иначе нельзя. Он должен сделать так.
Ни секунды нельзя тратить впустую. Анализировать все возможные исходы, симулировать успех или провал каждого события.
Нужно думать, что это игра. Тщательное управление флагами. В этом он должен был быть хорош. Чем чаще встречаешься, тем выше шансы.
Он должен улыбаться шире. Он должен смешить их сильнее.
Веди себя так, будто голова пуста, но ни на миг не прекращай думать.
Бессмысленные, бесполезные, преувеличенные действия. Пусть думают, что ты просто ничтожный глупец, не заслуживающий настороженности. Избегай того, чтобы тебя сочли настолько тупым, что от тебя нет никакого толку.
Противоречивые мысли и выводы. Если есть время терзаться противоречиями, действуй прежде, чем успеешь подумать. Но прежде чем действовать, спроси себя о смысле своих действий.
Постоянно следи, не выглядит ли это неестественно. Нельзя расслабляться ни на секунду, ни на одно мгновение.
Ошибаться нельзя, просто нельзя.
Ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя, ошибаться нельзя.
Снова и снова в его голове не умолкал тревожный набат.
Это сигнал тревоги, сообщающий об опасности. С тех пор как он попал в этот мир, он ни на йоту не продвинулся, но этим чутьём, он овладел в совершенстве.
Опасность приближается. Ошибка вот-вот будет исправлена. Откуда она придёт, неизвестно. Легко и настороженно, шагая в ритме, кружись на месте.
— Ой, Рам-чи, я вовсе не филоню, ясно? Работу свою я выполню от и до, как положено. Старшая сестрица может себе позволить и дальше важничать в своей комнате, можешь хоть сиесту устроить!
Увёртки, увёртки, он отмахивался от всего легкомыслием и фальшивой улыбкой.
Хорошо ли у него получалось? Был ли он настоящим Нацуки Субару? Не вызвал ли подозрений? Даже если перед Рам ему удавалось держаться, если истинная сущность проявится перед главной целью — Рем, — всё пойдёт прахом.
Изображай Нацуки Субару естественно и непринуждённо.
Это просто, ведь речь о нём самом. Нужно лишь вернуться к тому времени, когда он был ленивой свиньёй, которая ни на йоту не замечала, что творится в душах обитателей особняка, а просто беззаботно, бесцеремонно, нагло и распутно наслаждалась всем, что ей давали.
Ничего не знать, ничего не понимать, ничего не замечать, ничего не делать. Он должен был быть в этом мастером. Только это он и умел. Это должно быть просто. Он должен был уметь делать это, улыбаясь.
С приклеенной глуповатой улыбкой-маской он шёл вперёд.
Он в особняке. Неизвестно, где и с кем он столкнётся. Знай, что в свободное время нет никакой свободы. Всё пустое время должно быть потрачено на воспоминания о прошлом и планирование будущих действий.
— О… у-э-э…
Внезапно подкатила тошнота. Лишь стон сорвался с его губ, но Субару ни за что не позволял улыбке исчезнуть с лица.
Он продолжал идти, почти пританцовывая, и, словно скользя, пробрался в ближайшую гостевую комнату. Затем направился к умывальнику, что был в комнате.
— Б-у-э-э-э! Уэ-э, б-у-э-э!
Он выплеснул в раковину всё содержимое уже пустого желудка, до последней капли.
Всю еду и питьё, что попадали в его тело, он тут же извергал. Выходила лишь желтоватая желудочная кислота, и от того, как его внутренности безжалостно скручивало, казалось, что и кислота уже иссякла.
И всё же, чтобы унять не прекращающуюся тошноту, он залпом пил воду из-под крана, наполняя желудок, и тут же извергал её. Снова и снова, словно промывая желудок.
— Ха-а… ха-а, ха-а…
Грубо вытерев рот рукавом, Субару с бледным лицом тяжело дышал.
Давящее напряжение само по себе чуть не убивало его. Если так и дальше пойдёт, без единой минуты передышки, он может и умереть от истощения.
Он горько усмехнулся собственному плачевному состоянию, которое полностью противоречило его целям, но на лице не появилось даже сухой улыбки.
Всплывали лишь неотступные тревога и отчаяние, поднимающиеся из глубины души.
— Получается ли у меня всё правильно?
Оглядываясь назад, ему казалось, что наилучшие отношения с обитателями особняка у него были в первый раз, когда он ничего не понимал.
Так может, стоит повторить первый раз, воссоздать ту же ситуацию?
Нет, это будет лишь копированием второго раза. Во втором случае он повторил первый, но к этому добавилось ослабление от проклятия и молот Рем. Это не что иное, как следование по уже ошибочному пути.
Если третий и четвёртый разы исключить, то Субару следует брать пример с первого. Но не повторять его, как во второй раз, а изменить подход — сделать всё лучше, чем в первый раз.
В первый раз его навыки были низкими, но взамен, он, кажется, со всей серьёзностью брался за порученные ему задания. Во второй раз его попытка достичь результатов, близких к первому, была расценена как халтура.
Значит, в этот раз он будет стараться изо всех сил, как в первый раз, и при этом добьётся лучших результатов, чем тогда.
Тогда ни Рам, ни Рем не отвернутся от него. Если он сможет избежать пути, где его казнят, одно из опасений Субару исчезнет.
Но проблема в том, что…
— Я всё ещё понятия не имею кто проклинатель.
Раз Рем убили, значит, преступник — кто-то извне.
Тот, кто нацелился на особняк… если это кто-то из участников Королевского Отбора, то для Субару, не разбирающегося в этом, ситуация практически тупиковая.
Для раскрытия личности мага абсолютно необходимо сотрудничество обитателей особняка.
По крайней мере, предупредить их об опасности не будет лишним. Но насколько весомо слово нынешнего Субару в этом особняке?
— Кто прислушается к советам человека, ещё не заслужившего доверия?
К тому же, на него наложено ограничение: он не может раскрыть источник своей информации.
Поэтому он мирится с разочарованием и даже с обходными путями, терпеливо перенося это мучительное, сводящее желудок напряжение.
Времени не хватает. Мучительно, что нет времени. Нет уверенности, что он сможет выдержать эту муку дольше. Хочется, чтобы всё поскорее закончилось. Но нельзя, чтобы всё закончилось. Слова не доходят. Чтобы они дошли, нужно время. А времени нет. Нужно что-то делать. Отвратительно, мучительно.
Мысли снова и снова забредали в тупик, в котором он уже побывал не раз.
Прошлой ночью он так и не смог уснуть, поглощённый этой спиралью. Из-за бессилия от того, что он ощупью пытался отогнать ясно осознаваемую тревогу, не находя решения.
Было бы лучше, если бы он мог просто кричать изо всех сил: «Опасно!» Даже если бы его сочли сумасшедшим, если бы это спасло жизни всех в особняке, это была бы неплохая ставка.
Заранее принять меры, и все в особняке благополучно встречают пятый день. Маг отступает из-за ухудшения ситуации, и тогда — HAPPYEND.
Но он не мог вынести мысли, что его самого там не будет.
Субару не был настолько просветлённым или святым, чтобы смириться с мыслью: «Главное, чтобы они были спасены».
Желание Субару заключалось в том, чтобы все в особняке выжили, и при этом благополучно преодолели пятый день в хороших отношениях.
Духа самопожертвования у него не было и в помине.
Он жадный, избалованный, упрямый и до крайности вульгарный по натуре.
Поэтому…
— А-а-а, чёрт… какой же я жалкий.
Он ведь уже решился на самоубийство, а теперь, когда перед ним появился шанс, не может перестать трусить.
Однажды спасённая жизнь становится дорога. Если то, что ты считал брошенным, возвращается к тебе, не так-то просто снова это отпустить.
Субару был таким же.
Жизнь, которую он должен был бросить, жизнь, которая должна была закончиться.
Выиграв в своей ставке и вернувшись, Субару, осознав, что жизнь снова в его руках, был охвачен ужасом от мысли, что может снова её потерять.
Ошибаться нельзя, больше нет шансов.
Это уже пятый раз. И Субару не был настолько оптимистичен, чтобы думать, что «Посмертное Возвращение» сработает и после этого.
В этот раз он вернулся. В следующий раз может не получиться. Постоянное осознание того, что нынешний ты можешь быть последним, что ты стоишь на краю пропасти, — это ментальное истощение… чем более вменяем человек, тем сильнее это его загоняет.
Он не был настолько безумен, чтобы впасть в отчаяние, и не обладал достаточной храбростью, чтобы решиться поставить всё на кон и бороться.
До мозга костей обычный, до мозга костей заурядный.
Ему самому становилось противно от осознания того, насколько он ничтожен.
— Да есть ли у тебя время ныть, идиот?
Если есть время жаловаться, важнее отпустить пару острот и заработать очки симпатии.
Стряхнув с себя тошноту, которая незаметно отступила, Субару ударил себя по напряжённым щекам, подбодряя. Затем направился к выходу из гостевой комнаты.
Сейчас у него было свободное время после выполнения порученной работы, но даже такое время было сейчас драгоценно. Во что бы то ни стало, нужно найти Рам или Рем и…
— Наконец-то нашла.
Когда он высунулся из-за двери, его окликнули.
Обернувшись, он увидел переводящую дыхание Эмилию.
В тот момент, когда её развевающиеся на ветру серебряные волосы попали в поле его зрения, сознание Субару со щелчком переключилось.
Реагировать на ситуацию, забыть о боли в желудке, тяжести в груди, чувстве безысходности. Сейчас нужно обернуться к Эмилии и растянуть губы в похотливой ухмылке.
— О-хо-хо, сама Эмилия-тан удостоила меня своим вниманием! Какая радость, какой стыд, какая редкость! Говори что угодно, приказывай что угодно! Ради тебя я готов и в огонь, и в воду, и даже в темноту дома краденого пробраться!
Он вскинул палец к небу, покачивая бёдрами, и застыл в ритмичной позе.
Ему самому хотелось подивиться своей быстрой смене настроения. Но реакция Эмилии, стоявшей напротив, отличалась от ожидаемой.
Он был готов к тому, что она посмотрит на него с недоумением или вздохнёт, но…
— Субару…
— Эй-эй-эй, так не пойдёт, Эмилия-тан! Игнорировать мою коронную шутку, над которой я не спал всю ночь, придумывая её?! Раз использованная шутка теряет свою свежесть и больше не годится. Ты хоть представляешь, каково это, когда убивают плод твоих мучительных раздумий?!
Он притворился, что кусает рукав и плачет от обиды. Но и на это реакция Эмилии была слабой.
Она раз за разом обманывала все его ожидания, лишь глядя на Субару глазами, в которых смешались печаль и сострадание.
Плохо.
— Эмилия-тан, чего ты молчишь? Если такая красавица будет молчать, я приму тебя за произведение искусства, утащу к себе домой, поставлю в уголке комнаты и буду каждое утро и каждый вечер целовать на доброе утро и спокойной ночи.
Странно.
Реакция, не похожая ни на одно из его предположений. Недоумение или гнев были бы ожидаемы. Если бы она рассердилась, он ещё мог бы продумать ответ. Но то, что она смотрит на него с таким сочувствием, означает…
…что его неумелая маска шута раскрыта?
В тот момент, когда эта тревога закралась в его душу, он вспомнил о сером коте, который всегда находился рядом с ней.
Вспомнив о способностях этого кота, называющего себя духом, Субару осознал всю бессмысленность своих стараний.
Какая глупость — пытаться приукрасить лишь внешнюю сторону перед существом, способным читать мысли.
В тот момент, когда он это осознал, вся его напускная храбрость рухнула.
Приклеенная улыбка бесследно исчезла, а вместо неё появилось слабое выражение лица, как у ребёнка, ожидающего наказания.
Неловкость от того, что он продолжал паясничать перед тем, кто всё видел насквозь. И больше всего — его крошечное самолюбие было сильно задето тем, что он не хотел, чтобы именно она это узнала.
Между ними повисла тишина.
Субару уже не мог выдавить из себя ни одной остроты, а Эмилия глядела на такое выражение его лица, словно искала слова. Глаза её были на мокром месте.
Разочаровать Эмилию. Только этого он не хотел.
Но он даже не знал, какими словами оправдаться. И здесь у него не было способа изменить ситуацию.
Субару много раз пытался открыть рот, но не мог подобрать нужных слов и сделать шаг. Глядя на такого растерянного Субару, Эмилия вдруг тихо прошептала: «Ладно».
— Субару, иди сюда.
— А?
— Просто иди.
Она крепко схватила Субару за руку и повела его в ту самую гостевую комнату, из которой он только что вышел.
Его затащили обратно в комнату, из которой он едва успел высунуться наполовину, и он с недоумением смотрел на неё, не понимая её намерений.
Но Эмилия, не обращая внимания на его вопросы, уперла руки в бока и обвела комнату взглядом.
— Ну, садись.
Она указала на пол и сказала своим неизменным, звенящим как серебряный колокольчик, голосом.
Он проследил за её пальцем. На полу лежал ковёр, и хотя комната не использовалась, она была чисто убрана. Конечно, пол был настолько чистым, что на нём можно было бы и поваляться.
— Если садиться, то можно ведь на кровать или на стул. Зачем на пол…
— Просто сядь!
— Да, как прикажете!
Сказано было непривычно строгим тоном, и он невольно сел на пол в позу сэйдза¹. Увидев, что Субару сел, Эмилия удовлетворённо кивнула и подошла к нему.
¹ Сэйдза (正座) — традиционная японская поза сидения на пятках.
Естественно, ему пришлось смотреть на неё снизу вверх, но сейчас у него даже не возникло никаких грешных мыслей.
Он лишь отчаянно пытался разгадать её истинные намерения.
— Угу, — тихо прошептала Эмилия.
Словно удостоверяясь или убеждая себя, она глубоко вздохнула и села рядом с Субару в такой же манере.
Её прекрасное лицо было так близко, что, казалось, можно было дотронуться, и Субару, волнуясь, внимательно всматривался в её бледный профиль, пытаясь уловить хоть какие-то эмоции. Вдруг он заметил, что её бледное лицо покраснело, а уши слегка порозовели.
— Это исключение, ясно?
— А?
Вопросительный знак всплыл в его голове на эти загадочные слова, но прежде чем он успел озвучить вопрос, его затылок что-то толкнуло.
Естественно, его тело не смогло сопротивляться силе, и он, поддавшись инерции, наклонился вперёд и — был встречен чем-то мягким.
— Немного не то положение. И ещё, щекотно.
Что-то зашевелилось у него под головой, и совсем рядом послышался смущённый голос Эмилии.
От удивления он поднял взгляд, и от увиденного его глаза расширились ещё больше.
Прямо над ним, так близко, что их лица почти соприкасались, было лицо Эмилии. Оно было перевёрнуто, и он с каким-то отстранённым чувством подумал: «Ах, это я перевёрнут».
На таком расстоянии, перевёрнутый, и что-то мягкое под головой.
Эти ключевые слова сложились в его сознании в единое целое и обрели смысл. То есть, это…
— Коленная подушка?
— Как-то неловко, так что не говори это. И ещё, смотреть в эту сторону запрещено. Закрой глаза.
Его легонько стукнули по лбу, и ладонью закрыли веки, лишив его зрения. Но Субару убрал её руку.
— Смущающаяся Эмилия-тан тоже великолепна, но… вообще, что это за ситуация? Я что, успел совершить какой-то подвиг, за который полагается награда?
— Такая странная бравада — это нехорошо.
Его снова стукнули по лбу. Но на этот раз Эмилия оставила руку на его лбу и пальцами провела по его чёлке.
— Ты же говорил, что если совсем устанешь, хочешь полежать у меня на коленях. Вот я и… Так будет не всегда, но сегодня — особый случай.
— Какой там особый случай, это же всего второй день! Если я уже выгляжу измождённым до ручки, то я, выходит, самый большой слабак в истории…
— Видно же, что ты подавлен. Подробности ты, конечно, не расскажешь, да? Не думаю, что от такого станет легче… но я только это и могу сделать.
Перебив Субару, Эмилия сказала это с тем же любящим взглядом. Пальцы, перебиравшие его чёлку, незаметно начали разделять волосы и медленно гладить его по голове, как успокаивают маленького ребёнка.
Он тихо усмехнулся, пытаясь отстраниться от её действий.
Это недоразумение, он не делает ничего такого жалкого — он собирался продолжать держать ту маску, которую решил носить перед ней.
— Ха-ха… Эмилия-тан, ну что ты… я ведь…
Но голос дрогнул, в горле встал ком, и следующие слова не шли.
Он почему-то не мог оторвать сознание от ощущения мягких пальцев, гладящих его по голове.
— Устал?
— Д-да я ещё могу. Всё… в порядке…
— В беде?
— Если со мной так нежно, то, знаешь, я ведь влюблюсь? Вот так, снова… так… ха-ха.
На короткие вопросы Субару отвечал словами, которые звучали пусто.
Он и сам понимал, что это пустые слова, пустые эмоции.
И Эмилия, приблизившись к такому Субару, тихо сказала: — Тяжело тебе пришлось, да?
— …!
Сказано было с нежностью. Сказано было с сочувствием. Сказано было с любовью.
Всего лишь от этого, всего лишь от одной этой фразы, хрупкая плотина внутри него рухнула.
Сломалась, прорвалась, и всё, что он копил, разом хлынуло наружу.
Это было скопление страстей, которое он думал, что запечатал, но которое ни на йоту не смог погасить.
— Тяжело… было. Ужасно тяжело. Ужасно страшно. Безумно больно. Так больно, что думал, умру!
— Угу.
— Я ведь старался. Я старался! Я отчаялся. Отчаянно пытался всё, всё исправить! Правда! Честное слово, я никогда в жизни так не старался!
— Угу, я знаю.
— Я ведь любил это место… считал его важным! Поэтому отчаянно и хотел его вернуть. Было страшно. Ужасно страшно. Что снова… посмотрят на меня такими глазами… Я ненавидел себя за такие мысли, ненавидел!
Эмоции вышли из-под контроля.
Однажды взорвавшись, они хлынули, как прорвавшаяся плотина, заливая лицо труса под маской улыбки потоками слёз.
Слёзы не останавливались. Сопли текли ручьём. Рот наполнился какой-то непонятной жидкостью, превращая всхлипывающий плач в ещё более невыносимый для слуха.
Постыдно. Жалко. Взрослый парень рыдает навзрыд на коленях у девушки, пока она гладит его по голове. Так жалко, что хоть умирай. И в то же время сердце наполнялось таким теплом, что казалось, он сейчас умрёт.
Поддакивания Эмилии, слушавшей жалобы Субару, были нежными. Хотя она и говорила «я знаю», было совершенно очевидно, что до неё не дошла и малая толика того, что пережил Субару.
И всё же в голосе Эмилии была такая тяжесть, что отмахнуться от неё смешком было невозможно.
Причина была неясна. Может, он просто хотел так думать.
Но фактом было то, что Субару сейчас чувствовал, будто это непонятное тепло его спасло.
Обливаясь слезами, Субару продолжал плакать на коленях Эмилии.
Плакал, ревел, рыдал навзрыд, и в какой-то момент постыдные рыдания стихли вдали, и в гостевой комнате воцарилось лишь тихое сопение.
Рем заглянула в ту гостевую комнату, когда Эмилия нежно гладила чёрные волосы спящего Субару.
Бесшумно открыв дверь, она увидела в комнате Эмилию и уже собиралась что-то сказать…
— Ш-ш-ш…
…но та приложила палец к губам, и Рем замолчала.
Покачнув своей короткими синими волосами, Рем медленно оглядела комнату. Затем подошла к Эмилии, которая сидела прямо на полу гостевой, положив голову мальчика себе на колени.
— Субару просто спит?
— Да. Хе-хе, посмотри, он как ребёнок, правда? Когда гладишь его по голове, у него такое умиротворённое лицо.
Словно забавляясь, Эмилия погладила Субару и посмотрела на Рем, ища подтверждения. Рем тихо кивнула в ответ.
— Сегодня Субару, похоже, больше не сможет работать.
— Да, сегодня у него выходной. Отдыхать уже на второй день работы — о-о-очень плохой мальчик. Когда поправится, накажи его хорошенько, ладно?
Тихо улыбнувшись, Эмилия вернулась к тому, чтобы теребить лицо Субару.
Она, похоже, не собиралась убирать его со своих коленок. Рем истолковала поведение Эмилии именно так и тихо посмотрела на Субару сверху вниз.
На его беззаботном, спящем лице не было ни напряжения, ни легкомыслия.
Почему-то, общаясь с ней и её сестрой, он всегда сначала немного напрягался, прежде чем улыбнуться.
Рем почувствовала в этом поведении что-то неладное и уже подумывала усилить наблюдение, но…
Глядя, как он так спит, и желание пропадает.
Подражая Эмилии, она легонько раздвинула его чёлку пальцами.
Беззащитный, как младенец. Его вид, словно он ничего не знает о мире, был почти жалок, и на её лице появилась едва заметная улыбка.
— Я передам сестрице, что Субару сегодня бесполезен. Нужно будет перераспределить работу.
Поклонившись, Рем вежливо произнесла это и повернулась, чтобы уйти.
Она направлялась к сестре. Стоило закрыть глаза, как она тут же чувствовала, где та. Она пойдёт прямо к ней и передаст всё так, как только что сказала.
Сзади её окликнули: — Рем.
Услышав зов, она остановилась и медленно обернулась всем телом.
Эмилия сидела на полу, и разница в высоте их взглядов была большой. Но, тем не менее, Рем ощутила странное давление, словно Эмилия смотрела на неё сверху вниз.
Не заметив лёгкого удивления Рем, Эмилия тихо сказала: — Субару хороший мальчик.
На сказанные слова Рем ответила глубоким поклоном.
Затем, не удостоив их больше ни единым взглядом, она направилась к двери и вышла из гостевой, оставив тех двоих.
Идя по коридору, она обдумывала слова Эмилии.
Лёгкая дрожь пробежала по бесстрастному профилю Рем, но она сама этого не заметила.
Лишь едва уловимый запах зла оставлял в её сердце неприятный осадок.