Перевод: Энди
Шок, пронзивший Субару при виде человека, которого вели под конвоем, был, пожалуй, сильнее всех потрясений, пережитых им в тронном зале.
Он вышел в центр зала с единственным желанием — помочь Эмилии, но лишь выставил себя на посмешище.
Вместо того чтобы стать для неё опорой, он лишь подставил её, и в довершение всего на его позор пришлось смотреть Эмилии, в чьих глазах читалось одно лишь разочарование.
Всё это причиняло Субару невыносимую боль. Однако он не был готов признать, что вся вина целиком и полностью лежала на нём.
Он без тени сомнения говорил от чистого сердца и ни за что не согласился бы с высокомерными речами Юлиуса, одержимого своей рыцарской честью. Пусть его слова и были сумбурными и излишне эмоциональными, он не считал, что был неправ во всём.
Проще говоря, в душе Субару осталось немалое недовольство оттого, что его так и не поняли.
И всё же он отступил, потому что понимал: дальнейшие излияния души в том зале не имели никакого смысла.
В тот момент у Субару не было права голоса, и было очевидно, что любые его слова останутся без ответа. Обычно Нацуки Субару пошёл бы напролом и в такой ситуации, но реальность была такова, что даже его упрямство было сломлено.
И всё же…
— Эй, эй…
В отличие от всего прочего, вид закованного старика Рома был равносилен прямому обвинению во всём его безрассудстве.
Рыцари назвали гиганта-старика подозрительной личностью, пытавшейся проникнуть в королевский замок. Но у старика Рома, который искал в квартале знати особняк Райнхарда, чтобы забрать оттуда Фельт, не было ни единой причины тайком пробираться в замок.
Если только он пришёл в квартал знати не один.
— Неужели… за мной?
Он не смог произнести вслух эту роковую фразу до конца.
Но зародившемуся в душе вопросу не нужен был ответ — он был почти уверен в этом.
Он слишком легкомысленно всё спланировал. Субару ведь знал, насколько старик добродушен, насколько его характер не соответствовал жестоким нравам трущоб.
Именно поэтому он своим красноречием и уговорил его помочь с проникновением в квартал знати, а потом, пользуясь его добротой, добился того, чтобы они разделились.
Что до последствий, то всё, что случилось дальше, было результатом его собственных действий. Субару был уверен, что, окажись он в любой переделке, он как-нибудь да выкрутится, если дело будет касаться только его. В худшем случае, он мог назвать имя Розвааля и, пусть даже доставив ему неимоверные хлопоты, спасти свою жизнь — такая вот была у него худая, но гарантия.
Но старик Ром, с которым Субару расстался без всяких объяснений, и знать не мог о таких его жалких способах самосохранения.
Он мог бы бросить его. У него ведь был свой важный человек, своя важная цель. Субару был уверен, что после их расставания старик так или иначе забудет о нём, сочтя делом второстепенным, и займётся своими делами.
И вот результат того, что он пренебрёг чувствами другого человека, — зрелище, которое развернулось сейчас перед его глазами.
Нетрудно было представить, что старик Ром, терзаемый чувством вины за то, что отпустил Субару на столь безрассудное дело, разволновался и пришёл за ним аж к самому замку. Более того, зная характер его, это было более чем предсказуемо.
— Ром…
Губы Субару шевельнулись, готовые выкрикнуть его имя.
Но остановил его не кто иной, как сам старик Ром, которого вели мимо. Он заметил Субару, стоявшего в стороне под охраной рыцарей.
Увидев его, старик сперва удивлённо приподнял брови, но в его серых глазах тут же промелькнуло явное облегчение, понятное одному лишь Субару.
И, увидев, что Субару собирается назвать его по имени, он приложил указательный палец к губам, давая понять: «Молчи».
Смысл этого жеста был ясен.
Старика Рома поймали при попытке незаконного проникновения в замок. Если Субару признается в знакомстве с таким подозрительным типом, его собственное положение ухудшится. Старик Ром мгновенно оценил нынешнее положение Субару и принял решение.
— Я попался по собственной глупости. Тебе не о чем беспокоиться.
Хоть это и не было сказано вслух, Субару показалось, что он услышал внутренний голос старика Рома, который молча покачал головой, всё так же держа палец у губ.
Сбитый с толку этим ощущением, Субару упустил момент, чтобы окликнуть проходящую мимо процессию. Окружённый плотным кольцом рыцарей, старик Ром исчез за поворотом коридора.
Его, должно быть, выволокут сейчас в главный зал и будут судить. И кто тогда заступится за него, не зная всех обстоятельств?
И самое главное…
— Почему я… почему я промолчал?
Ведь его никто не останавливал словами, а мысли, пронёсшиеся потом в голове, были лишь плодом его собственного воображения.
Может, старик Ром и впрямь взывал о помощи, но даже если и нет, у Субару была веская причина вмешаться.
Ведь это именно Субару довёл его до того, что он решился на такой шаг, это Субару втянул его во всё это.
— Постойте!
Ему потребовалось время, чтобы решиться, но горло его всё же выкрикнуло эти слова.
Группа, почти скрывшаяся за поворотом, остановилась. Субару почувствовал на себе недоумённые взгляды. Он смог их остановить. Ситуация была хуже некуда, но ему удалось избежать самого низкого падения. Теперь оставалось решить, что делать дальше.
— Что-то случилось? — заботливо спросил рыцарь, сопровождавший его.
— У меня дело… к тому старику.
Ответив, Субару направился к группе, к закованному старику Рому.
Рыцари в нерешительности смотрели на приближающегося Субару, не зная, как себя вести, но когда сопровождавший его рыцарь сказал: «Это человек из свиты одной из кандидаток», — все как один выпрямились и почтительно склонили головы.
Это внимание тяготило его, но сейчас Субару был ему благодарен и, кивнув в ответ, прошёл вперёд. Он подошёл вплотную к старику Рому…
— …
Приблизившись на расстояние вытянутой руки, Субару растерялся, не зная, что сказать.
Действовать по наитию было для него привычным делом, но на этот раз всё было куда сложнее. Любое слово, сказанное в защиту старика Рома, обвинённого в незаконном проникновении в замок, могло с лёгкостью быть истолковано как признание самого Субару в том же преступлении.
Поэтому нужно было действовать осторожно, но… опять никакого плана.
Стоя перед знакомым стариком и не зная, что предпринять, Субару с горечью осознал, что слишком привык жить одним моментом. Он-то считал себя хладнокровным и рассудительным типом, который всегда думает о последствиях, но вспоминая все его сегодняшние поступки и их результат, смешно было даже заикаться о таком.
Даже сейчас он не мог придумать ни единого слова.
— Господин Субару?
…раздался недоумённый голос, когда Субару так и стоял, не в силах вымолвить и слова, лишь дрожа губами.
Взгляды окружавших его рыцарей тут же посуровели. Субару кожей почувствовал, как нарастает их настороженность. Нужно было что-то сказать, и он лихорадочно принялся соображать.
— Хм, а у вас, господа аристократы, вкусы-то прескверные! Явились поглазеть на рожу старого дурня, который попался по глупости! Неужто мы с вами не одной крови?!
Нараставшее отчаяние Субару было сметено громогласным выкриком, эхом разнёсшимся по всему коридору.
Это был не кто иной, как Ром, который, брызжа слюной, с самой омерзительной миной и тоном выкрикнул эти слова. Извернувшись в оковах, он нагло посмотрел на Субару снизу вверх: — Ну так любуйся, раз пришёл! На рожу старого нищеброда, измазанную грязью трущоб, — такого ты, сопляк, выросший в неге и роскоши, в жизни не видывал!
Изумление, оцепенение… от шока мысли в голове Субару полностью остановились.
Старик Ром изливал на него поток оскорблений, не поддающихся описанию. Окружавшие их рыцари тоже на мгновение замерли, но, очнувшись через пару секунд…
— Следи за языком!
— Гх-х!
Кулак обрушился на преступника, посмевшего так дерзко разговаривать с высокопоставленной особой.
Старик был в кандалах, его движения были скованы, и у него не было никакой возможности защититься. Он безропотно сносил удары, расплачиваясь за слова, брошенные без оглядки на своё нынешнее положение.
Эта чрезмерная жестокость, разворачивающаяся прямо у него на глазах, потрясла Субару, но он, понимая, что нужно немедленно это прекратить, протянул руку: — Постойте, нет нужды…
— Ой, какие мы нежные, щенок! Ну-ка, чего ждёте, господа рыцари? Это же приказ вашего любимого хозяина! Виляйте хвостами и слушайтесь… гх!
— Всё никак не заткнёшься, бродяга?!
Но крик Субару снова был прерван бранью старика Рома. И в ответ на его новые оскорбления расправа стала ещё более жестокой.
Почему? — этот вопрос хлынул потоком в его сознании и едва не сорвался с губ. Но Субару в последний миг сдержался, потому что уловил намерение в осмысленном взгляде старика Рома, который, несмотря на побои, не сводил с него глаз.
Он даже в этой ситуации пытался защитить его.
Вступиться за старика Рома, пойманного с поличным при попытке незаконного проникновения, означало для Субару в его нынешнем положении дать повод копать под себя, что могло плохо кончиться.
Он понимал, что если его начнут допрашивать, ему придётся несладко, и старик Ром тоже это прекрасно осознавал. Именно поэтому он изрыгал оскорбления, играя роль недруга, пытаясь уничтожить любую связь между собой и Субару.
Сокрушительное отчаяние заполнило его грудь. Если его безрассудство стало причиной того, что старик Ром оказался в такой беде, то и нынешняя ситуация, заставившая его пойти на этот мучительный шаг, была вызвана его же недальновидностью.
Старику Рому приходилось расхлёбывать кашу, которую заварил Субару.
— Господин Субару, нам лучше уйти…
— А… да…
Рыцарь коснулся плеча застывшего парня, произнося слова с заботой в голосе.
Он, должно быть, решил, что Субару в шоке от услышанных оскорблений. Субару неопределённо промычал в ответ и вновь встретился взглядом со стариком Ромом.
Я что-нибудь придумаю, чтобы вытащить тебя отсюда.
Он вложил в свой взгляд эту мысль. Хотя в голове не было ни одного конкретного плана, им двигало лишь чувство долга, ощущение, что он должен что-то сделать.
Однако ответом старика Рома на это безмолвное обещание был категорический отказ — он просто покачал головой.
— Не твоя забота, щенок.
Тихий, с хрипотцой шёпот прозвучал так, словно был продолжением его брани, и рыцари не уловили в нём ничего подозрительного. Но только Субару ясно понял, что из всего сказанного здесь стариком Ромом эти слова были единственными искренними, без капли лжи.
После этого он отвёл взгляд, и Субару, проглотив готовые сорваться с языка слова, понял, что разговор окончен.
Его протянутую руку отвергли, и Субару снова почувствовал себя отвергнутым. Всё как в тронном зале. Лихорадочное желание что-то сделать подталкивало его в спину, но… тот, кому он хотел помочь, в этой помощи не нуждался.
На глазах у молчавшего Субару старик Ром развернулся и, буркнув «хватит уже», поторопил остановившихся рыцарей.
Те вопросительно взглянули на Субару, но, увидев, что он так ничего и не может сказать, понуро опустив голову, произнесли: «Просим прощения» — и двинулись дальше.
И старика Рома увели.
Он шёл, ссутулив своё огромное тело, пряча избитое, окровавленное лицо. Его уводили прочь от Субару, а тот просто упустил свой последний шанс.
— Господин Субару, пойдёмте. Дальнейшее решит командир, — произнёс рыцарь тихим, но не скрывающим праведного гнева голосом.
Он, скорее всего, думал, что Субару молчит из-за незаслуженных оскорблений со стороны нарушителя. В какой-то мере это было правдой, но по сути — совсем нет. Однако объяснить это означало бы обесценить самоотверженный поступок старика.
Это всё лишь оправдания.
Уважить заботу старика Рома? Если оставить всё как есть, его ждёт суд и приговор рыцарского ордена, и неизвестно, каким будет наказание.
Если бы Субару вмешался, он, как минимум, мог бы использовать свой статус человека, связанного с Королевским Отбором.
— «Просто попался под горячую руку», да?
Если бы он не подыграл старику Рому, подозрение наверняка пало бы и на него, растерянного и запинающегося. Будь он мастером красноречия, способным своими доводами добиться освобождения старика, то, по большому счёту, его бы и из зала не выставили.
Но и это было лишь очередным оправданием.
— Я…
И снова он оказался не нужен.
Отвергнутый Эмилией, отвергнутый стариком Ромом, он протягивал руку, но она повисала в пустоте.
— Зачем я вообще здесь?
Что станет со стариком Ромом там, куда его увели?
Субару покачал головой, отгоняя дурные мысли. Он мысленно перебирал лица тех, кто находился в тронном зале, и, пытаясь успокоить себя, выстраивал цепочку оправданий: так будет лучше, чем если бы он сам поднял шум.
Там было трое, кто знал старика Рома в лицо. И все трое — кандидаты на трон. Субару знал, насколько важен был старик Ром для одной из них. А значит, ничего плохого с ним не случится.
Точно не случится. Не случится, поэтому…
— Зачем я… Что я…
Тронный зал наполнился гулом, когда массивные двери распахнулись и в них показался старик. Закованного в кандалы нарушителя вёл не кто иной, как командир рыцарей Маркос, которого некоторое время назад вызвали из зала.
Пару минут назад, в самый разгар Королевского Отбора, один из рыцарей позвал его.
Услышав от подчинённого, что требуется его решение, Маркос сперва нахмурился, не желая прерывать Совет Мудрецов, но, видя взволнованный вид рыцаря, всё же извинился и покинул зал.
И вот, пять минут спустя, прервав ход собрания, он вернулся, создав нынешнюю ситуацию.
— Хм-м, а кто этот достопочтенный господин? — задал вопрос Миклотов с помоста, увидев старика, которого привёл Маркос. Этот вопрос выражал общее недоумение — все пытались понять, зачем Маркос привёл сюда этого человека.
Оказавшись в центре растерянных взглядов, Маркос почтительно поклонился и произнёс: — Прошу прощения за беспокойство. Похоже, этот негодяй пытался проникнуть в королевский замок.
— И зачем ты притащил его сюда? Он не имеет… нет, ему здесь не место! — не скрывая раздражения, возразил Маркосу суровый на вид старик — Бордо. Остальные, судя по всему, были с ним согласны; не понимая истинных мотивов Маркоса, все нахмурились.
И всё же, пока большинство пребывало в недоумении, нашлись трое, чьё выражение лиц отличалось от остальных. На их лицах было удивление.
Первой была высокомерная дева.
Узнав старика, она, однако, не выдала своего знакомства с ним даже своему слуге, а лишь наблюдала за происходящим с жестокой усмешкой на губах.
Будь здесь Субару, её поведение, возможно, было бы иным. Но единственный человек, знавший о её связи со стариком, покинул зал, а потому причин менять своё решение у неё не было.
Второй — благоразумная дева.
Потратив мгновение на то, чтобы вспомнить, она, узнав старика, тут же метнула взгляд в сторону — на одну из кандидаток. Насколько она знала, между этим стариком и той кандидаткой была неразрывная связь.
Услышав, что он пытался проникнуть в замок, она сразу догадалась, что его поступок как-то связан с ней. Дева в нерешительности прикусила губу, обдумывая, как поступить.
При этом она была начеку, готовая в любой момент вмешаться, если что-то пойдёт не так.
И, наконец, девушка, получившая здесь самую незаслуженную оценку…
— Старик Ром?
Её глаза расширились, золотистые волосы качнулись. Она смотрела на старика, и в её глазах отражалось изумление.
В этом взгляде смешались неожиданная радость, непостижимое удивление и ещё целый вихрь невыразимых чувств.
Она прошептала имя старика так тихо, что казалось, оно прозвучало лишь в её сознании, но некоторые всё же его расслышали.
— Госпожа Фельт, вы знакомы с этим стариком? — спросил Маркос с ноткой уверенности в голосе. Он был одним из тех, кто услышал.
На его вопрос Фельт сперва поджала губы, а потом дерзко шагнула вперёд.
— Хватит прикидываться, а? Ты же потому и притащил его сюда, что всё знал!
— Я не принимал это на веру, но этот старик назвал ваше имя. Прошу прощения, если мой тон прозвучал как проверка.
— Бред какой-то. И вообще, шуточки у тебя дурацкие, — огрызнулась Фельт, не скрывая раздражения, на Маркоса, который поклонился ей с непроницаемым лицом. Затем она посмотрела на закованного старика Рома: — Ну и встретились же мы с тобой в странном месте, старик Ром.
Её речь была по-прежнему грубоватой, но теплоту в её голосе, пожалуй, почувствовали все присутствующие. Девушка, до сих пор изрыгавшая в этом зале одну лишь брань, впервые произнесла что-то с такой неприкрытой нежностью.
Услышав её, закованный старик поднял голову. Для них двоих это была первая встреча более чем за десять дней. Наверняка она должна была быть полна самых разных чувств.
Но…
— Эй, старик Ром, что у тебя с лицом? — лицо девушки резко изменилось, когда старик поднял голову, и она увидела на его лице следы побоев и запёкшуюся кровь. Её задорные, раскосые глаза сверкнули гневом, и она впилась взглядом в Маркоса, державшего цепь от кандалов старика Рома.
Но даже под этим гневным взглядом лицо Маркоса оставалось бесстрастным.
— Вероятно, это результат потасовки с солдатами, которые пытались его задержать при проникновении в замок. Мои подчинённые лишь выполняли свой долг, и упрекать их не в чем.
— Ха, какие высокие слова, господин командир рыцарей! Ищешь оправдания ещё до того, как я успела что-то сказать, — уж не потому ли, что сам понимаешь, что дело пахнет жареным?
— Существовала вероятность, что моих подчинённых могут незаслуженно обвинить, так что можете посмеяться над моей осторожностью. Но если хотите кого-то поносить, то поносите только меня.
То ли дело было в разнице опыта и выдержки, но Маркос не поддался на провокации Фельт. Поняв, что дальнейшие споры бесполезны, Фельт с досадой вздохнула и, отбросив на время свой гнев, сказала: — Ладно, хватит, поняла. Просто отпусти старика Рома. Он же никого не убил и ничего не украл, верно?
Она махнула рукой, словно говоря «а дальше разберёмся», и приказала Маркосу.
Ей нужно было как можно скорее поговорить со стариком Ромом и разобраться в ситуации. Именно такой был подтекст её слов. Но ответ Маркоса был таков: — К сожалению, не могу повиноваться, — ровным, твёрдым голосом он отверг её приказ.
— А?
При этих словах лицо Фельт исказилось, на лбу вздулась вена. Её алые глаза сперва вспыхнули от удивления, а затем налились яростью, и казалось, вот-вот из её дрожащих губ вырвется пламя.
Но и этот яростный взгляд не произвёл на Маркоса никакого впечатления. Видя его непреклонность, Фельт уже готова была разразиться криком, но её опередил красноволосый юноша, шагнувший вперёд из рядов рыцарей:— Командир, вы выразились несколько… резко.
— Райнхард, молчи. Я понимаю, что у тебя есть что сказать мне, ведь я иду против воли госпожи, которой ты поклялся служить. Но твоя клятва имеет силу лишь в том случае, если та, кому ты служишь, готова принять твой меч.
— …
Примирительный тон Райнхарда, однако, был тут же сбит словами Маркоса. Доводы командира были неоспоримы, и Райнхард не мог ему возразить, а лишь молча смотрел на Фельт.
Но Фельт, дрожавшая от ярости, даже не заметила этого короткого обмена репликами, не выказав никакого разочарования в Райнхарде, которого так легко заставили замолчать.
Весь её гнев был направлен на Маркоса. В нём смешалось всё: и досада от этого спора, и всё то унижение и разочарование, что ей пришлось пережить до того, как её привели сюда, — густой, концентрированный коктейль ярости.
— Повторяю ещё раз: отпусти старика Рома. Дальше разберёмся.
— Я отказываюсь.
С трудом сдерживая готовый вырваться наружу гнев, Фельт чеканила каждое слово.
Но Маркос, отвечая ей так же кратко, не обращал на её состояние ни малейшего внимания.
Напряжение в зале нарастало, и чаша терпения Фельт была почти переполнена.
— Рыцарь Маркос, ваше неуважение переходит все границы, — вмешался в противостояние тот, кто лучше всех в этом зале умел разрешать подобные ситуации, в очередной раз за сегодня тяжело вздохнув.
Миклотов упрекнул Маркоса в непозволительно дерзком поведении по отношению к кандидатке в королевы Фельт, которое могло быть расценено даже как оскорбление действием.
— Освобождение человека, пытавшегося проникнуть в замок, — приказ, мягко говоря, спорный, но даже отказывая, вы могли бы выбрать более уважительный тон. Вы, как минимум, обязаны объяснить своё дерзкое поведение.
— Слушаюсь.
Непреклонность Маркоса тут же сменилась покорностью. Он безропотно подчинился приказу Миклотова. Эта быстрая перемена в его поведении ещё больше разозлила Фельт, но когда Маркос посмотрел ей прямо в глаза, её гнев внезапно угас.
Если алые глаза Фельт пылали огнём ярости, то глаза Маркоса были подобны глади спокойного, безмятежного озера.
Почувствовав себя так, словно её окатили холодной водой, Фельт услышала, как Маркос, предварительно извинившись, произнёс: — В ходе этого собрания госпожа Фельт публично заявили, что не намерены участвовать в Королевском Отборе. Отказываясь от своих прав, вы также отказываетесь от права отдавать приказы нам, рыцарям.
Маркос зычным голосом объяснил, почему не подчиняется её приказу.
Можно было бы счесть это демагогией, но поведение Фельт до этого момента не произвело хорошего впечатления ни на чиновников, ни на рыцарей, ни на членов Совета Мудрецов, и это обернулось против неё. Многие кивками выразили согласие со словами Маркоса.
— Командир, это уж слишком крайнее суждение. Во-первых, независимо от наличия прав, госпожа Фельт может быть…
— «Может быть» — это всего лишь предположение. Перестань рассуждать, как наивный идеалист, на тебя это не похоже. Неясные права здесь не имеют значения, а от ясных она отказывается по собственной воле.
Не слушая Райнхарда, Маркос перевёл взгляд на Фельт, словно спрашивая: «Теперь вы поняли?».
До сих пор молчавшая Фельт опустила голову и, запустив руку в свои золотистые волосы, яростно взъерошила их. Она издавала раздражённые, недовольные стоны «а-а-а» и «у-у-у», словно пытаясь выпустить пар.
— Слишком всё запутано, так что давай по-простому. То есть, ты не собираешься слушать меня, потому что мне плевать на этот ваш Отбор, так?
— По сути, да, вы правы.
— О-о, наконец-то мы поняли друг друга. А-а, ясно, ясно. Понятно, понятно… Бесишь.
Зрачки Фельт сузились, и она посмотрела на подтвердившего её слова Маркоса кошачьим взглядом.
Но этот взгляд, полный враждебности, почти убийственной ненависти, не произвёл на каменное лицо Маркоса никакого эффекта — не более чем дуновение лёгкого ветерка.
Закалённый в боях воин против уличной девчонки, выросшей в трущобах. Противостояние было явно неравным, но Фельт была не из тех, кто легко сдаётся.
Причина ясна. Условие тоже.
Раздражение нарастало с каждой секундой, бушуя внутри, ища выхода.
Ответить ему тем же, утереть нос этому самодовольному мужлану, было бы неплохо.
Эта безрассудная мысль вот-вот готова была взорваться, и Фельт уже хотела поддаться порыву, но в этот момент…
— Да какая к чёрту разница! Спаси меня, скорее!! — раздался в зале отчаянный, срывающийся на визг крик старика, до этого хранившего молчание.
На этот крик не смогли сразу отреагировать ни Фельт, готовая взорваться от гнева, ни Маркос, стоявший рядом с кричавшим, ни кто-либо другой в зале.
А виновник переполоха, не обращая внимания на реакцию окружающих, продолжал: — Фельт, это же я! Кромвель! Мы же с тобой столько всего пережили в трущобах! Я не знаю, что тут происходит, но раз ты теперь такая важная, ты же можешь что-то сделать? Спаси меня!
Он рухнул на колени на ковёр и с подобострастной улыбкой на лице принялся умолять её. Если бы не кандалы, он, наверное, уже ползал бы у её ног.
От этого жалкого зрелища даже Фельт потеряла дар речи, ошеломлённо глядя на преображение своего знакомого. Взгляды окружающих наполнились отвращением к этому жалкому старику.
— Мы ведь с тобой столько пережили! Кто научил тебя, маленькую, несмышлёную, выживать в этом мире? Я же! И теперь твой благодетель в такой беде, а ты ничего не делаешь?!
Он брызгал слюной, крича, чтобы его спасли, забыв о собственном преступлении.
Лишь очень милосердный человек мог бы испытать к нему сочувствие или жалость. Обычный же человек чувствовал лишь омерзение от этих эгоистичных речей.
За эти несколько мгновений старик умудрился настроить против себя почти всех в зале.
Все онемели от такого бесстыдного поведения.
И лишь один человек, оставшись безучастным к общим настроениям, произнёс: — Похоже, добром это не кончится.
Только красноволосый юноша, слыша эти жалкие вопли, сглотнул, чувствуя, как внутри нарастает тревога.