Перевод: Энди
— А-ха-ха, так ты пришёл в себя, да-а-а? Как хорошо, как хорошо-о-о, — радостно проговорил высокий мужчина с длинными тёмно-синими волосами, увидев Субару.
Это был рослый человек. Ростом он превосходил Райнхарда и, вероятно, достигал ста восьмидесяти пяти сантиметров. Телосложение его было худощавым, не привыкшим к физическому труду; он производил впечатление не столько гибкого, сколько просто очень худого.
Глаза у него были разного цвета — жёлтый и голубой, — что в сочетании с мертвенно-бледной кожей создавало какой-то мимолётный, но гармоничный образ.
По общепринятым меркам, его можно было смело назвать красавцем.
Впрочем, если разглядывать любое, даже самое прекрасное лицо на расстоянии дыхания, оно неизбежно начнёт вызывать пресыщение.
— Слишком близко!!
— Прости-прости-и-и. Видишь ли-и-и, когда тебя впервые принесли, ты бы-ы-ы-ы-л весь в крови, бледный, будто уже покойник, понима-а-а-а-ешь? Так что видеть тебя сейчас на ногах, таким бодры-ы-ы-ы-м, вызывает у меня весьма глубокие чувства-а-а-а, да-а-а-а.
Дружески хлопнув Субару по обоим плечам, высокий мужчина — Розвааль, как он представился, хозяин этого особняка, — продолжал разглядывать его сверху вниз с всё того же пугающе близкого расстояния.
На вид ему было лет двадцать пять, и его манеры тотчас вызвали у Субару в голове определение: «распутный аристократ».
Хотя нет-нет, по канону такие типы обычно и оказываются неожиданно проницательными…
— А-ха-а, какая приятная оце-е-е-е-нка. Можешь разглядывать меня ещё внимательне-е-е-е-е, если хочешь. Чувствуешь во мне проница-а-а-а-ательность? Ну ка-а-а-а-к?
Розвааль принял позу перед Субару, а затем картинно покрутился на месте. От такой его обескураживающей манеры держаться Субару с ужасом обнаружил, что отступил на несколько шагов.
— Н-не может быть… Я вынужден отступать?! Кто-то с более яркой индивидуальностью, чем у меня, — это же ненормально! Да у такого человека в повседневной жизни точно проблемы будут!
— По-моему, вы оба хороши, право слово, — донёсся сзади вздох, и Эмилия вышла вперёд, заняв место отступившего Субару. Она слегка кивнула Розваалю: — С возвращением. Ничего серьёзного не случилось?
— Всё в поря-я-я-я-ядке, в поря-я-я-я-ядке. А-ха-а, как приятно-о-о-о-о. Чтобы ты сама-а-а-а заговорила со мно-о-о-о-ой… прошло четыре дня, три часа и девятнадцать минут, приме-е-е-е-рно. Надо записать в дневни-и-и–и-к.
Высокий мужчина нетерпеливо зашевелил пальцами, и тут же с обеих сторон к нему протянулись ручка и блокнот. Их подавали, почтительно склонив головы, розоволосая и голубоволосая близняшки-горничные. Взяв у них бумагу и перо, Розвааль принялся что-то быстро строчить:
— Пятнадцатый день месяца Таммуз¹. Госпожа Эмилия сама заговорила со мной! Розвааль та-а-а-а-к счастлив! В таком темпе мы обяза-а-а-а-тельно подружимся, о-о-о… Вот так.
¹ Таммуз — месяц в вавилонском календаре, соответствующий примерно июню-июлю.
С довольным выражением лица он закрыл книгу, передал её горничной и обернулся.
Его встретила Эмилия, чья улыбка слегка подёргивалась, и Субару, который…
— Нет, серьёзно, это… это просто отталкивает.
Субару успел краем глаза заглянуть в блокнот — вернее, это была скорее записная книжка, — и увидел, что она вся исписана мелким почерком. Казалось, он добрался уже до второй её половины, и если всё это было заполнено подобными записями, то это уже наводило ужас.
На такой прямолинейный ответ Субару Розвааль хлопнул себя по колену: — Отталкивает! Какое хоро-о-о-о-шее словечко! Впервые слышу, но мне уже нравится! М-м-м, это блаженство, когда твою нестандартную чувствительность не понима-а-а-а-ют... Ах, восхити-и-и-и-тельно!
— У-а-а, немного напрягает, что я могу это отчасти понять… Эй, и ты говорила, что с этим можно поладить? — обратился Субару к Эмилии, кивнув на извивающегося и обнимающего себя чудака.
Она на мгновение задумалась, приложив палец к губам: — Ну, до официально признанного на государственном уровне извращенца Субару всё-таки не дотягивает... наверное?
— Да это же на грани! Такая тонкая грань?! Между мной и ним?!
Говорят, «глядя на чужие поступки, исправляй свои», но сравнение с этим извивающимся типом порядком подкосило Субару.
Решив отныне внимательнейшим образом следить за своими словами и действиями, он произнёс: — Для начала, вернись к норме, камбэк. А потом дай мне высказать благодарность. Приношу извинения за причинённые неудобства, спасибо, что одолжили кровать. С уважением.
— Ну это уже полный бардак… — простонала Эмилия, оказавшаяся между ними и схватившаяся за голову.
Хотя слова благодарности Субару прозвучали слишком уж высокомерно, Розвааль, казалось, не обратил на это внимания и лишь насвистывал в ответ. Близняшки, видимо, не собирались вмешиваться и тихо стояли в стороне, а Пак и вовсе пропал где-то в волосах Эмилии.
— И всё же… — Розвааль с какой-то неприятной плавностью движений подошёл ближе и принялся внимательно разглядывать Субару с головы до ног. Тот невольно поморщился от дискомфорта.
— Выглядишь как обычный человек. Это немножко разочаровывает.
— Эй-эй, это я обычный? Обычный — это слово, которое ко мне не применимо ни в хорошем, ни в плохом смысле! Такая оценка для меня — унижение! Требую взять её назад!
— Неужели это повод так злиться? — тихо пробормотала Эмилия.
На сомнение он отвечал яростным протестом.
Для Субару это была черта, которую он не мог переступить. Глядя на столь решительно настроенного Субару, Розвааль помахал рукой: «А-ха-ха, прости-прости».
— «Обычный» я имел в виду в расовом смысле, понима-а-а-а-ешь? Видишь ли-и-и-и, я ведь известен как аристократ-извращенец с «пристрастием к полулюдям», так сказа-а-а-а-а-ть.
— Раз ты сам так уверенно это заявляешь, ты, должно быть, одержим, словно демон², дядя. Чёрт, начинаю ненавидеть себя за то, что ты мне даже немного нравишься!
² Одержим, словно демон (鬼がかってる, они га каттэру) — японское выражение, буквально «одержим демоном», используется для описания чего-то или кого-то невероятно сильного, потрясающего или выходящего за рамки обычного.
Розвааль с явным удовольствием наблюдал за схватившимся за голову Субару, а затем одновременно приобнял за плечи стоявших по бокам от него близняшек.
— С этими девочками то же са-а-а-а-а-мое, и госпожу Эмилию я поддерживаю по той же причи-и-и-и-не. Впро-о-о-о-чем, в этом отношении я и от тебя чувствую запа-а-а-а-х соро-о-о-о-дича.
Поглаживая пальцем подбородки прижавшихся к нему близняшек, Розвааль начал источать какую-то зловещую ауру. Сами же близняшки покраснели и, казалось, уже попались на его крючок. У Субару возникло дурное предчувствие, и он невольно посмотрел на Эмилию.
Поняв его взгляд, она тут же замахала руками: — Не пойми неправильно! У меня нет пристрастия к извращенцам!
Быть обычным — это хорошо. Окончу школу, поступлю в универ, стану обычным офисным работником и буду вкалывать ради семьи. Хотя, все отцы, живущие обычной жизнью, на самом деле много трудятся.
Затем он вдруг ухватился за волнующую часть высказывания Розвааля: — Кстати говоря, что значит «поддерживать Эмилию-тан»? Я вообще не догоняю, какие у вас двоих отношения.
— О-о-о? Ты не в курсе обстоятельств? М-м-м, любопы-ы-ы-ы-тно.
Отпустив близняшек, Розвааль, заложив руки за спину, плавно приблизился к Субару. И снова высокий мужчина возвышался над ним, но на этот раз Субару не отступил.
Их взгляды встретились, но искры не полетели — Розвааль просто разглядывал его с любопытством, пытаясь что-то вычитать в его выражении лица, отчего Субару стало не по себе.
Однако отвести взгляд означало бы признать поражение, а это было для него невыносимо.
В ответ на этот испытующий взгляд Субару собрался с духом и тоже посмотрел прямо.
Он продолжал пристально смотреть, а расстояние между ними постепенно сокращалось. Не сдамся, не могу сдаться! — с этой мыслью он вложил всю силу в свой взгляд, сверля им противника, сверля, сверля…
Чмок!
— А-А-А-А-А-А-А-А!!!
Не остановившись вовремя, высокий мужчина поцеловал Субару в лоб, на что тот непроизвольно ответил апперкотом.
От удара, нанесённого без всякой жалости, Розвааль отлетел назад; близняшки едва успели подхватить его падающее тело. Субару же, даже не посмотрев на результат, принялся яростно тереть лоб, словно пытаясь его содрать.
— Чт-что, ты, это... Да что это вообще тако-о-о-о-о-ое?!
— А-ха-ха, больно-больно. Ну-у-у-у, ты смотрел на меня с таким чистым взглядом, словно трепещущая де-е-е-е-ва, вот я и не удержался, слегка возбудился.
— У меня аж всё внутри сжимается! Прекрати так смотреть! Серьёзно!
Лоб горел, словно от ожога. Субару сжал тёршую его руку в кулак и шагнул к Розваалю, но дорогу ему преградили близняшки с враждебностью в глазах.
Видимо, удар, нанесённый их хозяину, они не собирались спускать на смех. Встретившись с их явной враждебностью, Субару невольно замедлил шаг, но…
— Прекратите, прекрати-и-и-и-те, Рам, Рем. Это была моя дурацкая шу-у-у-у-тка. Он не вино-о-о-о-ват, разве что его слишком уж девственный взгляд был его ошибко-о-о-о-ой, так сказа-а-а-а-а-ть.
— Называть мой взгляд девичьим — да у вас зрение село, господин аристократ! Я был мил, как цветочек, только до детского сада. А потом — стрижка «ёжиком» сзади, и точка!
Когда его, мальчика, принимали за девочку, родители нашли простое решение — коротко его остричь. Сейчас он уже не мог успокоиться, если не чувствовал колкость волос на затылке, но в то время он из-за этого пролил немало слёз.
Да уж, мои родители сильно повлияли на формирование моей личности…
В основном это было влияние матери, которая никого не слушала, и отца, который был слишком упрям.
Услышав заступничество хозяина, близняшки, хоть и с недовольным видом, отступили. Розвааль же, потирая ушибленный подбородок, поднялся на ноги.
— В этот раз я был неправ, прошу проще-е-е-е-ния. И чтобы подкрепить свои извинения делом, не хотите ли позавтракать со мной? Я угощаю.
— Предупреждаю, хоть я и не работаю, ем я за двоих. А если на халяву, то мой аппетит удваивается, а то и утраивается!
— Э-это хорошо-о-о-о. Хорошо есть — значит хорошо жи-и-и-и-ть. М-м-м, а ведь неплохо сказано. Надо записать в дневник.
Розвааль снова протянул руку, и близняшки тут же подали ему записную книжку и перо.
Судя по тому, как бегло и умело он начал писать, содержание той книжки всё-таки не было чем-то вроде жутких писаний в стиле «дневника любви к Эмилии-тан».
Если он записывает свои повседневные дела, то это, наверное, что-то вроде сборника стихов. Перечитывать такое потом, должно быть, мучительно стыдно, но если он в таком возрасте продолжает этим заниматься, то надежды на излечение уже нет.
Обитатель цветочного сада вряд ли считает свой сад печальным местом.
Убедив себя таким образом, Субару наконец ответил на приглашение к завтраку.
— Как бы то ни было, приглашение на завтрак я принимаю. Какой там завтрак, я, похоже, со вчерашнего полудня ничего не ел.
— Это превосходно. Что ж, поручу им двоим тебя проводи-и-и-и-ть. Рам, Рем.
— Положитесь на нас, господин Розвааль, — ответили близняшки в унисон, встали по бокам от Субару и крепко схватили его каждая за руку, словно конвоируя.
— Эй-эй, что это за конвоирование? Да я и без этого не сбегу, и стол тоже не сбе… Эй, ауч, больно же, вообще-то!
— Что ж, проводим вас, уважаемый гость.
— Тогда мы тебя проводим, дорогой гость.
— Эй, послушайте, да мне же локоть выламыва... А-а-а, так вы, мелкие, тот апперкот мне совсем не простили, да?! Но тогда ведь стопудово виноват был не я, а о-он, ай-ай-ай-ай-ай-ай! Локоть! Ло-о-о-коть! Эй, не давите обе в разные стороны, говорю!
С громкими воплями Субару, которому заламывали руки, поволокли к столу.
Эмилия проводила его жалостливым взглядом. Когда троица скрылась из виду…
— Итак, как всё было на са-а-а-а-мом деле, госпожа Эмилия? — Манера речи Розвааля осталась той же, но в голосе прозвучали иные, едва уловимые нотки.
Эмилия приняла эту перемену без удивления.
— Так же, как вы и предположили. Мнение Пака — такое же. Правда ведь? — На её вопрос, обращённый за подтверждением, из серебристых волос выглянула кошачья мордочка и кивнула. Розвааль удовлетворённо прищурился. Эмилия же, чувствуя лёгкий укол вины, тихонько прижала руку к груди…
— Подумать только, подозревать даже своего спасителя… Какая же я ужасная, — с горечью пробормотала она себе под нос.