По приказу Дэниела офицеры молча взялись за ручки дверей и распахнули их.
За дверями стояла Сильвия, одетая в элегантное платье, спиной к входу.
Лунный свет, струящийся с полной луны, окутывал ее печальным сиянием.
Атмосфера словно предостерегала от приближения — но Дэниел не колебался.
Он вошел в комнату и тихо произнес:
— Ваше Величество.
Его голос, мягкий как ветерок, заставил плечи Сильвии слегка дрогнуть.
Но она не обернулась.
Будто зная, что он придет, Сильвия прошептала:
— ...Войди, Дэниел.
Кивнув, Дэниел медленно подошел к ней.
Оказавшись рядом, он естественным образом перевел взгляд на раскинувшийся за террасой город.
Столица простиралась до горизонта, заполненная бесчисленными танками и солдатами, занявшими свои позиции.
Танки казались игрушечными, а суетящиеся солдаты — крошечными, как муравьи.
Сильвия наблюдала за вступлением 7-й бронедивизии в столицу именно отсюда. Поэтому она и знала, что Дэниел придет за ней.
— Ваше Величество, как видите, ситуация полностью под контролем...
Повернувшись к ней, Дэниел запнулся на полуслове.
В полуприкрытых глазах Сильвии не было и проблеска жизни.
А на щеках еще виднелись следы слез.
— Скажи мне кое-что.
Ее голос был сухим, надломленным, блуждающим впустую.
— Как ты думаешь, почему я решила стать императрицей?
Дэниел не мог ответить легко.
Простой солдат не имел права предполагать волю государя.
Пока Дэниел молчал, Сильвия после паузы продолжила:
— Правда в том, что я никогда не хотела быть императрицей.
То, что последовало дальше, в некотором роде было откровением.
— Меня это совершенно не интересовало. В юности я мечтала лишь встретить любимого человека и создать с ним семью.
Тогда политика и власть были для нее не более чем иллюзией.
Она не стремилась к ним и не желала их.
— Но мысли меняются, не так ли?
Сильвия тихо выдохнула, будто вспоминая то, о чем предпочла бы забыть.
— Когда мне было десять, мой брат убил служанку, которая за мной ухаживала. Просто потому, что та осмелилась ослушаться его приказа.
Служанка отказалась выполнить непристойное требование раздеться — и за это была убита.
Сильвия, потрясенная, сообщила об этом отцу и обратилась ко многим дворянам при дворе. Но в ответ услышала лишь: «Молчи».
Они боялись, что правда — о том, что принц совершил убийство — подорвет авторитет императорской семьи.
— Именно тогда я поняла. Что императорский дом прогнил изнутри. И почувствовала: если мой брат, способный убивать без тени сожаления, станет императором, Империя утонет в горе.
Дыхание Сильвии растворилось в ночном ветре.
— Поэтому я решила стать императрицей. Потому что никто другой не мог остановить его.
Чтобы смерть служанки, верно служившей ей, не оказалась напрасной, Сильвия отдала все силы.
Не имея никакой основы, она создала свою фракцию, вела политическую борьбу, лично посещала фронт, чтобы заручиться поддержкой солдат.
А затем появился Дэниел Штайнер.
Превосходя всех, Дэниел поддерживал Сильвию на всех фронтах, обеспечив ее восхождение на трон.
Став императрицей, Сильвия осмелилась надеяться.
Если не на великую империю, то хотя бы на ту, где можно жить.
...Но все оказалось тщетно.
— Я верила, что политика должна служить общему благу. Что если я, как императрица, буду работать для счастья многих, даже противники в конце концов отложат разногласия.
Но реальность оказалась иной.
— Я ошиблась. Политикой всегда движет личная выгода.
Дворянский союз развязал гражданскую войну, прекрасно зная о хаосе, который она принесет.
Они заключили под стражу собственную императрицу, захватили институты власти, распространяли ложь по всей стране.
Зная, что их действия посеют ужас среди народа, обрушат рынок, подорвут дисциплину армии — они продолжали.
Все ради своих привилегий и прибыли.
— Я осознала это слишком поздно. Можно сказать, что нынешний хаос — результат моей некомпетентности.
Мертвые глаза Сильвии и ее самобичевание вызывали жалость.
Дэниел выдержал паузу, затем заговорил:
— Это не вина Вашего Величества. Никто не мог предположить, что Дворянский союз использует похороны покойного императора для захвата столицы.
Они действовали опрометчиво, движимые страхом перед неучтенной переменной — Дэниелом Штайнером.
Эта поспешность привела их к чудовищным преступлениям, предательству самой человечности — чего никто не мог предвидеть, даже будь на месте Сильвии более мудрый правитель.
Но раны, въевшиеся глубоко в сердце Сильвии, не заживали так просто.
— Если бы не ты, полковник Дэниел... кто бы поверил мне? Я уже...
— Ваше Величество!
Дэниел перебил ее, повысив голос.
— Возьмите себя в руки! Вы правили справедливо! Как гражданская война может быть вашей виной? Клянусь, народ не обвинит императрицу — они обвинят истинного предателя, герцога Бельвара.
Он говорил с горячей убежденностью, глядя в глаза Сильвии, которая смотрела на него в растерянности.
— Сейчас не время тонуть в сожалениях, Ваше Величество. Вы должны думать о стабилизации Империи. И я намерен предложить самый быстрый способ сделать это.
Хотя его выражение лица было смертельно серьезным, мысли Дэниела были куда менее благородны.
Это мой последний шанс снять этот чертов мундир...!
С твердой решимостью Дэниел опустился на одно колено перед Сильвией.
— Ваше Величество. Я смиренно прошу об отставке.
При слове «отставка» глаза Сильвии дрогнули.
Она с трудом открыла рот, все еще смущенная.
— ...Отставке? Зачем ты такое говоришь?
— Ваше Величество. Сейчас тот, кто контролирует столицу и вернул все центральные институты — это я, Дэниел Штайнер. Народ, армия, даже политики... они, вероятно, считают, что настоящая власть в Империи теперь не у императрицы, а у Дэниела Штайнера.
Дэниел склонил голову.
— Поэтому прошу — увольте меня и верните себе власть. Я вошел в столицу без приказа — есть все основания для отставки. Если вы это сделаете, я уйду без сопротивления.
В голосе Дэниела не было ничего, кроме искренности.
И все же Сильвия... не могла его понять.
— Ты хочешь сказать... готов отказаться от всего и уйти — ради меня?
— Да.
— Почему... Почему ты принимаешь такое болезненное решение...?
В глазах Сильвии вновь появился цвет.
Там, где раньше были лишь раскаяние и самообвинение, теперь читалось сострадание — и жалость.
Она не могла понять. Не могла принять, что Дэниел откажется от всего, чего достиг... ради нее.
— Ты вообще понимаешь, что значит быть уволенным мной? Это не просто запрет на службу — тебе больше никогда не позволят занимать государственные должности. Когда слово «увольнение» звучит из моих уст, это не формальность.
Если император лично увольняет кого-то, жизнь этого человека фактически окончена.
По крайней мере, в Империи для него больше не будет достойной работы.
Но Дэниел ответил без тени сомнения.
— Именно этого я и хочу.
Будто уже смирился.
— Если мое несчастье принесет счастье Вашему Величеству, я с радостью приму его.
— Ты сумасшедший? Зачем идти на такое—
— Я же говорил вам однажды, не так ли?
Дэниел поднял голову и посмотрел на нее.
— Сильвия фон Амберг.
Произнеся ее имя, Дэниел слабо улыбнулся.
— Вы единственный государь, которого я когда-либо признавал. Только с вами я имею смысл существовать.
Сильвия поняла подтекст его слов — и глаза наполнились слезами.
Перед ней стоял мужчина, готовый отказаться от всего ради одной женщины.
И перед этим мужчиной женщина тихо заплакала.
— У меня... нет ничего...
Ей нечего было предложить Дэниелу.
И все же, снова и снова он спасал ее — не прося ничего взамен.
А теперь... и на этот раз ради меня...
Он предлагал разрушить собственную жизнь.
Не в силах сдержать нахлынувшие чувства, Сильвия опустилась на колени и крепко обняла Дэниела.
Их тела соприкоснулись, делясь теплом.
— Прости. Мне так жаль...
Непостижимые чувства к Дэниелу расцвели, как цветок.
Она скрывала их так долго, отрицала каждый раз, когда они пытались прорваться — но теперь больше не могла.
Она родилась, чтобы любить этого мужчину.
— ...Ваше Величество.
Дэниел обнял ее в ответ, нежно гладя по спине.
Жест понимания — боли и вины, которые она вынесла.
Под звездным небом Сильвия — уже не императрица, а просто женщина — покоилась в объятиях Дэниела и тихо осознала.
Дэниел...
Беспредельно преданный слуга, который должен оставаться с ней вечно — и единственный мужчина, завоевавший ее сердце.
А значит...
Об отставке не могло быть и речи.