Перевод/редактура: Винсент
Субару стоял посреди каменной комнаты. Перед ним безвольно раскинулось тело девочки, а он, ошеломлённый, лишь смотрел на собственные ладони.
Разум отказывался понимать, что произошло.
Царапины на запястьях, першение в горле, бешено колотящееся сердце — всё это никак не вязалось с воспоминаниями; казалось какой-то ошибкой, сбоем, возникшим в пробеле сознания.
Но дело было не только в телесных уликах. Его дух, его душа словно отстали, застряли где-то позади развернувшихся событий.
С уверенностью можно было сказать лишь одно…
…Огонёк жизни девочки, лежавшей перед ним, уже безвозвратно угас.
— А, рано сдаваться! — выдохнул он, тяжело дыша, и, мотнув головой, подбежал к упавшей навзничь девочке.
Ноги налились свинцом, каждый шаг давался с трудом, подошвы будто приклеились к камню. Движения выходили медленными, вязкими. Кое-как оторвав ботинки от пола, он рухнул на колени рядом с девочкой — рядом с Мейли.
Некогда живая девочка неподвижно застыла в одном состоянии с полуоткрытым ртом, её белые тонкие ручки и ножки были раскинуты.
Выражение её лица казалось застывшим от ужаса, а потухшие глаза расфокусировано смотрели куда-то вдаль.
Она и раньше производила впечатление неуловимой, но сейчас оно лишь усилилось...
— М-Мейли… Эй, Мейли! — позвал он.
Однако ответа не последовало.
Не добившись отклика словами, Субару потряс Мейли за плечо, похлопал ладонью по щеке.
Снова тишина. Открытые веки даже не дрогнули.
— Ме...
Оборвав зов, Субару затаил дыхание и попытался применить все известные ему по памяти способы оживления.
Сердечный массаж — положив обе руки на её худенькую грудь, он надавливал весом своего тела. Припоминалось, что сердце находится на два пальца выше мечевидного отростка, и он надавливал ладонями точно по этому знанию.
— Ха… ха..! Мейли! Эй, Мейли!
А в ответ только… тишина.
— Твою мать!
Ответа до сих пор не было. Бледное тело лишь безвольно покачивалось под его руками.
Выругавшись, Субару запрокинул ей голову, освобождая дыхательные пути, и попробовал сделать искусственное дыхание. Массаж сердца, искусственное дыхание — он повторял эти действия снова и снова.
— ЧТО ЕЩЁ? Что ещё можно сделать? Что можно сделать, что, чёрт, чёрт, чёрт, чёрт!
Он отчаянно копался в памяти, судорожно пытаясь вспомнить хоть что-то ещё.
Но всё это были лишь обрывочные сведения из телевизора да где-то краем уха услышанные советы. Чем больше он старался, тем сильнее его охватывало чувство бессильной тщетности, словно он пытался зачерпнуть туман руками.
Оставалось лишь упрямо продолжать: массаж сердца, искусственное дыхание, снова и снова.
Под ладонями на груди биения сердца не ощущалось. Даже когда он вдыхал воздух прямо ей в лёгкие, ответного вздоха, вернувшего бы её к жизни, не следовало.
Так он и продолжал реанимацию, пока силы окончательно не иссякли…
— …Твою мать.
Со лба катился пот, дыхание становилось всё тяжелее и сбивчивее. Субару рухнул спиной прямо на пол.
— Хаа, хаа… Сука, сука!.. — простонал он, хватаясь рукой за чёлку. В груди клокотала бессильная досада, оставалось лишь ругаться. Девочка не очнулась. Как он и понял с самого начала.
Огонёк жизни в этом теле угас и больше не загорится.
…Мейли была мертва.
Безжалостная судьба жестоко отняла жизнь маленькой девочки... но это удобное оправдание здесь не годилось.
Её убила не безликая судьба. Её убила чья-то злая воля.
Доказательством тому служили оставшиеся на тонкой шее Мейли болезненные сине-чёрные синяки.
Молча пытаясь отдышаться, Субару с холодеющим сердцем посмотрел на свои ладони.
Руки, которые только что отчаянно пытались спасти жизнь Мейли — на обоих запястьях были высечены уродливые следы ногтей.
Следы отчаянной борьбы, словно кто-то царапался из последних сил.
Он не был настолько глуп, чтобы не понять, что это значит.
Поднявшись, Субару привёл тело Мейли в порядок: поправил сбившуюся одежду, сложил руки на груди и прикрыл невидяще распахнутые веки.
Отдав дань уважения усопшей хотя бы формально, он осторожно коснулся её тонкой шеи. Чувствуя неприятный холодок, он провёл пальцами по сине-чёрным следам.
— …Идеально подходят, — лишь констатировал без капли удивления факт слабый, сухой шёпот.
Сине-чёрные следы на шее Мейли — отпечатки пальцев — даже на неискушённый взгляд идеально совпадали с формой пальцев Субару, приложенных к ним.
Сомнений более быть не могло.
Мейли была задушена.
И убийцей был не кто иной, как…
— …Угх, буэ-э.
Едва эта непреложная истина дошла до него, как к горлу Субару подкатила рвота. Он резко отвернулся, откатившись в сторону, чтобы не запачкать бездыханное тело девочки.
Из него выплеснулся завтрак, съеденный совсем недавно. Обильно извергнув его на пол, юноша блевал, пока желудок вовсе не опустел, а затем…
— А я и впрямь только и делаю, что блюю, да…
Грубо вытерев рот рукавом, Субару с горькой усмешкой пробормотал это.
Да, он уже сбился со счёта, сколько раз его рвало. Может, в этот «новый день» это было впервые, но в «предыдущий день» всё было ужасно.
Казалось, он ни разу толком не переварил того, что попадало в желудок. Ему было неловко перед крестьянами, и Субару всей душой захотел извиниться перед всеми земледельцами страны.
А не отвлекайся он на такие пустые мысли, его разум, казалось, вот-вот треснет и рассыплется в пыль.
Улики были неопровержимы.
В комнате были только они вдвоём, следы пальцев на шее идеально совпадали с его собственными. Субару не был настолько наивен, чтобы надеяться, будто сможет выкрутиться из этой ситуации.
Он даже не подумал, что его могли подставить.
Для создания такой ситуации не требовалось чужих рук. Здесь произошло нечто такое, что нельзя было подстроить с чьей-то помощью.
Если и нужны были руки для сотворения этого кошмара, то всего две.
…Двух рук Нацуки Субару было более чем достаточно.
— …Не понимаю.
Осознав этот факт, Субару вслух признался в полном непонимании самого себя.
Непостижимо, необъяснимо, немыслимо — какие бы слова ни подбирай, это была неповторимая ситуация… но единственным выводом было то, что это преступление совершил именно Нацуки Субару.
Однако у самого Субару не осталось ни крупицы воспоминаний об этом.
— Что случилось, что случилось? Вспоминай. Вспоминай, вспоминай, вспоминай!..
Поднявшись, юноша принялся кружить по комнате, пытаясь растормошить свою память.
Умер, очнулся, встретил Эмилию, Беатрис и Патраш. Скрыл потерю памяти, позавтракал, допросил Юлиуса, который странно себя вёл, обнял Шаулу, которая тайно за ним наблюдала, а затем столкнулся в коридоре с Мейли.
И Мейли сказала, что у неё есть к Субару дело, начала какой-то разговор…
— Что-то насчёт вчерашней ночи… она говорила…
Субару поморщился от смутных, расплывчатых воспоминаний, повторяя слова Мейли.
Но сразу после того, как она начала говорить по существу, его сознание оборвалось, и слова, которые Мейли должна была произнести, рассыпались на части, как мысли перед самым засыпанием.
— Ночь, она спросила о ночи. Без сомнений. До того, как я проснулся, или до того, как уснул? В общем, о чём-то из этого, она спросила… и что потом?
Что было дальше — он не знал.
Он понимал лишь то, что вопрос Мейли, скорее всего, был связан с теми самыми «ночными действиями» Субару, о которых сам ничего не помнил.
По словам Эмилии и остальных, этим утром его нашли без сознания в Библиотеке.
Что Субару делал ночью перед тем, как упасть в обморок, было совершенно неизвестно. По крайней мере, события того промежутка времени, несомненно, были связаны с потерей памяти Субару.
И наверняка Мейли имела какую-то связь с этими утерянными воспоминаниями Субару, в этом можно было не сомневаться, но…
— Умерла. И это я её задушил?.. Почему я, такое…
Он опустил взгляд на руки, и ему показалось, что на ладонях ожило отчётливое, хотя и отсутствующее в памяти, ощущение.
Руки, которые силой душили маленькую девочку до тех пор, пока она не перестала дышать. Следы на запястьях — наверняка следы отчаянного сопротивления девочки.
Если присмотреться, под ногтями сложенных рук девочки была видна кровь — явное свидетельство борьбы.
Глубокие царапины на его руках казались Субару отзвуком предсмертного проклятия девочки…
— …А?
Погрузившись в мрачные размышления, юноша вдруг издал хриплый вздох.
Причиной удивлённого выдоха была его собственная рука. Не раны на запястье, которые он так пристально разглядывал. Его взгляд упал на ногти его правой руки.
Под этими ногтями, как и у Мейли, застряли кровь и содранная кожа.
С недоумением разглядывая непонятные следы крови, Субару снова повернулся к телу девочки.
Уложенное с уважением к мёртвой. Это было слабым утешением, но, если не считать сине-чёрных синяков на шее, труп сохранял её прежнюю прелесть.
По крайней мере, на видимых частях тела следов от его ногтей не было. На теле девочки не осталось уродливых, болезненных следов, которые могли оставить его ногти.
Тогда что это за кровь и кожа под его ногтями — следы злобы?
— …Не может быть.
Глядя на свою ноющую руку, Субару почувствовал, как губы задрожали от дурного предчувствия.
То, что правая рука от локтя и ниже претерпела чёрное, безобразное изменение, он помнил хорошо, но ноющая боль исходила от левой руки.
Боль ощущалась с внутренней стороны локтя, под рукавом. Субару медленно начал закатывать рукав. Ткань слегка прилипала — ощущение отдираемой засохшей крови.
Затаив дыхание, он одним махом закатал рукав до плеча.
И, увидев обильно кровоточащую левую руку, выдохнул.
Пальцем соскребя тёмно-красную кровь, пачкавшую руку, он вгляделся в рану, причинявшую боль.
Там, как он и ожидал, были царапины, очевидно, нанесённые его собственной правой рукой. Болезненные раны, идущие от внутренней стороны локтя к плечу, были, однако, не просто царапинами.
Буквы.
Это были кривые, вырезанные ногтем на коже, буквы.
И было там нацарапано:
…«Здесь был Нацуки Субару».
— …Ха.
В тот миг, как он разглядел это, у него вырвался единственный, сдавленный вздох.
Неужели он ошибся? Субару протёр рану на левой руке пальцем, снова и снова, тёр так сильно, что уже остановившаяся кровь потекла вновь.
Но прочесть это иначе было невозможно. Здесь, без сомнения, было написано «Здесь был Нацуки Субару». Кривыми буквами, по-японски, так, чтобы он мог прочесть — здесь был Нацуки Субару…
Понятно. Очень понятное самоутверждение. Говорят, преступники иногда оставляют улики на месте преступления, чтобы доказать своё авторство — это было то же самое. Он оставил имя, чтобы было ясно, чьих это рук дело. Какая любезность, какое тщеславие, какое позёрство…
— Ты... да кто ты такой?!
Столкнувшись с неприемлемой правдой, юноша закричал срывающимся голосом. Он затряс своей неотделимой левой рукой, отвернулся, словно от чего-то мерзкого, ноги подкосились.
Он упал. Усевшись на пол, Субару, скрежеща зубами, принялся бить левой рукой об пол. Снова и снова, и от боли, отдававшейся до самых костей, из уголка стиснутого рта потекла кровь.
Однако даже это не могло изменить произошедшее. И рана на руке не исчезла.
— Не было! Этой раны точно не было!
Качая головой, отрицая, Субару взывал к пустой комнате, где была лишь неподвижная белая куколка Мейли, утверждая, что рана появилась после того, как он потерял сознание.
Ноющая рана на левой руке была свежей, это точно не была рана, которую он просто не замечал раньше. Тот, кто задушил Мейли, также ранил и Субару… Нет, не так.
Нет, нет. Совсем не так. Это ошибка и это неправильно.
Хватит уже, признай. Пойми. Ты ведь и сам знаешь. Это был не «кто-то». Это было дело рук Нацуки Субару.
Тот «Нацуки Субару», который не был Субару, убил Мейли, а затем, словно хвастаясь своим достижением, вырезал на руке этот знак и снова скрылся в провалах сознания.
— С-сошёл с ума…
Безумие. Помешательство. Иначе и не скажешь.
…Неужели «Нацуки Субару» — это имя непостижимого чудовища?
Он не впервые испытывал недоверие к «Нацуки Субару».
Начиная со странных действий прошлой ночью, на которые до сих пор не было ответа, «Нацуки Субару» явно раз за разом поступал… нелогично.
В довершение всего, тайные сношения с Ехидной, о которых он узнал, допрашивая Юлиуса, и какие-то козни, доведшие того самого Юлиуса до душевного отчаяния — «Нацуки Субару» уже был совсем не похож на того Субару, чей весь опыт сводился к возвращению из круглосуточного магазина.
Право слово, было бы куда правдоподобнее, если бы ему сказали, что в тело Субару вселился кто-то совершенно другой.
— Но это не так…
Как ни досадно, но взгляд на рану на левой руке заставлял отмести это подозрение.
Его имя, вырезанное на руке. Конечно, почерк сильно отличался от написанного кистью или пером, но особенности всё равно проступали.
Конкретно говоря, в написании знаков были особенности, которые Субару знал за собой. Посторонний не смог бы добиться такого сходства, если бы сознательно не старался подражать.
Значит, это, без сомнения, был почерк «Нацуки Субару», имеющего те же корни, что и сам Субару.
Как только это выяснилось, стал очевиден и другой факт.
А именно…
— …В те моменты, когда я теряю сознание, «Нацуки Субару» возвращается?
И этот «Нацуки Субару», поссорившись каким-то образом с Мейли, убил её, оставил этот след на руке Субару и снова спрятался в пробелах сознания?
Вот эта часть была совершенно не понятна.
— У тебя же есть своё тело, так почему, меня… нет, кто я такой? Чего ты добиваешься? Кто ты такой вообще?.. — схватившись за лицо, прошептал юноша дрожащим голосом.
В этом чуждом мире, где неясно, кто враг, а кто друг, Субару наконец пришлось исключить из числа безвредных даже самого себя.
Земля уходила из-под ног, грудь сковала тревога, мешавшая даже ровно стоять.
Но Субару, борясь с этим ощущением, сделал долгий, глубокий выдох.
Сохранять спокойствие было невозможно. В душе царил полный хаос.
Но он не собирался поддаваться воле «Нацуки Субару», оставаться в неведении и плясать под его дудку.
Поэтому…
— …Кто ты такой.
Пробормотав слова ненависти к оппоненту, которого нельзя было увидеть без зеркала, Субару вонзил ногти левой руки в свою правую руку — ту, что была покрыта безобразным узором.
Чёрная кожа поддалась, и из раны показались капли алой крови.
…«Надо же, кровь из этой чёрной кожи тоже красная», — с иронией подумал он.