Убедить их использовать третий способ — замаскироваться под торговый караван и войти в Кросс-Гард через два дня на рассвете — оказалось несложно.
— Предчувствие нехорошее.
Причина была та же, что и когда он предложил лезть на стену.
Торрес его поддержал, а Пин сдержанно кивнула.
— Что ж, значит, сегодня снова ночуем здесь.
В лагере, где они вырыли норы. Услышав это, боец по прозвищу Повар с улыбкой сказал:
— Тогда, может, достанем то самое к ужину?
Передовой разведывательный отряд во главе с рейнджером Пин. Когда они выходили на задание, то оставались в среднем на полгода. Конечно, если в процессе что-то случалось, они могли вернуться и через месяц-другой. Но здесь они находились уже восьмой месяц. За это время они перепробовали всё на свете. В том числе и солили мясо пойманных зверей, чтобы приготовить ветчину.
— Точно, может, пропустим по стаканчику? — с воодушевлением подхватила Пин.
Казалось бы, нервы у этого отряда должны быть натянуты как струна — похлеще, чем у бойцов на передовой. Но то ли они у них притупились, то ли были выкованы из стали — сразу и не поймёшь.
«А может, именно ради таких моментов они всё остальное время и остаются начеку».
Но при этом они следили, чтобы костёр в их «столовой» не дымил. Часто по очереди совершали обход по большому кругу для охраны окрестностей. А двое самых зорких бойцов, сменяя друг друга, непрерывно наблюдали за округой.
Глядя на этих разведчиков, Энкрид вспомнил слова, услышанные когда-то.
— Что слишком прямо, то легко ломается. Нужно уметь плавно изгибаться, когда это необходимо.
От какого же инструктора он это слышал?
«Это был не инструктор».
Это был святой воин из ордена, совершавший паломничество по провинциальным городам. Он сказал, что у него нет времени на наставления, и предложил ограничиться коротким, но ясным уроком — спаррингом. Судя по тому, как он, громогласно хохоча, поглаживал бороду, его можно было принять за разбойника, а не за священнослужителя, но он был уважаемым клириком и выдающимся воином.
— То, что ты изгибаешься, не значит, что ты становишься мягким. Если стержень твёрд, то его не сломать. Объяснить попроще? Хватит орать во всю глотку.
Он сказал, что в каждом взмахе его меча слышится вопль.
Поэтому ли? Энкриду вдруг стало любопытно, как выглядит его фехтование со стороны.
Дзинь.
Сердце подсказало, и тело повиновалось.
— …Я же сказала, давай выпьем, чего это он опять? — пробормотала Пин, только что получив бутылку от бойца, нашедшего припрятанную выпивку.
Поднявшись, Энкрид выхватил меч и взмахнул им. Это не имело никакого отношения к повторяющемуся дню. И не было чем-то, чему он научился недавно. Это был взмах, рождённый простым вопросом.
Святой воин, с которым он тогда столкнулся, сказал, что каждый взмах меча Энкрида подобен воплю. Воплю отчаяния того, кто, корчась в агонии, не позволяет себе сломаться.
— Нужно уметь мягко использовать мышцы, чтобы и меч вылетал быстрее.
За лицом громогласно смеявшегося святого воина возникли лица товарищей Энкрида.
Сотни спаррингов. Каким был тогда Рем?
Его мышцы были воплощением эластичности. В основе его техники, позволявшей так свободно владеть топором, была расслабленность. От уверенности в собственной непобедимости?
«Нет».
Образ предплечья, изгибающегося словно хлыст, топор, лицо Рема, его мышцы — всё это слилось в единую картину, давая ответ.
«Он использовал ровно столько силы, сколько было нужно, и только тогда, когда это было нужно».
А Рагна? Его движения казались апатичными, но в них был вплетён немыслимый уровень фехтования.
То же самое касалось Заксена и Аудина. Вопреки своей скованной манере, Заксен тоже всегда был расслаблен. Аудин же, хоть и дразнил Энкрида, заламывая ему руки, даже успевал давать советы.
А что же он сам?
«Плечи».
Нет, он сражался, напрягая всё тело. Даже когда соединял точки. Потому что ему всегда приходилось выкладываться на полную. Потому что он считал, что если не делать всё возможное, то смысла нет. Именно это и было напряжением в его плечах.
Энкрид взмахнул мечом в воздухе.
Вжух.
По сравнению с обычным, удар был до смешного слабым.
«Это я просто расслабился».
Но расслабить тело не значит убить саму мощь удара. Метод, путь, указатель — всё это начало смутно вырисовываться.
Знать — не значит тут же уметь. Он знал. Слишком хорошо знал. Энкрид до мозга костей осознавал свой уровень таланта. Он всего лишь осознал, что нужно расслабить плечи. Однако от одного этого озарения сердце забилось чаще.
Радость и восторг наполнили всё его тело. Это был восторг человека, который увидел путь, просто осознав, что можно идти прямо. А для Энкрида меч был жизнью, а жизнь — мечом. Они были спутниками на пути к мечте.
И в этом восторге у него возник вопрос.
«Неужели отчаянная борьба — единственный ответ?»
Он всегда давал себе зарок не тратить сегодняшний день впустую ради завтрашнего. Он много раз брал себя в руки. Терпеть, стиснув зубы, и отчаянно бороться было нетрудно, так он и поступал всегда, но…
«Не обязательно поступать именно так».
С этой мыслью он опустил меч.
Вш-ших.
Звук рассекаемого клинком воздуха был не таким, как раньше. Услышав его, Энкрид едва заметно улыбнулся. Только что нанесённый удар. В этом простом рубящем ударе сверху вниз он ощутил что-то до боли знакомое.
Когда это было? Это случилось в поле высокой травы, когда он был с Эндрю и Энри. Тот самый, как говорят, удар, который не чувствуешь в руке. Тот удар, что гении наносят бесчисленное множество раз. Будь мгновение назад перед ним противник, он разрубил бы его, не почувствовав в ладони ни малейшей отдачи. И хотя он бесчисленное множество раз пытался повторить его, чтобы снова испытать то же чувство, ему так ни разу и не удалось нанести «удар, который не чувствуешь в руке», но…
«Получилось».
Этот удар только что сорвался с его руки. Как этому можно было не радоваться?
— Этот последний удар… он был каким-то другим.
— Точно. Редкий удар.
Пин и Торрес, сидевшие рядышком, заговорили. Оба были наблюдательны. Затем Пин добавила:
— С ним точно всё в порядке? Почему он всё время ухмыляется в одиночестве?
— Это не ко мне. Я и сам видел его всего пару раз. То, что он не в себе, известно и в основном лагере.
Энкрид легко пропустил их разговор мимо ушей. Ему хотелось лишь снова и снова взмахивать мечом. И мысль, что пришла следом.
«Бороться до последнего, но…»
Каково это — бороться без напряжения в плечах? Что в этом повторяющемся дне отчаянные попытки выжить — не единственный ответ. Что вопли — не единственный путь. Что же важно? Шагать в завтрашний день, сохранять правильный настрой и получать всё, что только можно, в процессе.
Это озарение. Это прозрение. Новое знание.
И пока он радостно улыбался этому…
— Эх, с такой-то внешностью ему даже такая улыбка к лицу. Другой бы выглядел как псих, а ему идёт, — сказала Пин, прихлёбывая вино.
— А я? — встрял Торрес невпопад.
Его попросту проигнорировали. Несколько бойцов, хихикая, похлопали его по плечу. Хоть они и были знакомы всего несколько дней, они быстро приняли его в свой круг.
Пока он яростно размахивал мечом, Пин, Торрес и несколько бойцов разделили пару стаканчиков. Выпивки было немного, да и не была она крепкой. Это было дешёвое фруктовое вино, какое можно найти в любом городе. В качестве закуски они нарезали несколько ломтиков солёной и копчёной ветчины, приготовленной здесь же, в лесу, служившем им столовой.
— Тебе точно нужно открыть таверну, — сами собой вырвались слова, обращённые к разведчику, мечтавшему стать поваром.
Энкрид к выпивке так и не притронулся. Он и не собирался сегодня пить, но даже если бы захотел, пить уже было нечего. Пока он махал мечом и умывался, остальные всё прикончили.
— Что? С такой-то мордашкой тоже захотелось выпить? — беспричинно проворчал Торрес.
Это не было время для шумных разговоров и смеха, но была возможность немного расслабиться. Конечно, даже в такие моменты здесь были те, кто оставался начеку, словно выставив вперёд антенны. Пин была одной из них. Она хоть и пригубила пару стаканчиков, но разве не она отвечала за всех?
Так прошёл день, и наступила ночь, когда они вернулись в свои норы.
Неважно, отправились бы они к лазейке или к стене. Изначально сегодня здесь не должно было остаться ни одного человека. Когда Пин уйдёт, они должны были покинуть этот пост и перегруппироваться ближе к основному лагерю. Но всё пошло наперекосяк из-за решения замаскироваться под караван, и наступила ночь, которой не должно было быть.
На небе взошли две луны, заливая всё вокруг голубоватым светом. Прежде чем войти в нору, Энкрид поднял голову и посмотрел на них. Одна, большая и круглая, была видна всегда. Вторая, луна-дитя, появлялась только в полнолуние.
«Светло».
Вокруг было светло. Даже если не спать всю ночь, день всё равно повторится. Это он уже усвоил, когда копался под лавкой сапожника в городе. Поэтому бессмысленно было бороться со сном. Он решил прикрыть глаза, чтобы не накапливать лишнюю усталость.
Наступала глубокая ночь. Если сравнивать с предыдущим повторением, сейчас было примерно то время, когда они только подошли к стене.
Ау-у-у-у-у!
Вой раздался совсем близко.
Умирая от руки мага, Энкрид примерно понял, почему не сработало его шестое чувство. Причина, по которой не возникло предчувствие беды.
«Когда в дело вмешивается заклинание».
Потому что всё то время, что он карабкался по стене, над головой находилась магичка, известная как Розовый Вьюн. Из-за её колдовства он не смог уловить присутствие наверху. Не слышал звуков, не чувствовал опасности.
А что же сейчас?
— Дерьмо! Подъём! Тревога! Тревога! — это был крик разведчика, стоявшего в карауле.
Волчий вой, крик солдата, а затем… звук.
Топ! Топ! Топ!
Звук чьего-то бега. И тогда появилась тварь, стоящая спиной к лунному свету.
Где-то на восточной окраине континента обитает раса зверолюдей. Уникальная раса полулюдей, в которых смешались черты человека и зверя. Появившиеся сейчас твари были теми, кого называли неудавшимся творением зверолюдей. Неудачные создания творца. Они вечно жаждали крови и ненавидели людей.
Ау-у-у-у!
Это был хозяин воя. Лодыжки были вывернуты назад, словно он стоял на цыпочках. Всё его тело покрывала серая шерсть, а звериные жёлтые глаза светились. Морда вытянулась вперёд, и между губ сверкали острые клыки.
Имя этой твари, стоявшей спиной к луне, — ликантроп. Другими словами — вервольф, или оборотень.
Разумеется, они не принадлежали к расе зверолюдей, а потому, как и большинство тварей, не понимали человеческой речи. Тот, что стоял впереди, был одноглазым. Над его левым глазом отчётливо виднелся шрам. Окинув местность взглядом своего единственного жёлтого глаза, тварь раскрыла пасть.
Ка-а-а-а!
Раздался крик твари. Для слуха Энкрида это прозвучало как приказ «В атаку».
— Собрались! — рефлекторно выкрикнул он.
Чем же закончится сегодняшний день? Он думал, что шансы пятьдесят на пятьдесят. Либо день просто закончится, так как он не стал ничего предпринимать, и он застрянет в нём. Либо что-то произойдёт.
Случилось второе.
Вервольфы, и не один и не два. За исключением вожака, остальные разбежались в разные стороны. Несмотря на яркий лунный свет, их было трудно выследить. Лишь тени, проносившиеся во тьме под стук когтей о землю. Между деревьями, в тени, куда не проникал лунный свет, жёлтые огни глаз чертили в темноте линии. Твари, выскочившие на лунный свет, кружили вокруг сбившихся в кучу людей. Они бежали так быстро, что за ними оставались остаточные изображения.
— Вот же…
И тут Энкрид кое-что понял. Предчувствие. Почему он ничего не почувствовал? Почему часовой Пин, которого можно было назвать ветераном, так поздно заметил приближение вервольфов?
«Кто-то снова применил какую-то уловку».
Значит, и здесь замешан маг. Уже само по себе странно, что вервольфы пришли такой стаей. Что за уловку применил маг, было неизвестно. Перед глазами был лишь очевидный результат. Даже на вскидку их было больше десяти.
— Больше десяти. Плохо, — сказал Торрес, прижимаясь к нему спиной. Энкрид тоже выхватил меч.
Дзень.
Спина к спине с Торресом. Он решил подумать позже. Он решил сопротивляться в меру, но… это не означало, что он собирался покорно умереть.
«Этого не будет».
Как и всегда. Он сделает шаг в завтрашний день. Энкрид собрался с духом и приготовил меч к бою.
Имя этим тварям — ликантропы. Твари, в чьих сердцах заключена магия. Их трудно даже сравнивать с гулями-людоедами — это были очень опасные противники. Обычно, чтобы справиться с одним вервольфом, требовался целый тренированный отряд. Пытаться охотиться на них меньшим числом не рекомендовалось. Ведь это могло легко привести к ранениям или смерти. А если ликантропы сбивались в стаю, на них не советовали нападать даже силами взвода.
Но сейчас…
— Ха, их тут больше двадцати.
За короткое время их число ещё выросло. С их стороны было десять разведчиков, включая его самого и Торреса. Вервольфов — больше двадцати. Более того, они окружили их и атаковали, словно подтверждая догадку Энкрида о вмешательстве мага. С вервольфом трудно справиться, даже когда он просто беснуется, поддавшись инстинктам. А в ночь Двойной луны эти твари становились ещё сильнее. И вдобавок ко всему — атака в окружении?
Как бы это сказать…
— Похоже, нам конец, — самоироничные слова Торреса были ответом.
Пути к отступлению не было.
Энкрид сражался отчаянно. Он убил трёх вервольфов и отрубил руку четвёртому. В пылу боя он метнул Свистящий кинжал и подарил одноглазому вожаку ещё пару шрамов. Это была поистине отчаянная битва. Таков был итог схватки со стаей ликантропов.
Торрес сражался не хуже. Хоть он и пал раньше Энкрида, но успел уложить двоих. Пин убила одного и была сражена, когда дралась со вторым. Остальные полегли ещё раньше.
Энкрид, истекая кровью, опустил разорванную руку. Он развернулся, намереваясь нанести последний удар, но споткнулся обо что-то. Это была голова. Голова бойца, который мечтал стать поваром.
— Немного раздражает.
Хотя он и знал, что со смертью этот день просто повторится, видеть такое было не слишком приятно.
— Кха-а-а!
В следующий миг шесть вервольфов разом набросились на Энкрида. Естественно, выжить он не мог. Умирать, когда твоё тело рвут на куски, ему пришлось впервые. Это тоже было, разумеется, мучительно. Время боли тянулось. Сколько оно длилось?
Он закрыл глаза, а когда открыл…
Боль исчезла. Он увидел безмолвно колышущуюся чёрную реку. А вместе с ней — и челнок, дрейфующий по её водам, и Лодочника.