Перевод: Энди
— Командир Маркос, разрешите доложить!
Солдат стражи вбежал в зал, на ходу отдавая честь, как раз в тот момент, когда обсуждение тонкостей договора Королевского Отбора подходило к концу и дневное совещание вот-вот должно было завершиться.
Тяжело дыша, молодой солдат в панике поднял глаза и, осознав, в какое общество он только что ворвался, побледнел как полотно, похолодев от ужаса при мысли о собственной дерзости.
Пока кровь со свистом отхлынула от его лица, Маркос шагнул вперёд, словно заслоняя подчинённого от устремлённых на него взглядов.
— Прошу прощения за моего человека. Это мой недосмотр.
— Разговор как раз подошёл к логическому завершению, а сам он, судя по цвету лица, уже раскаялся. Раз так, и раз вы, его командир, приносите извинения, то нам не в чем его упрекнуть, — великодушно ответила Круш от лица всех присутствующих. Она провела рукой по своим длинным зелёным волосам, собранным в хвост, и, сделав паузу, добавила: — Но вот что важнее… Раз уж ты ворвался сюда, позабыв обо всём, значит, дело и вправду нешуточное?
Стражник, к которому обратилась Круш, не раздумывая кивнул. Он было открыл рот, но тут же, словно опасаясь, что его слова услышат, проговорил: — Командир, я должен доложить вам конфиденциально.
— Полагаю, такое поведение в присутствии этих господ не делает тебе чести.
— И всё же, сэр!
Его настойчивость в ответ на мягкий упрёк заставила Маркоса инстинктивно понять: случилось что-то очень плохое. Он уже решил извиниться перед собравшимися и выслушать доклад снаружи, но…
— Ни шагу из зала, Маркос. Я не дозволю.
Прежде чем он успел сформулировать фразу, его остановила Присцилла, вальяжно восседавшая в роскошном кресле. Казалось, она действовала не из какого-то расчёта, а просто потому, что ей это было забавно — на её лице застыло садистское выражение.
— Я прощу твоему человеку эту дерзость. Но чаша моего терпения не наполнится, покуда я не услышу причину. Посему, излагай свой доклад. Громко, чтобы слышали все присутствующие.
— С вашего позволения, госпожа Присцилла, но есть многое, чем не стоит утруждать ваши уши. И этот случай как раз из таких…
— Всего лишь старик, пробравшийся в замок, вдохнул немного храбрости в девчонку, которая до того момента была просто никем. — Она прикрыла рот веером и бросила косой взгляд на Фельт, сидевшую напротив. — Разве можно после этого считать хоть что-то пустяком?
Фельт, ставшая объектом насмешки, поджала губы.
— Кончай свои дурацкие наезды, пышная дамочка! Я и так собиралась привести старика Рома с собой, просто мы потерялись в замке. А потом один из твоих солдафонов его нашёл и любезно проводил сюда. Верно ведь?
Скрестив руки на груди и отвернувшись от Присциллы, Фельт посмотрела на стоящего рядом бритоголового гиганта — старика Рома — и, ища подтверждения, спросила: «А?»
Старик, который всё это время стоял с закрытыми глазами и лицом, искажённым от сдерживаемой боли, слабым голосом ответил: «…Да, верно». В красных глазах Фельт на миг промелькнула тень беспокойства, но она воздержалась от дальнейших комментариев, тем самым оборвав поток сарказма Присциллы.
— Принцесса, Принцесса. Ну мы ж только начали, может, не будешь наживать врагов почём зря? Я тут и так однорукий, мне, знаешь ли, за двоих вкалывать надо, чтоб хоть как-то концы с концами сводить.
— Хм, да будет так.
Хотя она была не прочь и дальше дразнить Фельт, совет её слуги, Ала, заставил её нехотя угомониться. Она вновь повернулась к Маркосу.
— Но до тебя я ещё доберусь. Докладывай так, чтобы было слышно и нам. Громко. Я разрешаю. Вернее, иного я не потерплю.
— Командир, — прошептал стражник.
— У нас нет выбора. Выполняй приказ.
Столкнувшись с надменным приказом Присциллы, стражник умоляюще посмотрел на Маркоса, но тот лишь ответил ему голосом, полным нежелания, принимая требование.
Приказ начальства и приказ той, кто, возможно, будет вершить судьбу страны… у молодого солдата не хватило бы духу ослушаться ни того, ни другого.
Его лицо окаменело. Выпрямившись, он, с растерянностью и тревогой в глазах, начал свой доклад: — Докладываю! После окончания совещания в главном зале, рыцарь Юлиус запросил разрешение на использование тренировочной площадки. Запрос был одобрен. В настоящий момент на тренировочной площадке рыцарь Юлиус и…
Во время доклада взгляд стражника метнулся в угол комнаты — туда, где одиноко стояла Эмилия.
Почувствовав на себе его взгляд, Эмилия моргнула, удивлённая, будто её внезапно втянули в разговор.
Но прежде чем её удивление переросло в вопрос и облеклось в слова, стражник сообщил точные сведения:
— …и слуга госпожи Эмилии, господин Нацуки Субару, проводят тренировочный поединок на деревянных мечах!
— Вот как, — выдохнул Ал, задумчиво потирая подбородок.
Вытянувшись в струнку, стражник выпалил всё, что только что видел.
Остальные присутствующие, кто в большей, кто в меньшей степени, отразили на своих лицах или во взглядах смешанные чувства, но уж точно не одно лишь смятение.
Единственной, кто был способен испытывать исключительно смятение, была Эмилия.
— Что?
Не в силах осознать услышанное, она лишь выдохнула это короткое слово. Её большие аметистовые глаза захлопали, а мысли застыли.
Так, спокойно, нужно всё обдумать по порядку.
Значит, так. На какой-то тренировочной площадке, с какими-то деревянными мечами, Юлиус и Субару почему-то устроили поединок…
Вроде всё разложила по полочкам, а смысла всё равно не понимаю.
— К-как такое могло случиться?!
Не в силах найти логического объяснения, Эмилия озвучила свой вопрос. Она шагнула вперёд, к стражнику, стоявшему по ту сторону стола.
— Тренировочная площадка… это в здании рыцарского ордена, рядом с замком, да? Там Субару и Юлиус… они что, подрались?
— Прошу прощения, но это тренировочный поединок, мэм! Если вы подумаете, что всё началось из-за личной неприязни, это бросит тень на честь рыцаря Юлиуса! — твёрдо поправил её стражник, не собираясь уступать в этом вопросе, хоть и говорил с дрожью в голосе.
Слова долетали до Эмилии, но она была не в состоянии обращать внимание на такие мелочи. Известие о стычке Субару и Юлиуса потрясло её до глубины души.
Она корила себя за то, что, будучи поглощённой собственными переживаниями, не уследила, что стало с Субару, когда его вывели из зала.
Он выставил себя на посмешище перед всеми. Она не могла отрицать, что, когда его, понурившего голову, выпроводили, она испытала мимолётное облегчение.
И теперь, не была ли вся эта ситуация расплатой за её эгоистичные мысли?
В конце концов, Субару с самого начала не питал к Юлиусу тёплых чувств.
Именно этот рыцарь прервал его «звёздный час» в зале, вернув его к суровой реальности. А вчера, на посте стражников, Субару, казалось, возненавидел его за аристократическое высокомерие.
Он до сих пор не раскрыл ей своего прошлого, но по его отношению к Юлиусу Эмилия смутно догадывалась, что у него были причины ненавидеть так называемое высшее общество.
То, что это не распространялось на Розвааля, вероятно, объяснялось тем, что сам Розвааль был весьма нетипичным аристократом.
Проблема, которая до сих пор не выходила на поверхность и которую она откладывала на потом, теперь, вполне возможно, и стала той искрой, что разожгла нынешний пожар.
Стоило мыслям покатиться под откос, как они устремились прямиком на самое дно.
Воображение Эмилии рисовало всё более мрачные картины, и на её прекрасном лице отчётливо проступила тревога.
— В любом случае, их нужно немедленно остановить! Проводите меня на эту тренировочную площадку…
— А-а, я так думаю, что это не лучшая идея.
Её порыв вмешаться и разнять двоих был прерван девушкой с характерным говорком.
Проигнорировав нахмурившуюся Эмилию, Анастасия, покачнув своими длинными синими волосами, указала пальцем на всё ещё стоящего по стойке смирно стражника.
— Хотелось бы кое-что уточнить, — произнесла она, — касательно этого «тренировочного поединка». Кто был его зачинщиком, не подскажешь?
— Насколько я слышал, рыцарь Юлиус. Господин Нацуки Субару принял вызов, в результате чего сейчас на тренировочной площадке…
— Всё, всё, не нужно оправдываться. Если Юлиус предложил, этого вполне достаточно.
Как ни крути, это была дуэль по личным мотивам, и стражник пытался хоть как-то обелить Юлиуса. Но Анастасия жестом отмахнулась от его стараний, однако она не проигнорировала его намерений.
— Раз поединок предложил Юлиус, то я против того, чтобы его останавливать.
Анастасия открыто поддержала решение своего слуги, вступая в прямую конфронтацию с Эмилией, которая рвалась их остановить.
Эмилия, затаив дыхание, неверяще прошептала, глядя на слегка пожавшую плечами Анастасию: — Почему? Субару и Юлиус… то есть, твой рыцарь и мой знакомый дерутся! Тебе совсем не тревожно?
— Тревожно? За что? За то, что Юлиус может перестараться и нам придётся оплачивать лечение вашего паренька? — с искренним недоумением склонила голову набок Анастасия.
Эмилия лишилась дара речи.
Но её изумление было встречено насмешкой. Присцилла, на чьих губах и в самом деле играла усмешка, вставила: — И то верно. Судя по выражению его лица, этот глупец не из тех, кто знает, когда следует остановиться. Вероятно, сейчас он так упрямится, что на его и без того неприглядную физиономию без слёз не взглянешь.
— Да уж, — подхватила Анастасия. — Храбрости, с которой он выступал в зале, конечно, не занимать, но он показался мне таким легковесным, что, кажется, вот-вот улетит.
Анастасия и Присцилла обменялись злорадными улыбками.
Эмилия приложила руку ко лбу, в её аметистовых глазах плескалось отчаяние.
— В-вы… Неужели вам больше нечего сказать?
— А о чём говорить? О, давай пари заключим? На этого… Нацуки Субару, кажется? На то, как долго он продержится против Юлиуса.
— Обычно ставят на победу или поражение, — заметила Присцилла.
— Так это и не пари получится. Разве что ты не против, если я, как устроитель, заберу весь банк, — ответила Анастасия, сделав пальцами колечко и хитро улыбнувшись.
— Разговор окончен.
Их упорное желание оставаться «зрителями» лишило Эмилию дара речи. Их образ мыслей был для неё абсолютно чужд.
Но пока она, затаив дыхание, искала слова, её добила ещё одна реплика: — Что до самой сути поединка, то я тоже не считаю правильным прерывать его на полпути.
Скрестив руки на груди, даже Круш, до этого молча наблюдавшая за сценой, высказалась против вмешательства.
Почему? — пронеслось в голове Эмилии. Она думала, что уж Круш-то, в отличие от тех двоих, рассуждает более здраво, но её слова помутили взгляд Эмилии. На этот безмолвный вопрос Круш, прикрыв глаза, ответила:
— Если бы твой слуга вызвал его на поединок, твоё желание вмешаться было бы оправданным. Но поскольку вызов бросил рыцарь Юлиус, а твой слуга его принял, тебе вмешиваться не по чину.
— Но почему? Субару ведь мой…
— Если ты этого не понимаешь, то любые объяснения будут напрасны. — Она помолчала. — Кроме того, хоть это и поспешно, но это необходимо.
Её слова прозвучали так твёрдо, что Эмилия не нашла в себе сил спорить дальше. Круш тоже плотно сжала губы, давая понять, что разговор окончен.
Её не то чтобы убедили, но в ситуации, когда все трое, кроме неё самой, сошлись во мнении «остаться в стороне», Эмилии не оставалось ничего, кроме как попытаться понять их мотивы. Открой она сейчас рот бездумно — и они окончательно убедятся, что она им не ровня.
Её губы дрожали, лицо побледнело. Она погрузилась в размышления. Наблюдавшая за этим диалогом со стороны Фельт тихо спросила стоящего рядом старика Рома: — Я вообще ничего не понимаю. Старик Ром, ты хоть что-то понял?
— Я не знаю, что тот малец натворил до моего появления в зале. Так что могу лишь предполагать, основываясь на том, что услышал.
— Что он мог натворить… как думаешь?
Старик Ром потёр подбородок, помолчал немного и сказал:
— Ну-у… безрассудно паясничал перед всеми, наговорил дерзостей, повздорил с кем ни попадя, навлёк на себя всеобщее недовольство и в конце концов, не найдя слов в ответ, был понуро выдворен из зала… примерно такая картина вырисовывается.
— Ого, старик Ром! Ты что, всё это видел? — с восхищением произнесла Фельт.
— Я всего лишь предположил худший из возможных вариантов… и ещё чуть хуже, — ответил старик Ром, потирая лысину и хмуря брови. Затем он кивнул, словно что-то поняв: — Если моё предположение верно, то тогда… ясно. Либо этот рыцарь, о котором шла речь, — законченный аристократ-формалист и просто неприятный тип. Либо…
Старик Ром был готов предложить вторую версию, но обманул ожидания Фельт. Воздух в комнате нарушил резкий звук, изменивший общую атмосферу.
Жёсткий, резкий топот отозвался сухим треском по полу зала, нарушив благоговейную тишину и всколыхнув всех присутствующих.
Удивлённые, а местами и раздражённые взгляды устремились на виновника шума. Встретив их, тот лишь пожал плечами и, щёлкнув пальцами одной руки по краю своего металлического шлема, сказал: — Виноват, виноват. Сами видите, у меня всего одна рука, так что привлечь внимание, хлопнув в ладоши, чисто физически не могу. Пришлось хлопать ногой.
«Сорян, сорян», — без тени раскаяния произнёс Ал, сделав извиняющийся жест ребром ладони. Затем он развернулся на месте, шагнул вперёд и, резко указав пальцем прямо перед собой, сказал: — Так, так, так, разговорчики-то наши всё дальше и дальше от темы уходят, заметили? Ну, бывает, что двое мужиков, которые друг друга на дух не переносят, сходятся в драке. Там, конечно, всякие статусы и прочая лабуда всё усложняют, но они ж мужики, прежде чем быть рыцарями или самопровозглашёнными рыцарями.
— Не думаю, что всё так просто…
— Это ты, девчушка, простую ситуацию слишком усложняешь. И проблема тут не в самой драке, а в том, почему этот секретный доклад притащили именно сюда.
Он погрозил ей пальцем, а затем снова указал на того, кто и принёс весть, — молодого стражника.
— Если б они просто махались, хватило бы и доклада по факту. Так чего ж ты прибежал за командиром с таким перепуганным видом, а?
Вопрос Ала заставил стражника побледнеть ещё сильнее. Он растерянно забегал глазами, не зная, что ответить, и встретился взглядом с Присциллой, стоявшей рядом с Алом и лучезарно улыбавшейся.
Её губы растянулись в улыбке, превращая ангельское личико в маску безумного восторга, смешанного с жестокостью.
В последней отчаянной попытке стражник взглянул на Маркоса, но тот лишь безжалостно покачал головой.
— Я счёл необходимым позвать командира, потому что…
— Чётко, громко и внятно, будь добр.
— Потому что поединок между рыцарем Юлиусом и господином Нацуки Субару… слишком уж односторонний! Я пришёл за указаниями! — выпалил стражник на злорадный тон Ала, почти срываясь на крик от отчаяния.
Услышав это, даже Маркос удивлённо нахмурился.
— Односторонний? В каком смысле?
— Я понимаю, что рыцарь Юлиус сдерживается, но… на это… на это просто невозможно смотреть, — с трудом выговорил стражник, бросая взгляд на Эмилию и невольно заставляя всех присутствующих живо представить себе ту ужасающую картину, свидетелем которой он только что стал.
По его мучительному виду Эмилия с запозданием поняла, что ситуация намного хуже, чем она себе представляла, и отбросила все свои сомнения и колебания.
— Нужно остановить их!
Вырвавшийся шёпот был окрашен отчаянием. Эмилия бросилась к стражнику, стоящему у двери, проскочила мимо него и выбежала из комнаты, устремившись по коридору, ведущему к казармам рыцарского ордена — туда, где находилась та самая тренировочная площадка.
— Госпожа Эмилия, подождите! Эй, за ней!
— Е-есть!
Маркос послал подчинённого за выбежавшей Эмилией и сам бросился следом.
Оставшись в зале, он обернулся к присутствующим.
— Прошу прощения за беспокойство. Мы немедленно постараемся всё уладить…
— Да ладно, не парься. Лучше давайте все пойдём за девчонкой и тоже посмотрим на этот поединочек? — беззаботно бросил Ал, прерывая Маркоса, который собирался поклониться.
Он пожал плечами, словно ища одобрения у стоящей рядом Присциллы: — Принцесса ведь любит такое? Шоу, где свирепый зверь терзает слабое создание.
— Не смей судить обо мне по своим домыслам, Ал… Хотя, ты прав, я это обожаю.
Приняв с оговоркой слова своего слуги, Присцилла поднялась с кресла, в котором до этого сидела, и, слегка выгнув спину так, что её пышная грудь качнулась, произнесла: — Что ж, хорошо. Эти скучные разговоры слишком затянулись, мне уже стало тесно. Недурно будет поглядеть на унижение какого-нибудь ничтожного глупца и вдоволь посмеяться над ним.
Она с щелчком захлопнула веер и указала его кончиком на Маркоса, стоявшего у двери.
И, сохраняя своё неизменное высокомерие, приказала:
— Проводи-ка нас на эту вашу тренировочную площадку. Это мой приказ.
Кровь из неглубокой раны на лбу капала на здоровый глаз, застилая взор красной пеленой. Субару грубо вытер её и с досадой сплюнул.
Он уже сбился со счёта, сколько раз его сбивали с ног и валяли по земле.
Левый глаз опух и совсем заплыл, а губы были разбиты — или, может, это была рана во рту, — он уже не мог разобрать из-за густого вкуса крови.
Боли он почти не чувствовал.
Всё зависит от тяжести раны, но иногда, когда повреждения слишком серьёзны, мозг отказывается принимать сигналы, и человек перестаёт ощущать боль. Так бывает.
Собственно, с тех пор как Субару попал в этот мир, ему не раз доводилось получать травмы, угрожающие жизни. И как человек, который неоднократно испытывал смертельные ранения, он мог с уверенностью сказать: боль, которую не чувствуешь, действительно существует.
Можно было бы долго рассуждать об этом явлении с точки зрения современной науки, говоря о переизбытке адреналина в мозгу, но если описывать его состояние более примитивными словами — боль Субару заслоняла чистая, незамутнённая ярость.
— Дерьмо дерьмовое, вымоченное в дерьме из выгребной ямы…
Извергая ругательства, Субару едва справлялся с гнетущим чувством, что разрывало его изнутри.
Это была ярость на Юлиуса, который стоял напротив с невозмутимым лицом; ярость на собственную беспомощность, не позволявшую ему нанести хотя бы один ответный удар; ярость от детской истерики, в которую он впал из-за неконтролируемой ситуации.
Ярость. Одна лишь ярость. Только ярость была всем, что осталось от него.
Получив очередной мощный удар деревянным мечом в живот и извергнув рвоту, Субару с трудом поднялся с земли.
Колени дрожали, дыхание было сбито, а в глазах стояла красная пелена от не до конца стёртой крови.
Но неугасаемая ярость снова и снова заставляла его вставать и идти на противника, против которого у него не было ни единого шанса.
— Может, уже признаешь свой предел?
На запредельное упорство Субару Юлиус ответил не похвалой, а скорее усталостью.
Он по-прежнему стоял, не запылившись и не вспотев, с таким же мужественным и невозмутимым лицом. Лишь кончик его тяжёлого деревянного меча, которым он только что без устали избивал Субару, подрагивал.
— Разница между нами непреодолима, ты должен был уже это прочувствовать на собственной шкуре. Ты должен был понять, что значит быть «рыцарем», которого ты так оскорблял.
Эти слова были призваны не достучаться до разума Субару, а сломить его дух.
И это было естественно. Признание друг друга после дуэли возможно лишь в том случае, если между противниками возникает хоть какая-то искра взаимного уважения.
Но Юлиус лишь методично избивал Субару, чтобы показать ему суть рыцарства, а Субару, в свою очередь, демонстрировал беспомощное сопротивление, снова и снова поднимаясь на ноги.
Ничто не могло родиться из этого. За всё это время между ними так ничего и не возникло.
— Ещё немного, и это может кончиться плачевно, не думаешь?
— А?
Решив, видимо, сменить тактику, Юлиус изменил направление своей провокации. Но Субару ответил с неприкрытой яростью в голосе: — Думаешь, я от такого сдохну? Не строй из себя всезнайку.
— Говоришь так, будто у тебя есть опыт.
— В этом мире я знаю об этом больше, чем кто-либо другой.
Это не было ни бравадой, ни шуткой.
Семь раз. Столько раз Субару топтали жизнь с момента его появления в этом мире.
Ни в том мире, ни в этом, ни в каком-либо из трёх тысяч миров не было существа, которое так часто смотрело бы в лицо собственной смерти, как Субару.
И это чувство говорило ему.
Чертовски больно, чертовски мучительно, чертовски обидно, чертовски, чертовски, но от такого не умирают.
— Не понимаю, — вздохнул Юлиус и покачал головой, глядя на Субару, который выкрикивал слова, будто выхаркивая кровь.
Он скользнул взглядом по шатающемуся парню.
— Зачем так упрямиться? Ты ведь уже понял, что тебе меня не одолеть. Нет, я знаю, что ты это осознал.
— Что ты…
— Не нужно бессмысленных разговоров. Твоя цель — уже не победа. Нет. Вернее будет сказать, у нас с тобой разные условия для победы.
Не отрывая взгляда от замолчавшего Субару, Юлиус развёл руками, будто произнося речь.
Он слегка приподнял подбородок, словно обращаясь не только к Субару, но и к окружающим.
— Для тебя победа — не повергнуть меня, а «нанести хотя бы один ответный удар», да? Не знаю уж, заключается ли этот удар в том, чтобы просто достать меня мечом, или в том, чтобы заставить меня коснуться земли.
— …!
Субару стиснул зубы, изо всех сил сдерживая рвущийся из горла крик.
Прямое попадание.
Правда больно ударила по самому уязвимому месту.
Унижение, позор захлестнули Субару. Дрожащие губы уже готовы были лепетать оправдания, но он из последних сил удержался, цепляясь за остатки гордости.
— Хм, я уж было подумал, что сейчас услышу невыносимые оправдания… но, похоже, толики здравомыслия тебе всё же хватило. Впрочем… — Он окинул взглядом парня, цепляющегося за последние крупицы достоинства. — Для того, кто неверно оценил силы противника, а в ходе битвы ещё и снизил планку собственной цели, лишь бы не уронить свою никчёмную самооценку, — это непозволительная роскошь.
— Ублюдок!
Жест Юлиуса, выражавший крайнюю степень разочарования, который Субару видел уже бесчисленное количество раз, переполнил чашу терпения.
Мысли его окрасились в один цвет — цвет ярости. Унижение от того, что его раскусили, стало последней каплей.
Игнорируя боль от побоев по всему телу и красный туман в глазах, он со всей силы рванулся вперёд, замахиваясь деревянным мечом прямо в его самодовольное лицо…
— Некрасиво.
Прежде чем он успел нанести удар, последовал выпад. Остриё меча пронзило запястье, держащее меч.
От резкого удара деревянный меч вылетел из его руки. Он невольно проследил за ним взглядом, и в тот же миг второй удар пришёлся ему в солнечное сплетение, с лёгкостью отбросив его назад.
Дыхание сперло. Не успев сгруппироваться, он покатился по земле, мир перевернулся раз пять, прежде чем он замер, распластавшись на спине.
Буквально захлёбываясь кровавой рвотой, Субару увидел, как выбитый у него из рук деревянный меч, вращаясь, воткнулся в землю прямо рядом с его лицом, словно насмехаясь над жалкой вылазкой своего хозяина.
— Просто признай уже.
Глядя сверху вниз на задыхающегося от кашля Субару, пытающегося выплюнуть кровь и песок, Юлиус в который раз повторил своё предложение сдаться.
— Тебе до меня не дотянуться. Сколько бы ты ни пересматривал условия своей победы, ничего не изменится. Я никогда не позволю тебе её достичь.
— …
— Я сокрушу твой дух, сломаю его, заставлю раскаяться в содеянном. Заставлю тебя устыдиться своих слов и поступков, не соответствующих твоему положению. И после этого заставлю тебя принять решение.
— …
— Самому отойти от госпожи Эмилии!
— …?!
Задыхавшийся и едва дышавший Субару при этих словах Юлиуса резко приподнялся.
Грудь пронзила острая боль, всё тело кричало от муки, но ему было не до этого. Извиваясь, он оскалил зубы:
— Не неси… херни… какое право ты имеешь вообще…
— Разумеется, у меня нет права решать твою судьбу. Поэтому я не могу вмешиваться в твою жизнь. Я лишь скажу тебе это. — Он посмотрел прямо на Субару и, выдержав паузу, произнёс: — Ты сам должен покинуть госпожу Эмилию.
Видя ошеломлённого парня, Юлиус назидательно добавил: — Послушай. Твои поступки, твои слова лишь навлекают на госпожу Эмилию неприятности. Разговор в тронном зале и твоё поведение здесь окончательно убедили меня в этом.
— В чём, чёрт возьми…
— Ты эгоистичен, думаешь лишь о себе, а все твои мысли поверхностны, наивны и инфантильны, — сказал Юлиус, загибая пальцы и разбивая вдребезги легкомысленные суждения Субару. — Для госпожи Эмилии ты лишь обуза, источник постоянных проблем. Ты ничего не можешь для неё сделать, и ничего не сделаешь. До сих пор лишь её доброта позволяла тебе быть рядом.
Субару не раз испытывал чувство бессилия.
С самого момента своего появления в этом мире, он снова и снова, стиснув зубы от бессильной ярости перед лицом жестокой реальности, боролся, осознавая, что ему не хватает сил.
— Но впредь рядом с ней не может быть того, кто лишь ищет в ней опоры. Её путь — это путь к трону. На нём её ждёт множество высоких преград и бесчисленные трудности, это легко представить.
И всё же до сих пор Субару преодолевал все невзгоды, что обрушивались на него.
Когда не хватало собственных сил, он просил помощи у тех, кто был рядом. Или же использовал единственное своё преимущество — знание будущего, — чтобы изменить ход событий.
— Тот, кто пойдёт с ней по этому пути, должен быть готов разделить с ней все трудности и обладать силой, чтобы их преодолеть. Он должен быть тем, кто сможет уверенно подтолкнуть её в спину на пути к вершинам.
И всё это началось лишь из-за чувств к одной-единственной девушке.
Как бы ни было больно, как бы ни было тяжело, как бы ни было грустно, как бы ни было обидно, как бы ни не хватало сил, как бы он ни был далёк от цели, как бы он ни страдал, Субару не сломался и дошёл до этого момента лишь потому, что в его сердце жила любовь к одной-единственной девушке.
И это…
— И уж точно не тот, кто, пользуясь её добротой, цепляется за неё и тянет её вниз.
И этот человек.
— Тебе не место рядом с ней.
Этот человек что, пытается отнять у него сам смысл жизни?
— У-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Эмоции взорвались. Субару вскочил на ноги, выдернул из земли воткнувшийся рядом деревянный меч и, вложив в удар всю силу инерции от разворота, нацелился на верхнюю часть туловища Юлиуса.
Кончик меча просвистел в воздухе. Удар, усиленный центробежной силой, мог бы с лёгкостью сломать кости.
Удар, в который была вложена вся накопившаяся за время боя ярость и обида, — удар ва-банк. Он должен был раздробить нос Юлиуса, но…
…звук ломающихся костей в собственном запястье прозвучал для меня оглушительно громко, словно в беззвучном мире.
Краем глаза он увидел, как его правая рука, державшая меч, была перехвачена кончиком меча Юлиуса и раздроблена вдребезги.
Запястье вывернулось в неестественную сторону, проткнув кожу, наружу выглядывал белый обломок кости. Через несколько секунд должно было начаться сильное кровотечение, сопровождаемое невыносимой болью.
Холодно отметив это, Субару перевёл взгляд на плавно движущегося Юлиуса.
Странное ощущение: в этом беззвучном мире двигаться мог только Юлиус.
Вновь, как и прежде в моменты отчаяния, на грани смерти, мир замедлился. Субару мысленно поразился собственной глупости, что даже в такой ситуации его посещают подобные мысли.
Перед его глазами Юлиус готовился нанести добивающий удар по поверженному Субару — и все его плавные, отточенные движения вызывали в нём какое-то болезненное, яркое чувство.
— Мне просто жаль тебя.
Деревянный меч нанёс удар. За одно мгновение тело Субару пронзили бесчисленные толчки.
Рука была сломана. Рёбра — тоже, несколько штук точно. Вряд ли осталась хоть одна кость без трещины. Лоб, до этого лишь рассечённый, теперь был разбит. Кончик меча прошёлся по рту, выбив несколько постоянных зубов. Удар в горло оставил свой след. И в довершение ко всему, не выпад, а рубящий удар пришёлся прямо в живот. Раздался глухой, влажный звук, и Субару ощутил, будто внутри у него что-то лопнуло.
Его закрутило в воздухе так, что он потерял ориентацию, извергая потоки крови. Красно-коричневая земля тренировочной площадки стала багровой от его крови.
Настолько жестокий исход заставил замолчать всех, включая самого Юлиуса.
Тренировочная площадка по-прежнему была заполнена рыцарями и стражниками, собравшимися посмотреть на публичное избиение Субару Юлиусом. Но теперь все они, вся эта толпа, молчали, глядя на лежащего, как тряпичная кукла, Субару.
Энтузиазм, владевший ими, иссяк после первых нескольких обменов ударами.
Наглец, осмелившийся посмеяться над рыцарским званием и оскорбить Королевский Отбор, определяющие будущее королевства. То, как лучший из рыцарей гвардии избивает его, заставляя в муках раскаяться в содеянном, — вот чего они ожидали увидеть.
И действительно, первые десять минут они ликовали, смеялись, глядя на унижение Субару, и осыпали своего товарища Юлиуса похвалами.
Но всё изменилось, когда до всех дошло, что это публичное избиение — не метафора, а самая что ни на есть реальность.
Между Субару и Юлиусом лежала непреодолимая пропасть в мастерстве.
По сравнению с Юлиусом, который даже среди рыцарей ордена считался одним из лучших фехтовальщиков, владение мечом Субару не выходило за рамки дилетантства. Не обладая какими-либо особыми способностями, он был не более чем ребёнком, немного поигравшим с длинной палкой.
Его атаки отбивались, его слабая защита пробивалась, и он снова и снова падал на землю.
Первые несколько раз толпа смеялась. После десятого раза стали слышны вздохи разочарования. А когда считать падения стало уже невмоготу…
— Это уже перебор.
— Почему он просто не сдастся?
— Глупое и бессмысленное упрямство. Чёрт, какое же мерзкое зрелище.
Они осыпали его ругательствами, но когда он снова вставал, они закрывали лица руками.
На это было невозможно смотреть. Настолько слабый, настолько жалкий — его позорное зрелище болезненно било по их собственному чувству «стыда».
Лучше бы он остановился. Исход был очевиден для всех. Превосходство «рыцаря» было доказано. Дальнейшая борьба была бессмысленной.
Но Юлиус не ослаблял ударов.
Феликс, как рефери, имевший право остановить бой, даже не пошевелился, сколько бы ран ни получил Субару.
А сам Субару, игнорируя мольбы рыцарей, снова и снова поднимался.
Какой смысл в такой битве, в такой борьбе?
Молча, глядя сверху вниз на жалкое избиение Субару, зрители искали в этом какой-то смысл.
Но все понимали: в этой борьбе нет ни смысла, ни цели.
Есть лишь упрямство — жалкое, никчёмное, бессмысленное.
И раз так, они должны увидеть, чем это упрямство закончится.
Собравшиеся рыцари и стражники, несмотря на то что им хотелось отвести взгляд от этого ужасного зрелища, не уходили, потому что чувствовали свою ответственность как зрителей этого события.
Кровь из раздробленного запястья и потоки рвоты окрашивали землю в красный цвет.
Мелко дрожащее тело Субару, лежащее ничком, утратило свой безумный боевой дух и окончательно вышло из состояния, в котором можно было сражаться.
На этот раз всё кончено, — так подумал каждый.
Глядя на поверженного, раздавленного Субару, все ощущали конец этой односторонней жестокости. Но Юлиус, державший в руке окровавленный деревянный меч, не опускал его.
Он смотрел на Субару, который, вероятно, уже был без сознания, и его боевой настрой ни на йоту не поколебался. Он продолжал стоять в боевой стойке.
По этой твёрдой позе окружающие его зрители поняли намерение рыцаря и затаили дыхание.
Ещё не конец. Чтобы эта битва закончилась, простого падения одного из противников было недостаточно. Для этого была причина. И эта причина…
— Достаточно.
Это был голос, который ни разу не прозвучал за всё время этой кровавой бойни.
Пока толпа сначала ликовала, а потом всё больше вздыхала. Пока Юлиус хладнокровно, но с холодной страстью демонстрировал суть рыцарства. Пока Феликс, как рефери, время от времени издавал вздохи, в которых смешивались то ли восхищение, то ли уныние.
Лишь один юноша, хранивший молчание, встал посреди тренировочной площадки — между упавшим Субару и готовым к бою Юлиусом.
Красноволосый юноша, с лица которого исчезло всякое выражение, пронзил Юлиуса взглядом своих голубых глаз, полных праведного гнева.
— Если ты намерен продолжать, твоим противником буду я.
Он произнёс всего одну фразу, не сделав ничего особенного.
Но от этих слов по телам рыцарей, даже не участвовавших в бою, пробежал озноб. Они удивились реакции своего тела, а вслед за этим и их души, словно получив запоздалый удар, заледенели от боли.
«Святой Меча» Райнхард — сильнейший в Драконьем Королевстве Лугуника, да и во всём мире не имеющий себе равных. Его аура окутала всю тренировочную площадку, не давая вздохнуть.
Даже отголосок его силы производил такой эффект. Трудно было представить, что чувствовал Юлиус, находясь под прямым ударом этой ауры, под его взглядом.
Но как зрители недооценивали Райнхарда, так же они недооценивали и Юлиуса.
Боевой дух Райнхарда заставлял дрожать даже рыцарей, готовых отдать жизнь в бою, но Юлиус оставался невозмутимым. Феликс, стоявший рядом, также не дрогнул, доказывая, что и они — бойцы особого калибра.
Не обращая внимания на мысли толпы, Райнхард, лишь взглянув на неподвижного Юлиуса, слегка прищурился.
— Повторяю, Юлиус. Дальнейшие действия будут не более чем актом насилия. Как рыцарь Королевской Гвардии… нет, как простой человек я не могу на это смотреть.
— …
Бровь Юлиуса, до этого неподвижная, дёрнулась в ответ на эти слова.
Райнхард удивлённо нахмурился, но Юлиус, не опуская меча, свободной рукой сделал лёгкий жест.
— Райнхард, я считаю тебя очень хорошим другом, — произнёс он, ещё больше сбивая того с толку.
Тот нахмурился ещё сильнее, но Юлиус лишь покачал головой и продолжил: — Твоё благородство как рыцаря выделяется даже среди гвардейцев. Твоя преданность королевству не вызывает сомнений, а мастерство и усердие, необходимые для её воплощения, безупречны. Если бы меня спросили, что такое герой, я бы без колебаний ответил, что это мой друг, Райнхард ван Астрея.
— Это слишком высокая оценка, — ответил Райнхард, не до конца понимая, к чему клонит Юлиус. В его голосе было не столько смирение, сколько искреннее убеждение. — Я тоже считаю тебя не просто коллегой, а хорошим другом. Именно поэтому я не хочу, чтобы ты и дальше унижал себя своими поступками…
— Кто бы что ни говорил, даже если ты сам так не считаешь, ты герой, Райнхард.
Юлиус снова прервал Райнхарда.
Его слова были похвалой, но в них не было и тени радости.
— Ты слишком герой. Божественные Защиты, дарованные тебе при рождении, семья Астрея, наилучшим образом отражающая твою суть. И твоя благородная, чистая душа, не знающая ни сомнений, ни причин для них — вот почему ты герой.
— К чему ты клонишь, Юлиус?
— Ты герой. И никем другим быть не можешь.
Он бессильно покачал головой и сказал это растерянному Райнхарду.
Затем он поднял кончик дрожащего деревянного меча и указал им за спину Райнхарда.
— Как герой, ты, вероятно, никогда не поймёшь смысла этой битвы. Не поймёшь, почему я не опускаю меч, и…
Почувствовав за спиной какое-то движение, Райнхард с удивлением обернулся.
А там…
— …и почему он до сих пор продолжает стоять.
Словно призрак, медленно, волоча израненное тело, поднимался Субару.
Он видел, как Юлиус и Райнхард о чём-то говорят.
После того, как он изверг из себя всю внутреннюю грязь, ему, как ни странно, стало легче.
Боль всё ещё пульсировала, руки и ноги были налиты свинцом, а правая рука, которой он пытался опереться о землю, была раздроблена в месиво.
И всё же, удушающая слабость, готовая лишить его воли к сопротивлению, отступила, и тело, хоть и медленно, начало подчиняться.
Не имея возможности использовать правую руку, он опёрся о землю предплечьем и плечом и, помогая себе левой рукой, которая хоть и была не в лучшем состоянии, но ещё годилась, приподнял тело. Вливая в дрожащие ноги силу упрямства, он, потратив немало времени, кое-как поднялся.
Когда он отрывался от земли, его левая рука наткнулась на лежащий рядом деревянный меч. Он подобрал его, опёрся на него, как на трость, и наконец, выпрямился. Он стоял. Стоял.
— Субару.
Взглянув, он увидел в нескольких шагах от себя рыжеволосое, мужественное лицо.
В его глазах читалась явная тревога, но в то же время тлел огонёк праведного гнева.
Райнхард встал перед ним, чтобы защитить его от Юлиуса.
Затуманенный разум на удивление быстро пришёл к этому выводу. И как только он это понял, на его губах медленно расползлась усмешка.
Рот был разбит, не хватало нескольких зубов, и смеяться было больно. Но как тут не рассмеяться?
— Не надо себя насиловать. Я отомщу за тебя. Это слишком несправедливо. Такое нельзя прощать.
Глядя на Субару, Райнхард не сводил глаз с Юлиуса.
Юлиус же смотрел на Райнхарда печальным, спокойным взглядом.
Что за разговор между ними произошёл, Субару не знал. Не знал, но одно он понимал точно.
— Субару, просто доверься мне…
— Райнхард.
Он назвал имя юноши, стоящего перед ним, и своим единственным видящим глазом посмотрел в его небесно-голубые глаза.
Вот уже в третий раз он укрывался за его спиной.
Первый раз он жалким образом молил о помощи, второй раз тот спас ему жизнь. И вот сейчас.
В третий раз у него зародилась мысль, что если он доверится Райнхарду, то всё как-нибудь обойдётся. Доверительные отношения между защитником и защищаемым, которые укрепились со временем, вновь подсказывали ему наилучший выход из ситуации.
Взять протянутую руку, положиться на его сильную спину.
Тогда вся боль, все душевные муки, что он испытал, будут наилучшим образом разрешены этим юношей.
Идеально. Счастливый конец. Все счастливы, полный HAPPY END.
Поэтому…
— Прочь с дороги.
— А?
— Я знаю, что ты… офигенно хороший парень, и в этом твоём поступке нет ни капли зла… ни злого умысла, что всё это чистой воды доброта, без примесей… Я это… знаю.
Но…
— Только не это. Только не сейчас… я не могу… уступить.
Это начал Субару. Это был бой, который он принял.
Было упрямство, которое мог проявить только Субару, и финал, к которому мог прийти только он.
Он был обязан довести это до конца.
Нельзя было просто отказаться от этой обязанности, переложить её на других и смириться с поражением.
Или, проще говоря, в двух словах: — Есть такое понятие, как мужская гордость!
С налитыми кровью глазами, с окровавленными губами, с лицом, залитым кровью, он, превозмогая боль, упрямился, демонстрируя безнадёжную, но отчаянную решимость.
От этого неожиданного ответа Райнхард лишился дара речи, не в силах скрыть своего потрясения, он несколько раз моргнул.
— Гордость? Но… ради такой…
— Эль Дона!
Дрожащие слова отрицания не успели сорваться с его губ. Мана в воздухе среагировала на заклинание быстрее.
Мана, наполнявшая воздух, отреагировала на заклинание, изменяющее её сущность, и, повинуясь воле заклинателя, сотворила эффект.
— …!
Внезапно земля под ногами Райнхарда взорвалась. Из трещин вырвались острые комья земли, устремляясь вверх, к телу Райнхарда, чтобы нанести сокрушительный удар…
— Ха!
На этот подъём земли, сравнимый с атакой гигантского зверя, Райнхард ответил одним шагом. Ударная волна сотрясла воздух, и даже Субару, стоявший рядом, ощутил порыв ветра.
На глазах у изумлённого Субару земля, не успев до конца подняться, была раздавлена подошвой его сапога и вернулась в своё обычное состояние, так и не достигнув своей цели.
Так, грубой силой отразив магию, Райнхард, чтобы смягчить удар, легко отпрыгнул назад и, приземлившись, отряхнул одежду, словно ничего и не произошло.
Затем он устремил серьёзный, обострившийся взгляд вверх — на фигуру, летящую к нему в прыжке, — и его лицо помрачнело.
— Что это значит?
— Что значит, говоришь, — ответил мужчина в чёрном шлеме, приземляясь с клубами пыли.
Это был Ал.
Он положил свою единственную руку на рукоять большого меча у пояса, громко хрустнул шеей и устало простонал: «У-а-а-а».
— То же, что и у тебя, красавчик, — вмешательство.
Он с шумом вытащил из ножен свой огромный меч, и его тускло блестящее остриё нацелилось на Райнхарда.
Большой, видавший виды люедао идеально подходил для мускулистой, сильной руки Ала, хоть у него и была всего одна. Но вряд ли это представляло угрозу для Райнхарда.
И сам Ал, должно быть, это понимал.
— Тебе меня не одолеть. Не думаю, что ты настолько неопытен, чтобы не видеть разницы в наших силах.
— Да я и сам обычно не лезу на тех, кого не могу победить. Мой девиз: «Если сомневаешься, делать или нет, — не делай»… Но увидев то, что сейчас произошло, я не мог остаться в стороне.
Ал покачивал кончиком своего ятагана, указывая поочерёдно на всех участников сцены.
— Умей читать атмосферу, красавчик. Ты что, не видишь, как всё тут остыло?
— Остыло?
Удивлённо переспросив, Райнхард огляделся и наконец, с запозданием, заметил.
В глазах рыцарей и стражников, десятков зрителей, смотревших на них, помимо угасшего энтузиазма и вернувшегося разума, читалось ещё какое-то опустошение.
— Похоже, ты и вправду не понимаешь. Да уж, с этими рыцарями всё… — начал было Ал, но оборвал себя на полуслове.
Он огляделся, увидел Юлиуса, Феликса, других рыцарей, наблюдавших за происходящим, и покачал головой.
— Нет, дело не в том, что они рыцари. Ах да, с этими героями всё непросто.
— Что ты хочешь сказать?
— Да ничего я не хочу сказать. Между мной и тобой нет тем, которые стоило бы обсуждать, разве не так? У нас ведь разные ценности.
Пожав плечами, Ал оборвал разговор с Райнхардом. Он оставался в боевой стойке, но при этом явно не собирался сражаться — весьма противоречивое поведение.
Не обращая внимания на недоумевающего Райнхарда, он посмотрел на Юлиуса и Субару, которые снова оказались лицом к лицу после его вмешательства.
— Ну, продолжайте. Я придержу этого сверхчеловека, который не умеет читать атмосферу.
— Я думал, вы с ним знакомы, — произнёс Юлиус, слегка приподняв бровь и кивком указав на Субару. Тот был так измотан, что не мог толком отреагировать на появление Ала.
Ал кончиком люедао почесал затылок.
— Ну, можно сказать, мы больше, чем друзья, но меньше, чем любовники, навеки.
— Разве дружба не повод, чтобы как-то разрешить эту ситуацию?
— Не думаю, что сейчас можно было бы поступить более по-дружески. Тело и душа, как бы их ни калечили, со временем заживут. А вот когда ломается то, что уже не исправить, — вот от этого я его и спасаю.
— Ясно, — с пониманием кивнул Юлиус. — Благодарю.
— Не надо. Благодарность лучше конвертируй в деньги.
Сдерживая Райнхарда, Ал коротко ответил Юлиусу.
Сознание Юлиуса уже было полностью поглощено поединком, и он не обращал внимания на посторонних.
— Заставил ждать.
— За это время… пока ты отвлёкся… я бы тебя раз десять убил… — ответил израненный Субару на короткое извинение.
Юлиус снова принял боевую стойку. Субару, отбросив раздробленную правую руку, перехватил деревянный меч левой и крепко сжал рукоять.
Глядя на это, Юлиус твёрдо убедился.
Следующий обмен ударами будет последним в этой бессмысленной схватке.
Следующий удар будет последним, — решил для себя Субару.
Он чувствовал предел своих физических сил. Он и так чудом держался на ногах, будучи тяжело раненым. Лишь упрямство не давало ему упасть, но и оно было не вечно.
Один удар — и плотина упрямства рухнет, смывая и сознание, и гордость, и всё остальное.
Даже если бы он смог нанести удар, у него не осталось бы сил, чтобы продолжить. Мутный поток боли и усталости всё равно поглотил бы его.
Тогда зачем он продолжал?
Если исход предрешён, зачем он снова и снова шёл в атаку?
Ответа не было. Им двигала лишь слепая ярость.
Ему просто не нравился этот мужчина с самодовольным лицом. Он снова и снова пытался сбить с него спесь, но в итоге лишь сам оказался раздавленным.
Поэтому он решил. Прямо сейчас.
Он сражался, потому что хотел сбить с него эту спесь.
Один удар. Он нанесёт один, всего один удар. И ради этого он был готов на всё.
Каждый вдох отзывался болью в лёгких. Каждый выдох — мукой во рту.
Превозмогая боль, Субару собирал остатки сил и ждал момента.
Момента, когда Юлиус отвлечётся. Мимолётного шанса, дарованного небесами, чтобы сбить с него спесь. Он не мог упустить ни крупицы этого мгновения.
Больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно больно сдохни.
Взгляд Юлиуса на мгновение метнулся в сторону.
И в тот же миг тело Субару рванулось вперёд.
Звуков не было. Всё осталось позади.
Не имея сил даже на крик, Субару, замахнувшись деревянным мечом, бросился на Юлиуса. Рыцарь, на миг отвлёкшийся, ещё не успел среагировать.
Что привлекло его внимание? Все клетки мозга, способные думать об этом, были вложены в этот удар.
— …!
Ему показалось, он услышал голос.
В мире без звуков, в мире, где всё, включая пейзаж, осталось позади, в мире, где, казалось, не существовало ничего, кроме него и его цели.
Он услышал голос.
Чей-то голос. Голос донёсся до ушей Субару.
— …У!
Звук обрёл форму. Стал отчётливым.
Сознание начало уплывать. Пусть всё утонет в багровой ярости.
Сейчас единственным смыслом существования Субару было двигаться к цели, что стояла перед ним.
— …БАРУ!
Звук становился всё чётче. Обретал смысл.
Если он услышит его отчётливо, всё будет кончено.
Поэтому Субару, чтобы отбросить всё, чтобы спастись от всепоглощающего ужаса, что уже был совсем рядом, из последних сил… закричал:
— СУБАРУ!
— ШАМАК!
Он отчётливо услышал голос, подобный звону серебряного колокольчика, но предал его, выкрикнув заклинание.
Чёрное облако поглотило красно-коричневую землю тренировочной площадки.
Мир погрузился в непонимание. Субару, прорываясь сквозь него, действовал на чистых инстинктах, подчиняясь приказам мозга.
Зрение было заблокировано.
Цель уже не осознавалась.
Разум уже ничего не видел.
Он лишь замахнулся левой рукой и обрушил её вниз.
Действие было бессознательным, но левая рука начала движение ещё до того, как чёрное облако поглотило всё. Поэтому, независимо от сознания, оно было выполнено.
К какому результату приведёт решение Субару, его поступок, он, закрывший для себя мир, не мог знать. Не должен был знать.
Но…
— Так это и есть твой козырь?
В мире, где не должно было быть звуков, этот голос отчётливо прозвучал в его ушах.
И в следующее мгновение, сквозь рассеявшееся чёрное облако, на него обрушился клинок. Тело Субару с силой, безжалостно, было вбито в землю.
Не боль, а удивление.
Огромное чёрное облако полностью рассеялось. В небе простиралось то же, до отвращения ясное, синее небо.
И только тогда Субару понял, что лежит на спине, раскинув руки и ноги.
— То, что ты используешь магию Тьмы, было неожиданно. Признаю, ты застал меня врасплох.
Голос доносился сверху.
Субару, всё ещё глядя в небо, ошеломлённо слушал, с трудом принимая обрушившуюся на него реальность.
— Но уровень твоего мастерства слишком низок. К тому же, магия Тьмы низкого уровня действует только на более слабых противников или неразумных зверей. Против меня, да и против любого из рыцарей гвардии, эта уловка не сработала бы.
Слова отрицания сыпались на него сверху.
Он не мог пошевелиться. Тело не слушалось.
Сознание было ясным, но тело уже отказало.
— Даже твой козырь не сработал. Теперь ты понял?
Голос, полный жалости. Голос, вбивающий в его душу призыв сдаться.
Он думал, что сможет изменить ситуацию.
Цепляясь за всё, что можно, выплёскивая всё, что можно, он думал, что сможет.
Но…
— Ты беспомощен, безнадёжен. И недостоин её.
Желая опровергнуть лишь эти слова, Субару, скрипя шеей, перевёл взгляд с неба. Он из последних сил попытался посмотреть на стоящего перед ним мужчину и…
— …
…его взгляд встретился с аметистовыми глазами девушки с серебряными волосами.
Она стояла, перегнувшись через перила узкого прохода, соединявшего примыкающее к казармам здание с королевским замком. За её спиной стояли и другие знакомые ему женщины, каждая со своими чувствами в глазах, глядя на происходящее на тренировочной площадке.
Но это уже было неважно.
Что бы о нём ни думал кто-то другой, Субару было всё равно.
Лишь бы только один, единственный человек в этом мире, в этой вселенной, тот, кому он меньше всего хотел бы показать такое зрелище, не стоял там.
Субару услышал, как внутри него что-то с треском оборвалось.
Это было последнее, что он помнил. Сознание начало стремительно угасать.
Ясное до этого сознание отключилось, мир начал быстро тускнеть, и на этот раз по-настоящему, оставляя всё позади, сознание Субару провалилось в бездну.
— Субару…
Ему показалось, он услышал шёпот, который не мог услышать, и всё исчезло.