Кофейня, где подрабатывал Аманэ Фудзимия, на время новогодних праздников закрывалась, так что под конец года ему, по идее, позволялось спокойно отдохнуть.
Вот только как там будет на деле, это уже совсем другой вопрос.
— Махиру-у, я правильно тут режу?
Канун Нового года — последний день года.
Генеральную уборку они закончили ещё накануне, и казалось бы, можно было провести этот день расслабленно, никуда не спеша и не глядя на часы… но куда там.
Как и в прошлом году, Аманэ стоял на кухне, помогая Махиру Шиина готовить осэти.
В отличие от прошлого года, когда он почти не умел готовить, сейчас Аманэ хотя бы до человеческого уровня прокачался. В дни, когда у него была смена в кафе, почти всю домашнюю готовку брала на себя Махиру, и оставлять всё это на неё одну, даже зная, что она и сама не против, ему, как человеку, казалось неправильным. Поэтому он сам вызвался помогать.
По-хорошему, именно Аманэ должен был бы первым засучить рукава и взяться за готовку. Но он толком не знал, как делают осэти, и лишь смутно помнил, что в него входит. О каком «вести» приготовление вообще могла идти речь?
Вот он и был понижен до статуса помощника Махиру.
Пока Махиру, прикидывая цвет, размер и объём уже готовящихся или остывающих блюд осэти, мысленно просчитывала общую палитру и между делом раздавала Аманэ короткие указания, он невольно поражался:
«Ничего себе, как она всё это успевает держать в голове…»
Послушно укладывая тёплые закуски в лакированные коробки так, чтобы красиво сочетались красное с белым, Аманэ с тяжёлым чувством думал о том, что в прошлом году заставил её делать всё это в одиночку.
— …Теперь я могу только представить, как тяжело было Махиру в прошлом году.
— Фу-фу, если вы поняли, насколько всё это хлопотно, я очень рада. Каждое блюдо само по себе несложно, но чем больше наименований, тем больше возни.
— После всего этого я даже голову поднять не смею.
— Вот только физически её не опускайте. Я сейчас у плиты.
— Ла-адно.
Когда и конфорки, и духовка работают на полную мощность, лишние движения — уже опасность, поэтому, не суетясь, Аманэ занимался в меру своих возможностей тем, что ему поручали.
Возможности эти, впрочем, были ограничены. Чего стоило только то, как он чуть не спалил тадзукури — маленьких сушёных сардинок, — так что сейчас он, не умничая, строго следовал указаниям Махиру.
— Слушай, я как-то слишком спокойно отнёсся к тому, что мы тут просто так готовим осэти, но если задуматься, это ж вообще ненормальный уровень навыка, да? Осэти — это что, блюдо, которое каждый может вот так на раз-два сделать?
— Это всё заслуга Коюки-сан. Она меня натаскивала, чтобы я никогда ни в чём не нуждалась, что бы ни случилось.
— Кто она вообще такая, эта ваша Коюки?..
— По её собственным словам, «самая обычная домохозяйка».
— Обычная, говоришь…
Стоило только задуматься, становилось ясно, что способности человека по имени Коюки не имеют ничего общего с «обычным».
Как-то так вышло, что она стала домработницей в семье Махиру, когда девочка уже могла более-менее сама о себе позаботиться, так что опыт домохозяйки у неё наверняка был немалый. Но «просто домохозяйка» не смогла бы так вбить в голову Махиру идеальные навыки ведения хозяйства и, судя по тому, насколько сильно на её характер повлияла Коюки, ещё и заняться полноценным воспитанием. Это была по-настоящему выдающаяся женщина.
К тому же ребёнок был ей не родным — её наняли следить за чужой дочерью, и всё же она относилась к Махиру с искренней душевной теплотой и любовью.
Где тут вообще место слову «обычная», хотелось бы спросить у неё напрямую, но близость их общения явно не располагала к тому, чтобы вот так запросто писать или звонить.
— Смотря на Коюки-сан, я уже не понимаю, что считать нормой.
— Думаю, то же самое можно сказать и про тебя, Махиру.
— Эээ?..
— Пойми уже, ты и сама очень крутая.
Да, Коюки замечательная. Но и Махиру, прошедшая через её школу, ничуть не хуже. И то, что сама Махиру этого не осознаёт, уже само по себе проблема.
Она, казалось, совершенно спокойно относилась к тому, что всегда старательно трудится, постоянно повторяет и оттачивает, но ведь это само по себе достойно похвалы и предмет гордости.
— Ну, если и говорить, что я старалась… то да, старалась, конечно…
— Ага. Ты крутая. Я постоянно тобой восхищаюсь и уважаю тебя. Это то, чего я сам не смог бы, это то, что ты оттачивала годами.
— …Спасибо. Но сколько ни хвалите, с меня ничего не перепадёт.
— Хотя бы смущённая Махиру перепадёт.
Если в такие моменты не хвалить её вслух, она, казалось, совсем потеряет ощущение того, сколько сил вложила.
И ведь это была не пустая лесть. Махиру действительно очень старалась, и те стороны, которые были сильны у неё, Аманэ искренне уважал. Но принимать похвалу в лоб ей, видимо, было неловко, и она, мило вздохнув, выдохнула:
— Ну всё…
Похоже, неприятных чувств это у неё не вызывало — скорее наоборот, она выглядела довольной. Значит, до неё всё-таки дошло.
— За то, что похвалил, разрешаю тебе попробовать.
Пока она доставала из духовки только что испечённый пласт для датэмаки, Аманэ, хорошо знавший по работе и выпечке, насколько опасны раскалённые противни, благоразумно отступил подальше и оттуда радостно воскликнул:
— Свежак!
В прошлом году этот пласт до скрутки оказался таким вкусным, что Аманэ съел его подозрительно много. И вот сейчас горячее, чуть подпружиненное тесто пышет паром и сладковатым ароматом, так что слюнки сами собой набегали во рту.
— Сейчас только обрезки, и вообще, сворачивать надо пока горячее, так что рано.
Увидев, как Аманэ преобразился в пса на «сидеть, место», Махиру заранее пресекла его порыв. Он тут же сник, а она, видимо, находя это забавным, беззвучно хихикнула, плечи задрожали, и она развернула бамбуковый коврик.
В результате скромной, но всё же реальной помощи Аманэ, с утра они успели приготовить столько, что коробки осэти были заполнены ещё до заката.
Хотя блюд и объём они подбирали так, чтобы было не слишком много для двоих, всё равно, глядя на это богатство, Аманэ с уважением думал: «Вот это да, как она всё успела…» — пока Махиру невозмутимо не добавила:
— Часть я подготовила ещё вчера.
После этого ему оставалось только в который раз восхититься её организованностью.
К слову, датэмаки оказались мягкими, воздушными, влажными, с нежной сладостью и едва ощутимым привкусом даси — просто объедение. Конечно, это блюдо всё-таки на Новый год, так что на пробу ему позволили только один ломтик, а дальше грозно сказали «нельзя». Но так у него появилось лишнее ожидание на завтра, и в целом Аманэ был более чем доволен.
Когда всё уже было приготовлено и оставалось только дождаться, пока всё как следует остынет, Аманэ и Махиру занялись уборкой. И тут вдруг по гостиной разнёсся звонок в дверь, оповещающий о гостях, и они одновременно подняли головы.
— Я к домофону.
— Угу.
Никаких гостей он не ждал, разве что какая-нибудь разносная торговля, продажи с порога, но кто вообще станет ходить по квартирам с продажами в такой день? Всё же, с мокрой от пены губкой в руках Махиру к домофону не отправишь.
Как раз освободившийся Аманэ быстро вытер руки полотенцем, посмотрел на мигающий индикатор «гость» и включил экран домофона — и застыл.
— Кто там в такой день… а?
— Что случилось?
— Да так… как бы… почему?
— Простите?
— Там… отец и Ицуки.
— …Прошу прощения?
Махиру тоже непонимающе склонила голову.
Ещё если бы один Ицуки пришёл — это можно было бы как-то объяснить. Но вот почему здесь, в этом городе, оказался живущий далеко отец, да ещё и вместе с Ицуки и именно к дому Аманэ…
Он совершенно не мог это ни представить, ни осмыслить.
— Вообще ничего не понимаю. Серьёзно. Почему тут отец, почему он с Ицуки — вообще ни малейшего смысла. Я их, на всякий случай, впущу, не против?
— Я не против, просто…
Скорее всего, оба прекрасно знали, что Махиру сейчас у Аманэ, и всё равно пришли, так что сначала он спросил разрешения у Махиру. Та, хоть и растерянно, но согласилась принять гостей.
Раз так, держать их на лестничной площадке было бы невежливо, так что разбираться с причинами можно уже внутри. Аманэ поспешил открыть входную дверь внизу, и через несколько минут снова раздался звонок.
Когда он открыл дверь квартиры, там и правда стояли Ицуки и Шуто Фудзимия — настолько странное сочетание, что даже Махиру, стоявшая рядом с Аманэ, не могла скрыть замешательство.
— Извини, что так внезапно заявился в такое время. Напугал, наверное.
— Ну, да, удивился я, мягко говоря… но это ладно…
Косо взглянув в сторону, он увидел Ицуки: тот был одет слишком легко, как для промозглой зимы, чтобы спокойно гулять по улице, и выглядел неважно — бледный, какой-то уставший.
— …Шиина-сан, прости, я тут вообще не к месту ввалился.
— Всё в порядке. Мы как раз закончили. Не переживайте. Сейчас я вам что-нибудь горячее сделаю.
Похоже, решив, что так Ицуки совсем продрогнет, Махиру метнула быстрый взгляд на Аманэ, вежливо поклонилась гостям и бросилась на кухню.
Аманэ тоже пригласил их войти, чтобы они хоть немного пришли в себя. Шуто вошёл с привычной мягкой улыбкой, а Ицуки — с опущенным взглядом и явной неловкостью.
Из кружек на столе поднимался лёгкий пар, словно стараясь приободрить бледное лицо Ицуки.
Ицуки, наверняка промёрзший до костей, получил горячий имбирный напиток с мёдом, чтобы согреться, а Шуто — его любимый чай.
Выбрав напитки с учётом и вкуса, и состояния гостей, Махиру вручила Ицуки тёплый плед и, разложив рядом с сидящим на полу Аманэ подушку, сама аккуратно села на неё по-японски.
— Наверное, у вас миллион вопросов, но сначала позволишь, я расскажу со своей стороны? Давно не виделись, Аманэ, Шиина-сан.
Пока Ицуки не был готов сам заговорить, сначала стоило выслушать, что привело сюда Шуто. Тот, как будто заранее всё понимал, улыбнулся своей обычной мягкой улыбкой.
— «Давно не виделись» — ты же на школьный фестиваль приходил.
— Ну, но разве два месяца — это не «давно»?
— Именно. Мы ведь два месяца не виделись. Шуто-сан, с фестиваля не виделись. И да, ещё раз спасибо за рождественский подарок. Я его очень часто использую.
Она уже благодарила в сообщениях и по видеосвязи, но, видимо, намеревалась обязательно поблагодарить ещё и лично: Махиру вежливо наклонила голову.
Как она и говорила, с Рождества прошло немного времени, но во время занятий и самоподготовки ей было очень удобно пользоваться этим подарком, и она искренне радовалась.
— Рад это слышать. Я переживал, что, может быть, только обременил.
— Ни в коем случае! Это совсем не в тягость, я очень рада и правда сильно им дорожу!
Махиру замахала руками, отчаянно отрицая его опасения, а Шуто просто добродушно улыбался, очевидно и не сомневаясь, что она отнесётся к подарку серьёзно и с теплом.
— Ладно, тогда перейдём к главному, окей?
— Да. Я же утром писал, что приеду, но, судя по реакции, ты не смотрел.
— А, чёрт, и правда. Мы весь день осэти делали, я так и не притронулся к телефону… прости, это я виноват.
Проверив смартфон, как подсказал отец, Аманэ увидел два непрочитанных сообщения от Шуто — там как раз и говорилось, что тот собирается заглянуть к нему домой.
На канун Нового года Аманэ заранее предупредил родителей, что будет дома, так что те, видимо, и не сомневались, что застанут его. Непрочитанные сообщения в такой ситуации — уже на его совести, и уж точно не повод пенять отцу.
— Мне надо было предупредить тебя ещё вчера. Извини, напугал.
— Да нет, я, конечно, перепугался, но дело вообще не в этом…
Ни приход Ицуки, ни приход самого Шуто не были чем-то таким, от чего можно упасть в обморок. По-настоящему удивляло то, что два почти не знакомых друг с другом человека появились у порога вместе.
— Для начала, наверное, стоит объяснить, что я вообще тут делаю? У меня ничего особенно сложного: у меня были дела в этом городе, которые никак нельзя было перенести, так что я всё равно собрался сюда… а уж заодно — ну ладно, если честно, это и был настоящий повод — решил заодно заехать и посмотреть, как вы.
— Ну это понятно, и я как раз так и подумал. Если бы это сказала мама, я бы ни за что не поверил.
В сообщении он как раз и писал, что у него дела по дороге, а потом он заглянет к сыну. В этом не было ничего странного. Шуто вообще не выглядел человеком, который бы специально садился на синкансэн или ехал столько на машине только ради того, чтобы просто посмотреть на сына.
Вот Шихоко… про неё такого не скажешь.
— Жестоко-то как.
— Если бы это была мама, было бы ясно, что ей в первую очередь хочется увидеть Махиру. Она ещё ради этого себе «дела» придумает.
— Тут я с тобой согласен. Шихоко-сан прям слегка обиделась, что я её не взял.
— Я так и думал. Ладно, но почему ты пришёл вместе с Ицуки? Вы же контактами не обменивались?
— Да нет. Просто когда я шёл к вашему дому, он один стоял вон там, в парке. Я его узнал и окликнул. Хорошо, что не ошибся.
Похоже, сработала феноменальная память Шуто: он узнал Ицуки и «подобрал» его по пути.
— …Если судить по виду, ты довольно долго торчал на улице, Ицуки. Что случилось?
Благодаря мёду с имбирём, пледу и тёплому воздуху в квартире, лицо Ицуки уже почти вернуло себе обычный цвет, но выражение осталось по-прежнему тяжёлым.
Он вообще был из тех, кто легко мёрзнет, и представить, что он добровольно в такую погоду вышел из дома в одной лёгкой кофте, было невозможно. Да ещё и просто так стоять один в парке — явно ненормальная ситуация.
Логичнее всего было предположить, что что-то произошло, он психанул и выскочил из дома — именно так и думал Аманэ.
— Ну… скажем так…
— С отцом поругался?
Почти всегда, когда Ицуки сбегал из дома, причина была одна и та же. В канун Нового года семьи обычно проводят много времени вместе, и с учётом того, насколько у них отношения натянутые, спор был почти неизбежен.
Как и следовало ожидать, Ицуки посмотрел на него, как будто спрашивая: «Как ты догадался?» — и сжал губы.
— В этот раз даже не то чтобы он один виноват… и повод какой-то не прямой…
— То есть?
— Ну, конец года всё-таки. Братья вернулись домой, хотя видно было, что просто некуда деваться. И отец с братом опять сцепились, начали ругаться. Ну и меня заодно задело. Я решил выйти, головой проветриться, посидеть, подумать о вечном…
— …Ругаться начали из-за брата?
— Ага.
Если разложить слова Ицуки по полочкам, получалось следующее: его брат, тот самый, у которого уже был один большой конфликт с семьёй и который теперь жил отдельно с партнёром, вернулся на праздники. В итоге они с отцом, Дайки, поссорились, и под горячую руку попало и Ицуки. В результате тот махнул рукой на всё и сбежал из дома.
И тут мимо проходил Шуто, увидел это дело и, отчасти для «спасения», отчасти ради компании, привёл его к Аманэ.
— Кстати, отец знает, что ты вышел?
— Я вылетел с криком, так что, может, заметил, а может, был так занят ссорой с братом, что даже и не понял. Приоритет у наследника повыше, чем у меня, как-никак.
Слова Ицуки звучали так, словно он уже смирился. В них смешались и усталость, и тихая печаль — явно дома всё вышло далеко за рамки простой перепалки.
Обычно Ицуки предпочитал отыгрывать весёлого дуралея и не показывать, что творится у него внутри, но сейчас он был явно подавлен. Значит, его это задело очень сильно.
— Ицуки, а ты чего сам хочешь?
— В том-то и дело… я сам хочу спросить. «Чего я хочу? Что мне теперь делать?» — вот это.
— …Вы, значит, так поругались… брат что, опять заявил, что не хочет наследовать?
Аманэ кое-как представлял характер Дайки. Строгий, конечно, но не тот, кто будет орать без повода. Если даже он дошёл до прямой перебранки, значит, дело было серьёзное.
Если и искать причины ссоры, связанные и с братом, и с Ицуки, то логичнее всего было бы подумать о семейных делах — статусе семьи, наследовании, всём таком. И, судя по реакции Ицуки, ошибся он не сильно.
Тот дёрнулся, будто его ударили током, и виновато сдвинул брови домиком.
— Не то чтобы он прямо отказывался, но, скажем, остыл, но всё равно внутренне сопротивлялся. Мол, если отец так и не изменится, то… Если честно, уже не смешно, поэтому я попытался вмешаться и разнять их, а в ответ услышал в обе стороны: «Дети, помолчи», «Ты не наследник, тебе этого не понять, у тебя лёгкая доля». И что мне после этого делать?
— Ицуки…
— Чего вы вообще от меня хотите? Попробовали бы на моём месте побегать туда-сюда.
Эти слова, сказанные сквозь стиснутые зубы, и были, пожалуй, его настоящими чувствами.
Гораздо сильнее злости в его голосе звучало бессилие. Сжав в руках край пледа, Ицуки тяжело выдохнул.
— …Эм, Шуто-сан, можно спросить?
— Если я смогу ответить, спрашивай что угодно.
Наверняка он хотел услышать мнение взрослого, который не связан ни с ним, ни с его семьёй.
Шуто не был человеком, который ради друга сына подменит собственное мнение. Он из тех, кто не подстраивается и не умалчивает ради удобства. В этом Аманэ, как сын, был уверен.
— Шуто-сан… вы хотели бы, чтобы ваш ребёнок унаследовал ваше дело?
— Перед тем, как отвечать, я всё-таки попрошу помнить, что говорить мне это легко — я не завишу от наследственности и статуса.
На самом деле Шуто не знал всех обстоятельств Ицуки.
Аманэ не стал бы выносить чужие проблемы на суд родителей. Всё, что у них было, — это то, что Ицуки сказал сейчас, и впечатление от встречи с Дайки в прошлый раз.
— Наша семья вообще не из тех знатных родов, которые во что бы то ни стало надо «сохранять», так что, наверное, мой ответ будет отличаться от того, что ты хочешь услышать. Но лично я был бы рад, если бы дети пошли по нашему пути. Это значит, что они смогут нас обогнать.
Фудзимия — не такая известная и уважаемая семья, как Аказава. Есть, конечно, кое-какие вещи, что переходят по наследству, но в целом это обычная семья.
Так что разделить все нюансы проблем Ицуки Шуто не мог, но он ясно понимал, где именно он некомпетентен, и продолжил.
— Но при этом я считаю, что это не то, что мы имеем право навязывать. Мне легко так говорить, конечно, но если семье суждено пресечься, значит, так тому и быть. Лично я не вижу в этом трагедии.
— …Даже если это значит оборвать дорогу, по которой шли поколения до вас?
— Да. Конечно, мне было бы приятно, если бы кто-то продолжил дело, которое мы начинали. Но я оставлю выбор за ребёнком.
— Папа…
— И да, я не считаю, что желание сохранить семью — это что-то плохое. Есть вещи, которые должны передаваться из поколения в поколение. Есть целые системы, которые держатся на этом. Нельзя так просто взять и объявить, что твой отец ошибается.
— Вот как…
— Просто я не думаю, что принуждение сработает.
Людей, как правило, чем сильнее давят, тем больше тянет дать отпор, — с лёгкой улыбкой произнёс Шуто и на секунду посмотрел куда-то вдаль.
— В конце концов, родители и дети — это два разных человека. Они не могут совпасть полностью. Я и сам в своё время шёл поперёк родителей.
— Что, правда?
— Я был не таким уж пай-мальчиком. Родителям со мной досталось.
Со стороны Аманэ всегда казалось, что у отца с дедушкой и бабушкой по отцовской линии идеальные отношения, никаких конфликтов видно не было. Но, видимо, в молодости и у Шуто случались свои истории.
Сейчас он выглядел спокойным, уравновешенным взрослым мужчиной, и даже со стороны сына казался во многом идеальным человеком. Но сам он как-то говорил: «Я в молодости был не без шалостей».
— Можно сказать, что ты не знаешь, как себя вести из-за семейных обстоятельств, да?
— …Да.
Отношения между Дайки и Читосэ, статус семьи, проблема наследника — всё это дергало Ицуки в разные стороны. Он с мрачным видом кивнул, а Шуто всё так же мягко продолжил:
— Что бы я ни сказал, это всё равно будет безответственно. Но если смотреть со стороны… твой отец кажется мне человеком, который умеет слушать.
— Ничего себе…
— Понимаю, что с твоей точки зрения это совсем не так, и что тебе он кажется упрямцем и глухой стеной. Но мне не кажется, что он прям совсем уж непробиваемый.
С этим согласился бы и Аманэ. Дайки был упёртым, прямолинейным человеком, но не таким, чтобы наотрез отказываться слушать собственного сына и гнуть своё любой ценой. Если бы он был такой стеной, то в прошлый раз слова Аманэ просто пролетели бы мимо него.
Он, да, был жёстким, с чётким стержнем внутри, уверенным в своих принципах. Но при этом — тёплым человеком. Просто после всей истории с Ицуки и Читосэ от переживаний он, как считал Аманэ, стал ещё более непреклонным.
— Только вот сейчас, похоже, вы даже за один стол для разговора сесть не можете. Мне кажется, твой отец ещё не готов выслушать.
— За стол?..
— Я к тому, что ко всему нужна подготовка. В бурю конструктивно поговорить невозможно.
Шуто пригубил уже слегка остывший чай и серьёзно посмотрел на Ицуки.
В этом взгляде было и мягкое сочувствие, и вместе с тем спокойная, прямолинейная строгость — словно он смотрел прямо в самую глубину.
— …И что же мне делать?
— Чего ты хочешь, Ицуки?
— Быть вместе с Чи… с Читосэ.
— Чего хочет твой отец?
— Чтобы мы побыстрее расстались.
— Нет.
— Аманэ?
— Думаю, всё-таки нет.
Аманэ не собирался оправдывать Дайки, и сердцем он был скорее на стороне Ицуки. Но его взгляду, будто отец хочет во что бы то ни стало разлучить его с Читосэ, захотелось возразить.
Да, Дайки не мог принять Читосэ, не признавал её. Но он и не предпринимал никаких активных шагов, чтобы её прогнать. Наоборот, временами казалось, что он сам хотел бы её принять.
Просто внутри у него было что-то, с чем он никак не мог смириться, поэтому он и мучился, не в силах до конца одобрить выбор сына.
— Раз ты так говоришь, значит, у тебя есть на что опереться?
— Нехорошо, конечно, рассуждать о чужих родителях на уровне догадок, но, по-моему, Дайки-сан вовсе не хочет насильно разлучить Ицуки с Читосэ. По крайней мере, лично я ни разу не слышал от него прямого «брось её».
— Ты не допускаешь, что он просто не хотел говорить такое при друге сына?
— Я об этом подумал. И всё равно думаю, что дело не в этом.
— …Если ты так чувствуешь, значит, в твоей картине мира это так и есть. Но со стороны… всё выглядит так, будто он в итоге хочет только одного — чтобы мы с Чи расстались.
То, как видит Дайки Аманэ, и то, как видит его родной сын, по определению не совпадают. Для Ицуки, скорее всего, слова друга прозвучали как защита объекта его злости.
По его мрачному лицу вдруг вспыхнуло горячее пятно.
— Твои родители хотя бы смотрят на ребёнка! А тот… он вообще не думает о том, чего хочу я!
Сразу после того, как он это выкрикнул, лицо у него помрачнело. Наверное, он понял, что перегнул палку.
Через секунду его плечи бессильно опали. С виноватым видом он выдавил:
— Прости…
Такой искренний, тяжёлый голос, что Аманэ самому стало неловко.
— Забей. Я прекрасно понимаю, как бесит, когда чужой человек начинает учить жизни — так и хочется сказать: «ничего не знаешь, а лезешь». Неприятно, наверняка я ещё и прозвучал так, будто встал на сторону Дайки-сан. Ты не виноват. Это я виноват, прости.
— …С чего это ты извиняешься, придурок?
— Потому что я не прав.
— С чего вдруг. Это же я вспылил и сорвался на тебя. Ты вообще ни при чём. Это я тут сижу и ною, заливаясь мёдом с имбирём.
— Мёд с имбирём, говоришь?
— Отстань.
По характеру Ицуки было видно, что слишком затягивать мрачную атмосферу нельзя, поэтому Аманэ нарочно перевёл это в лёгкую шутку. Ицуки, кажется, понял и так же нарочито подыграл.
Раздражение, конечно, никуда полностью не делось, но и обрушиваться на Аманэ с претензиями он не стал — проглотил всё и улыбнулся своей обычной лёгкой улыбкой.
Шуто, который до этого не вмешивался, дождался, пока воздух между друзьями немного потеплеет, и продолжил:
— У меня с Дайки-сан разные взгляды на воспитание, так что я не берусь судить его строго. Но думаю, вам всё-таки стоит один раз спокойно поговорить. Мне не кажется, что он тот, кто без разбора всё отрицает. Хотя я понимаю и то, что он, как ты говоришь, не слушает. Поэтому… вам нужно подготовить для разговора хорошие карты.
— Карты?
— Слабые места оппонента, плюсы, минусы — что угодно. Пока ты не посадишь его за стол переговоров, разговора не будет. Пытаться добиться понимания или переубедить кого-то, когда у тебя нет ни одного козыря, — почти обречённая затея.
— …То есть пока у меня нет этих карт, смысл слушать меня у него отсутствует?
— Не то чтобы совсем отсутствует, но уши у него будут закрыты. Идеально было бы говорить открыто, без всяких хитростей, но если до этого момента у вас не получалось, то неудивительно, что тебе тяжело.
— …Да.
— Скорее всего, он всё ещё видит в тебе не равного себе взрослого, а ребёнка, которого надо опекать.
Судя по тому, как напряглись его щёки, Ицуки это и сам понимал.
— Ты ведь не хочешь довести до полного разрыва?
— Не хочу…
— Тогда тебе стоит подготовиться так, чтобы вы смогли сесть за стол и поговорить. Если ты будешь просто шуметь и бузить, он только ещё сильнее упрётся.
Хотя Шуто провёл с Дайки всего чуть-чуть, казалось, что он довольно точно уловил его характер.
Аманэ тоже не успел узнать его слишком близко, но образ Дайки, увиденный им, и тот, что теперь описывал Шуто, совпадали. По крайней мере, не было ощущения, что они говорят о разных людях, как утверждал Ицуки.
— Не все люди готовы спокойно во всём разбираться, и у всех свои ценности. Всегда найдутся те, кто считает неправильным то, чего хочешь ты. А что «правильно», а что «нет», вообще редко бывает однозначным.
— …То есть то, что мой отец считает правильным, для меня неправильное, но для него это его правда?
— И наоборот. То, чего хочешь ты, для него тоже не обязательно благо. Поэтому вы оба и не хотите уступать.
— …Я…
— Поэтому, если ты хочешь говорить, тебе нужно прежде всего посадить его за стол. Если хочешь избежать крайних мер, лучше заранее подготовить переговорные козыри.
Под «крайними мерами» явно имелся в виду разрыв с семьёй и уход из дома. Ицуки, скорее всего, и сам уже об этом думал.
Но такой шаг был слишком рискованным и, что важнее, вряд ли был бы тем, чего хотела Читосэ.
Если она узнает, что Ицуки порвал с родителями ради неё, она, скорее всего, отчаянно не захочет этого.
— Когда соберёшь карты, подумай сам: чего именно ты хочешь? Какую жизнь ты видишь? Насколько реально воплотить это желание? Насколько ты готов идти на уступки? Всё это нужно разложить по полочкам до разговора. Если ты придёшь только с расплывчатой мечтой, без конкретного плана, не стоит ожидать, что он её примет. Твой отец, судя по всему, в таких вещах строг.
Упрямый, прямой и принципиальный Дайки не станет слушать полусырые планы без настоящей решимости и подготовки.
Кажется, Ицуки это понимал, потому что сжал губы и нахмурился. Шуто посмотрел на него с мягкой, но внимательной улыбкой.
— Если вдруг вы всё-таки не сможете найти общий язык, я могу стать одной из твоих карт. Сам факт, что на твоей стороне будет ещё один взрослый, — тоже козырь.
— …Почему вы так за меня переживаете? У вас от этого ни выгоды, ни причин. Я даже не помню, чтобы делал хоть что-то, чтобы вам понравиться.
Ицуки искренне этого не понимал.
Ведь для него Шуто был не больше чем «отец друга». Они толком ни о чём не говорили, разве что в прошлый раз обменялись приветствиями. Почти посторонний человеку.
И вот этот человек не только внимательно выслушал его и дал совет, но ещё и собирается лично вмешаться. Не удивительно, что тут хочется спросить «зачем?». Если бы, к примеру, сам Дайки так сильно за него переживал, Аманэ тоже бы задумался, где подвох.
Объект его подозрений, Шуто, несколько раз моргнул, а затем мягко улыбнулся.
— Я у тебя в долгу.
— В долгу?..
— Я думаю, что это ты спас нашего Аманэ. Если бы ты не подошёл к нему, если бы не протянул руку, он мог бы уйти куда-то очень далеко в темноту. А сейчас он живёт спокойно и счастливо. Разве этого недостаточно, чтобы я тебя поддержал?
Выходило, что Шуто был куда больше рад знакомству сына с Ицуки, чем сам Аманэ себе представлял.
Тот никогда подробно не рассказывал родителям о нём, но они точно знали, что это первый человек, которому он так по-настоящему доверился и которого назвал другом.
Когда Аманэ замкнулся в себе, больше всего за него переживали именно родители.
И именно они волновались, когда он, не выдержав шума и суеты, сбежал в незнакомое место, где никого не знал, но всё равно отпустили его.
И вот там, где он собирался провести время в одиночестве, его приняли как друга — это сделал Ицуки. И за это Шуто был ему благодарен, наверное, даже сильнее, чем Аманэ мог себе представить.
«…Слушать это самому… дико неловко…»
Если стоя рядом слышать, как твои родители говорят другу, что счастливы, что он стал твоим другом, — тут волей-неволей почувствуешь себя неловко. Но сколько бы он ни сказал, всё равно всё прозвучит как банальное «да ладно вам» и будет воспринято как стеснение. Поэтому Аманэ благоразумно промолчал.
— Если и этого мало… ну, тогда скажем так. Я не хочу осуждать, но мне не нравится отношение твоего отца к тебе. И как человек я хочу наблюдать за тем, какой выбор сделаешь ты. Мне нравятся люди, которые преданы своим чувствам. Это хорошо.
С игривой улыбкой, но вполне серьёзно, Шуто озвучил ещё одну причину, по которой он болеет за Ицуки. Тот, поражённо глядя на его не теряющее мягкости лицо, лишь без сил опустил брови.
— …Нечестно.
О чём именно он так сказал «нечестно», Аманэ только догадывался, но озвучивать догадку не стал — просто молча наблюдал за Ицуки.
Шуто тоже больше ничего не добавил. Он просто тихо, спокойно ждал, пока Ицуки придёт к какому-то решению, до тех пор, пока тот, опустив голову, не поднимет её снова.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
В телеграмме информация по выходу глав. Также если есть ошибки, пиши ( желательно под одной веткой комментов).
Телеграмм канал : t.me/NBF_TEAM
Поддержать монетой переводчика за перевод : pay.cloudtips.ru/p/79fc85b6