Перевод: Энди
Битвы, что полыхали в разных частях города, постепенно затихали.
Ущерб, нанесённый каждому из районов, ставших зоной боевых действий, был огромен, и многие ключевые объекты получили повреждения, способные надолго парализовать городскую жизнь.
Это лишь подчёркивало масштаб трагедии, обрушившейся на Пристеллу — и доказывало, какой грозной силой обладал Культ Ведьмы, принёсший в этот город своё зло.
Однако посреди этого хаоса и разрушений было одно поле боя, атмосфера на котором разительно отличалась от остальных.
Пожалуй, его и полем боя-то назвать было нельзя.
Здесь слышался лишь непрерывный звон клинков, и сверкающие белые лезвия искали только одного — жизни друг друга.
Отбросив всё ненужное, направив острия лишь на то, чего желали всем своим существом, два мечника скрестили клинки. Осталась лишь эта неуклюжая тяга друг к другу.
— ...
Вспышки стали отражали лунный свет; двое фехтовальщиков продолжали свой разговор на языке клинков.
Резкий звон, разлетающиеся искры, танцующие под луной седые и красные волосы…
Всё это было настолько прекрасным и отточенным танцем мечей, что заворожило бы любого зрителя, пленило бы сердце и заставило бы даже самого Бога Меча восхищённо замереть.
Удары её длинного меча, чьи плавные движения напоминали скольжение по воде, несли в себе невообразимую, яростную мощь.
А парные клинки, что отбивали их, закручивая потоки воздуха, обрушивали в ответ шквал ударов, быстрых, как молния.
— ...
Словно исполняя заранее отрепетированный танец, их лезвия продолжали сталкиваться.
Вильгельм принимал в лоб каждый удар Терезии — такой же прекрасной, какой она была в юности. Он отвечал ей собственным шквалом атак и с каждым откликом, что он ощущал в своих ладонях, в его душе нарастала скорбь.
Из самой глубины его естества рвался наружу ликующий возглас — возглас его незрелого, даже на старости лет, сердца.
Оно кипит.
Оно ликует.
Оно трепещет от восторга.
Стоит признаться честно.
«Демон Меча», Вильгельм, вспоминая былые дни, сгорал от жгучего желания скрестить мечи со своей юной женой. Это чувство сжигало его душу дотла.
Желание, чтобы этот поединок, это свидание никогда не заканчивалось, было настолько сильным, что готово было поглотить его разум и заставить отринуть всё остальное.
— Но…
Позволить себе такую эгоистичную мысль — непростительное кощунство.
Кощунство по отношению к тем бесчисленным дням, что «Демон Меча» Вильгельм посвятил клинку.
Кощунство по отношению к Терезии, что была «Святой Меча», и к клятве, которую он забрал у неё, одолев в бою.
Кощунство по отношению к его верности, его преданности как меча своему господину, которому он был так многим обязан.
Любовь, что сжигала грудь Вильгельма ван Астрея, и слепое повиновение этой любви было бы кощунством по отношению ко всему миру, существующему в этот самый миг.
Поэтому исход нельзя откладывать.
Даже если это мгновение — настоящий рай для «Демона Меча».
— ...
— Рья-а-а-а-а-ах!!
Безмолвные вспышки её клинка неслись на него бурей, и он отвечал на них бесчисленными контрударами.
Терезия, в чьём белоснежном одеянии развевались алые пряди волос, двигалась плавно, без единого изъяна.
Словно лист, подхваченный потоком воды, она, оставаясь совершенно естественной, наносила смертельные удары.
Сверху, снизу, слева, справа — её смертоносный меч не выбирал углов.
Но, обмениваясь ударами, Вильгельм ощущал едва уловимый диссонанс. И понимание природы этого диссонанса приходило вместе с каждым новым столкновением клинков.
Мастерство Терезии ван Астрея как мечницы было запредельным.
Даже Вильгельм, будучи на пике своей физической формы, несомненно, уступал ей в чистой технике владения мечом.
Сейчас, в её безмолвном клинке, без сомнения, жило то самое, былое мастерство.
Искусство «Святой Меча», что безжалостно уничтожало врагов и дарило тем, кого она защищала, почти экстатическое чувство безопасности.
Но между ней нынешней и ней тогдашней есть одно решающее различие.
— Лёгок.
Парные клинки и длинный меч столкнулись в лоб, высекая искры, и «Демон Меча» прошептал это слово.
Стоя в клинче, Вильгельм вглядывался в голубые глаза по ту сторону скрещённых лезвий.
— Сравнивать нечего, до чего же он лёгок, Терезия. Неужели твой меч стал таким, когда ты сбросила с себя все свои тяготы?
— ...
Но в ответ на эти слова, в которых сквозило почти разочарование, её прекрасное лицо не дрогнуло.
Терезия лишь смотрела на Вильгельма своими ясными голубыми глазами, в которых не было ничего, кроме пустоты.
Ни возражения, ни обиды, ни враждебности.
Она много смеялась, часто сердилась и то и дело дулась.
Если молчала, то была прекрасна, словно лезвие клинка, но она почти никогда не молчала.
Женщина, подобная огромному цветку, что распускается под солнцем.
А сейчас... сейчас просто было до ужаса больно.
Перед ним была лишь пустая оболочка его безмолвной жены.
Каждый раз, скрещивая клинки с тем образом, который он так любил, Вильгельм чувствовал, как его сердце разрывается на тысячи осколков.
Оно трепетало, словно вернувшись в прошлое, и тут же замирало от понимания, что те дни не вернуть, и снова погружалось в мимолётный сон, не в силах отказаться от них.
Как Терезия провела эти пятнадцать лет?
Стоило ему вспомнить о времени, что он потратил на месть за её потерю, как незаживающая рана на его плече заявила о себе болью.
Рана, нанесённая «Божественной Защитой Бога Смерти», не заживает никогда.
Это была Защита, дарованная Терезии помимо «Божественной Защиты Святого Меча» — дар небес, ниспосланный, чтобы положить конец той кровопролитной войне.
Один порез порождал реки крови, а каждый изящный удар оставлял за собой горы трупов.
Поэтому ей не нужны были никакие ухищрения, чтобы оборвать нить жизни.
Чтобы победить Терезию, не было иного пути, кроме как превзойти её в силе меча.
В прошлом Вильгельм добился этого, пройдя через суровейшие тренировки, оттачивая себя до предела, пока сам не стал единым целым со своим клинком.
Другого способа одолеть Терезию, чьё мастерство было доведено до абсолюта «Божественной Защитой Святого Меча», просто не существовало.
И сейчас, скрестив с ней клинки, Вильгельм это понимал.
Её техника безупречна, доведена до совершенства. Но сила её ударов значительно угасла.
— Ты сомневалась, прежде чем взять в руки меч, но взяв его, откидывала сомнения. В этом ты всегда была куда решительнее меня.
— ...
— Ты помнишь, как мы прощались? Перед Великой Экспедицией ты оттолкнула меня, когда я попытался тебя остановить, и оставила на моём плече эту незаживающую рану. Я не забыл ни единого твоего слова.
Ответа не последовало. Да он и не ждал его.
Это был лишь его собственный ритуал, его взгляд в прошлое.
Вместе с болью в плече ожили и высеченные в памяти воспоминания.
Отправляясь в Великую Экспедицию — поход, из которого она могла не вернуться, — Терезия в буквальном смысле оттолкнула Вильгельма и сказала:
— Когда я вернусь, скажи мне слова, которые я не услышала в тот день.
— Я пришёл исполнить это обещание!
Парные клинки взревели, и длинный меч Терезии был отброшен в сторону.
Бывшая Святая Меча использовала даже этот импульс, чтобы нанести ответный удар, но Вильгельм, даже не взглянув на него, уклонился, идеально прочитав траекторию.
Он знал.
Он знал, куда обрушится её клинок, и это знание было ему до боли дорого.
— О-о-о-о-о-о!
Те же привычки. Та же техника.
Это была та самая техника «Святой Меча», которую он рисовал в своём воображении и за которой гнался во время своих изнурительных, оттачивающих дух тренировок.
Он поклялся одолеть её, забрать себе, он жаждал, так страстно жаждал достичь этого уровня, сжигая свою душу дотла.
Её образ, что воспламенял его сердце, был всё тем же.
— ...
Несмотря на мольбы Вильгельма, её прекрасное лицо оставалось неподвижным.
Безмолвная, бессловесная, бесчувственная вспышка клинка — и Вильгельм сбивал её.
Он любил её так сильно, что мог бы узнать её с закрытыми глазами.
Именно поэтому он смотрел на неё, не смея их закрыть, чтобы до конца испить эту чашу любви.
— ...!
Удар сверху, обратный взмах, выпад, удар снизу вверх, диагональный срез!
Он принял падающий клинок, парировал рубящий удар, уклонился от выпада, развернулся, уходя от взмывшего вверх острия, и, перехватив диагональный срез скрещенными клинками, перешёл в контратаку.
Его плавную защиту подкрепило число ударов, и в скорости меча Терезии появилась брешь.
Она не выдержала и отступила, и Вильгельм без колебаний шагнул в образовавшийся проём.
— ...
На мгновение в глазах Терезии, смотревшей на «Демона Меча», мелькнуло какое-то чувство.
Нет, иллюзия.
Это всего лишь его изнеженное сердце вытащило из памяти воспоминание о точно такой же ситуации, что случилась много лет назад.
На глазах у сотен подданных Вильгельм победил «Святую Меча», главную героиню церемонии, и отнял у Бога Меча девушку по имени Терезия.
Точная, полная копия той самой ситуации.
А значит, и финал будет таким же.
— Терезия!
Длинный меч встретил ринувшегося вплотную Вильгельма.
«Демон Меча» подхватил его своими парными клинками; лезвие меча Терезии, не выдержав нагрузки, покрылось трещинами. Но в то же мгновение длинный меч взлетел вверх, и корпус Терезии оказался полностью открыт.
Описав широкую дугу, парные клинки Вильгельма вернулись назад.
Перед ним была Терезия, допустившая величайшую ошибку за всё время их поединка. Мышцы на его руках вздулись, он сжал рукояти так, что они затрещали.
И, собрав всю свою мощь в одном ударе, он приготовился положить конец этой невозможной встрече...
Приготовился... положить конец.
— ...!
Волна эмоций сдавила горло. Перед его мысленным взором пронеслись десятки выражений её лица.
Заплаканное, сердитое, надутое, улыбающееся — все они принадлежали одной и той же женщине, его любимой.
Отбросив их все, Вильгельм обрушил клинки.
Удар понёсся вперёд, прямо к шее женщины, чтобы отделить её от тела...
— ...
За миг до того, как лезвия должны были достигнуть цели, краем глаза Вильгельм уловил чей-то силуэт.
При такой предельной концентрации это было бы невозможное, недопустимое колебание сознания. Но в конце концов, это всего лишь мелочь. Пустяк, который можно было просто проигнорировать.
На грани жизни и смерти, в поединке, где на кону стоит всё, нет места для посторонних.
Вложить всего себя в того, кто перед тобой, и достигнуть цели ударом, достойным «Демона Меча».
Так и должно было быть.
Так и могло бы быть.
Если бы только отразившаяся в его взгляде фигура была ему чужой...
— Отец?
Расстояние было слишком велико.
Шепот, полный недоумения, не мог бы долететь до Вильгельма.
И всё же голос прозвучал так отчётливо, словно его произнесли прямо ему в ухо.
Красноволосый мужчина с голубыми глазами смотрел на него.
Хейнкель Астрея видел последний миг этой битвы.
Он видел смертельный поединок, итог схватки между его отцом Вильгельмом и матерью Терезией, — и лишь ошеломлённо стоял.
И в этот миг клинок дрогнул.
— ...!
Это должен был быть решающий удар.
Удар, способный переломить ход битвы и положить конец долгому сну — но этот единственный взмах ослаб, давая возможность для контратаки.
— ...
Терезия резко отклонилась назад и, развернув кисть, вернувшимся длинным мечом отбила его парные клинки.
Раздался скрежет стали о сталь, и удар, что обещал быть смертельным, превратился в неуклюжий и слабый выпад, который лишь высек искры, но цели своей не достиг.
— Кх...
Почему я его заметил?
Отражая её новый выпад, изо всех сил гася его инерцию, Вильгельм столкнулся с сомнением, что поднялось в его груди.
Если бы он не заметил Хейнкеля, или смог его проигнорировать, если бы полностью сосредоточился на Терезии, он бы не совершил такой постыдной ошибки.
Он ведь решил посвятить всю свою жизнь тому, чтобы отнять Терезию у Бога Меча.
И неужели результат всей этой его великой решимости — этот жалкий провал?
Снова зазвучала цепочка лёгких ударов.
Но та прозрачно-чистая перекличка стали, тот танец мечей уже исчез.
В него вкралась посторонняя примесь.
Иллюзия, в которой они, напрягая все силы, с каждым столкновением лишь повышали чистоту своей стали, становясь просто двумя клинками, развеялась без следа.
Остался лишь старый «Демон Меча», скрестивший клинки со своей любимой женой на глазах у сына.
Он не сумел стать мечом. Не сумел до конца быть «Демоном Меча». Он был незрелым и никчёмным как отец, как муж, как мечник и как мужчина.
Он осознал собственную незрелость, неспособность отринуть ни одну из своих ролей.
Он не смог остановить скверну, что проникла в боевой дух, который он должен был вложить в свой клинок.
Поэтому, возможно, такой исход был предрешён.
— ...?!
Два удара обрушились на его клинки, и череда толчков заставила их дрогнуть.
Приняв на себя всю мощь ударов, Вильгельм на миг замер, соревнуясь с Терезией в силе. В тот момент, когда он шагнул вперёд, чтобы продавить её, её хрупкая фигура развернулась перед ним, создавая пустоту.
Он сделал шаг вперёд, создав брешь в полшага.
— ...
И тут же сзади его настигло ощущение смерти.
Он встретил мощнейший горизонтальный удар, не раздумывая развернув клинок себе за спину.
Он не смог полностью погасить пронзительный импульс, и меч, которым он защищался, глубоко врезался в его собственное плечо. Вильгельм пошатнулся, и из его рта, когда он наклонился вперёд, хлынула кровь. В костях раздался скрежет, и разрыв мышц прогремел в его мозгу подобно грому.
Он принял удар правым клинком. Левый остался свободен.
Сплёвывая кровь, Вильгельм, будто поддевая мечом Терезии, снова подбросил его вверх.
Точно по плану, её длинный меч взлетел ему над головой.
Одновременно из правой руки Вильгельма выскользнул и его собственный клинок. Неважно. Раз правая рука пуста, остаётся лишь вложить всю свою душу в левый клинок.
Он ударил её, стоящую позади, левым мечом.
Описав дугу справа налево, яростный удар устремился прямо в неё...
— ...
Посыпались искры.
И раздался пронзительный звон.
Вес стали в его руке уменьшился вдвое, и Вильгельм снова столкнулся лицом к лицу со своим промахом и со своей слабостью, которую уже столько раз осознавал за эту битву.
В момент удара по Терезии Вильгельм бессознательно сделал выбор.
Вращать левый клинок слева направо или справа налево.
Крошечная, незначительная разница.
Но в то же время для двух мечников, достигших вершин мастерства, — разница фатальная.
Выбрать скорость и ударить слева или выбрать силу и ударить справа.
Если бы он ошибся в этом выборе, ещё было бы спасение.
Но Вильгельм в то мимолётное мгновение колебался, смотреть ли ему ей в лицо.
— ...
Удар «Демона Меча» принял клинок, который, казалось, уже покинул его руку.
Терезия поймала его в воздухе и подставила под удар.
В тот момент, когда мечи скрестились и замерли, длинный клинок резко опустился. Он прошёл по лезвию меча Вильгельма и без всякого сопротивления рассёк сталь.
Её удар сломал его меч. Вильгельм понял, что остался без оружия. Инстинкт мечника заставил его тут же сжать обломок рукояти и приготовиться к следующей атаке.
Однако такая решимость могла принести плоды лишь при огромной разнице в чистоте мастерства мечника.
И в этом смысле женщина перед ним была худшим из противников.
«Демон Меча», лишившийся клинка, и «Святая Меча», возлюбленная Бога Меча.
Разница между ними была очевидна и не требовала слов.
В то мгновение, когда он даже забыл моргнуть, Вильгельм увидел, как её длинный меч пронзает его правую ногу.
— ...
Это был потрясающе красивый удар.
Лезвие прошло сквозь основание правой ноги старого мечника, едва запачкав кончик кровью.
Оно не нанесло лишних разрушений, прошло между мышечными волокнами и нервами, лишь лишив ногу подвижности — превосходное, изумительное мастерство владения клинком.
Ни малейшего сопротивления, будто клинок вошёл в воду.
Ощутив это на собственной ноге, Вильгельм почувствовал, как по его спине пробежала дрожь.
Сам он не знал, было ли это восхищение, досада или любовь.
Знал он лишь одно — это неоспоримое поражение.
— У-у-у-ух…
Клинок, остававшийся в его правой ноге, скользнул, рассекая колено.
Так же беззвучно, как он вошёл в плоть, длинный меч вышел из неё, и Вильгельм, охваченный запоздалой болью, рухнул на землю, застонав.
Из раны хлынула кровь, и нижняя часть его тела перестала слушаться.
Когда срабатывает «Божественная Защита Бога Смерти», рана не поддаётся никакой магии исцеления. Чем ближе к носителю Защиты, тем сильнее эффект, и даже малейшая царапина превращается в проклятие, иссушающее жизнь и заставляющее врага бесконечно истекать кровью.
— ...
Рана Вильгельма была отнюдь не поверхностной. Если её оставить, она станет смертельной, а «Божественная Защита Бога Смерти» насильно блокирует любое исцеление.
Жить ему осталось недолго.
— Досадно.
Хотя мозг горел от боли, вместо стона с его губ сорвался вздох сожаления.
Нервы кричали от непрекращающейся агонии, но на лице Вильгельма это отражалось лишь слегка нахмуренными бровями.
Это не было бравадой или упрямством.
Даже такая острая физическая боль не могла затмить тьму, поглотившую его душу.
Какое значение имела физическая боль для этого старого мечника, когда разочарование, уныние и стыд за собственную никчёмность сжигали его душу?
— ...
Выронив из рук обломок меча, Вильгельм прижал ладонь к ране.
Кровотечение означало утекающую жизнь, но он, как проигравший, не собирался постыдно оттягивать неизбежное. Просто из соображений чести, он не должен был умереть от такой жалкой причины, как потеря крови.
Он сражался как мечник, боролся как мечник и проиграл как мечник.
А значит, жизнь проигравшего должна быть отнята мечом победителя.
— Терезия, я…
— ...
Женщина с красными волосами, держа меч на плече, смотрела на Вильгельма сверху вниз.
В её глазах по-прежнему не было никаких чувств. Она до самого конца ничего не вспомнит, ничего не почувствует. Она — жнец смерти с мечом в руках, что пришла за жизнью Вильгельма.
Он поднял глаза на её захватывающе прекрасное лицо.
Терезия молча занесла над ним меч. Когда он опустится, жизнь Вильгельма оборвётся.
Но…
— Я не уйду один!
В тот миг, когда меч начал опускаться, Вильгельм протянул правую руку. Там лежал обломок его парного клинка, брошенный Терезией.
Вильгельм подхватил его кончиками пальцев и до самого конца, до последней секунды, продолжил отчаянно цепляться за жизнь.
Поражение — да, это так.
С этим ничего не поделать.
Но он не мог уйти один, оставив здесь Терезию, оставив её здесь.
Он не мог позволить ей, вынужденной сражаться против своей воли, добраться до Круш, Субару и остальных, кому он был так многим обязан.
Если для этого не хватит сжечь дотла его жизнь, то пусть хоть уничтожат его душу после смерти.
Но этот последний, отчаянный взмах…
— ...
— Терезия?
Всё ещё держа меч наготове, Терезия резко отпрыгнула назад.
Далеко, на расстояние, куда не дотянулся бы даже его выпад с зажатым в правой руке клинком. Оказавшись вне досягаемости для раненого Вильгельма, она слегка наклонила голову.
Увидев в её бесчувственных глазах страшную пустоту, Вильгельм впервые испугался.
Этот страх взывал к его инстинктам, к его инстинктам мечника.
Не нужно добивать смертельно раненую добычу.
Это было суждение холодного жнеца, давно лишённого гордости воина.
— Стой… Стой, Терезия!!!
Охваченный ужасом, что его бросят, Вильгельм закричал.
Нога не болела. Забыв о боли, он попытался догнать удаляющуюся женщину. Но хоть боли и не было, рана была реальна. Нога не слушалась, и он упал. Сильно ударившись плечом, старый мечник с мыслью «я этого не позволю!» поднял голову.
Развевая по ветру красные волосы, Терезия удалялась.
И на её пути стоял застывший, как столб, Хейнкель.
Длинный меч, всё ещё не утративший боевого духа, выбрал себе новую жертву.
Чтобы зарубить мужчину, в котором не узнала мужа, а затем зарубить мужчину, в котором не узнает сына…
— Прекрати, Терезия! Ты думаешь… думаешь, такое сойдёт тебе с рук?! Сражайся со мной! Посмотри на меня… на меня! Посмотри на меня, на меня, Терезия-я-я!!
Срываясь на кровавый кашель, Вильгельм звал Терезию.
Он звал её по имени, которое хотел произносить перед ней снова и снова, бесчисленное множество раз, — но звал совсем не так, как мечтал, вкладывая в слова не любовь, а гнев, не страсть, а безумие.
Но женщина не обернулась.
С мечом, в котором обитал дух смерти, она плавно двинулась к Хейнкелю. Тот, затаив дыхание при виде её приближения, дрожащей рукой выхватил свой рыцарский меч.
— П-постой, я сказал, стой. Т-ты… Терезия? Этого не может быть. Быть не может… ты не можешь быть… матерью!
— ...
— Нет, даже если и не мать… Да не в этом дело! Отец… отец в таком состоянии, и теперь… Чёрт! Да что такое! Что вообще происходит, что ты творишь?!
Перед ним маячил образ юной Терезии.
Этот образ никак не вязался в сознании Хейнкеля с его матерью. Он мотал головой, отчаянно пытаясь отрицать происходящее и бормоча бессвязные слова.
Колени дрожали, взгляд блуждал, а меч в руке он держал так слабо, что казалось, вот-вот уронит.
В схватке с бывшей «Святой Меча» он не продержится и одного удара.
Если так пойдёт и дальше, Хейнкель несомненно будет зарублен Терезией.
Этого нельзя было допустить ни в коем случае.
— Терезия! Сюда! Я ещё жив! Убивать — так убей сперва меня! Хейнкель, тебе не справиться! Беги, сейчас же!!
Опираясь на обломок меча, Вильгельм, стиснув зубы, поднялся. Он не мог зажимать рану на ноге, и под нагрузкой из неё хлынула новая волна крови.
Брусчатка уже была залита алым, и, оставляя за собой кровавый след, Вильгельм погнался за спиной Терезии.
Далеко.
Слишком далеко.
Медленно.
Слишком медленно.
И снова он не успевает.
И снова ему не дотянуться.
— …
— ...
Длинный меч Терезии описал дугу. Хейнкель, вжав голову в плечи, принял удар своим рыцарским мечом.
Без малейшей задержки клинок вылетел из рук Хейнкеля и с громким лязгом отскочил по брусчатке.
— П-прекрати… прекрати, пожалуйста… м-мама…
Обезоруженный, испуганный Хейнкель упал на пятую точку. Он отчаянно задвигал руками и ногами, пытаясь отползти.
Но его дрожащие пальцы, его охваченное страхом сердце, бесчувственные глаза Терезии — всё это сковало его ужасом, не давая сдвинуться с места.
Горло перехватило, он обливался холодным потом, лицо Хейнкеля стало мертвенно-бледным.
Возможно, он даже обмочился. Но у него не было даже сил на то, чтобы устыдиться этого. Хейнкель лишь смотрел на занесённое над ним острие длинного меча.
Рассекая лунный свет, клинок устремился прямо к небесам.
На пороге смерти Вильгельм, не в силах ничего сделать, должен был стать свидетелем того, как его жена убивает его сына.
Он кричал.
Бесполезно.
Он тянул руку.
Не дотянуться.
— Терезия!
В голосе «Демона Меча», который не смог вложить всю свою душу в клинок, а теперь мог лишь кричать, не было силы.
Длинный меч безжалостно опускался, чтобы оборвать жизнь Хейнкеля…
— Достаточно.
Этот голос прозвучал внезапно, но отчётливо, разорвав пронзительное напряжение.
В его звонком тембре не было ни тени сомнения, ни капли пощады. Это был врождённый дар — голос, который обрушивал на слушателей свою непреодолимую мощь и доносил волю говорящего.
Вильгельм, Хейнкель и даже Терезия замерли.
Там, куда были устремлены их взгляды, стоял молодой человек.
Волосы, алые, как пылающее пламя, и глаза цвета чистейшей, сияющей лазури небес.
Хоть его белое одеяние и было запачкано кровью и грязью, его прямая, гордая осанка не требовала иных эпитетов, кроме как «героическая».
«Герой».
Юноша медленно шагнул вперёд.
В его руке были ножны, испещрённые глубокими, острыми царапинами, и выхваченный из них рыцарский меч.
В его руке был Драконий Меч Рейд, чьё лезвие было отполировано до неестественного блеска.
И Вильгельму показалось, что он слышит оглушительный, раскатистый смех Бога Меча прямо у себя над ухом.