Перевод: Энди
— Ну что ж… тогда я начну.
Слегка напрягшись, Эмилия наполнила комнату своим чистым, мелодичным голосом.
Этим звенящим, как серебряный колокольчик, голосом она обратилась ко всем присутствующим — или, быть может, убеждала саму себя — и подняла свои тонкие руки.
— ...
Закрыв глаза, она начала концентрировать ману в поднятых ладонях.
Колоссальная магическая сила завихрилась в воздухе, требуя предельной концентрации для ювелирного управления ею. Ошибка в любом из этих аспектов сделала бы её затею невыполнимой — затею, на которую была способна только она.
— ...
На Эмилию, с её сосредоточенным лицом приступившую к великому заклинанию, были направлены десятки взглядов. Затаив дыхание, за её действиями наблюдали прижавшиеся друг к другу женщины и дети.
Одни из них держались за руки, другие — молились, зажмурив глаза; но все они, дрожа, разделяли одно на всех чувство тревоги и надежды.
— Тяжело это всё.
А Субару, стоя в дальнем углу того же помещения, молча наблюдал за Эмилией, впитавшей в себя все эти сложные чувства.
Они находились в одном из подвалов города Пристелла.
Изначально это был склад, где хранились запасы на случай чрезвычайной ситуации, и теперь, когда почти всё его содержимое было вынесено, он, по сути, вернулся к своему истинному предназначению. Пустота в каменном подземелье лишь подчёркивала его сумрак и холод.
Но, возможно, именно такое место и подходило для нынешней цели.
— Не скажу, что это хорошо.
— Перестань бормотать всякие сентиментальности, я полагаю. Никому не стоит это слышать, да и Эмилия может потерять концентрацию, в самом деле.
На неосознанно вырвавшееся бормотание Субару тут же отреагировала Беатрис, стоявшая рядом.
Держа его за левую руку, она свободной рукой теребила свои сверлоконы, не сводя глаз с разворачивавшегося перед ними белого ритуала.
Субару показалось, что в её бледно-голубых глазах затаилась боль.
— С Эмилией всё будет в порядке. Не переживай так.
— Не заблуждайся, я полагаю. Бетти беспокоится не об Эмилии, а о тебе. Сразу же сопереживать всем подряд — дурная привычка, я полагаю.
— Ясно…
Её пальцы сжали его руку сильнее. Субару, ощутив заботу своей спутницы, скривил губы.
Он понимал, что хочет сказать Беатрис, и чувствовал её беспокойство. Но его нынешнее решение было принято именно с учётом всего этого.
И он не собирался отступать. Даже понимая, что доставит всем этим кучу хлопот.
— ...
Тем временем, невзирая на тихий спор Субару и Беатрис, ритуал Эмилии продолжался.
Сосредоточенная до предела, она выдыхала белые облачка пара, а на лбу её проступил лёгкий пот. Контроль над огромным количеством маны требовал от неё полного напряжения сил, как умственных, так и физических.
Бледно-голубое свечение, исходившее от её рук, начало постепенно окутывать подвал.
От холода, затуманившего зрение белесой дымкой, не кололо кожу — наоборот, он был мягким, словно обнимал обнажённую душу.
Говорят, люди, умирающие от переохлаждения, в какой-то момент перестают чувствовать холод. Предельный мороз отключает способность организма правильно воспринимать температуру, даря на прощание иллюзию тепла, прежде чем забрать жизнь.
Может, нечто похожее сейчас и происходит в этом белом мире? — промелькнула у Субару вялая мысль, но он тут же мотнул головой, отгоняя это неуместное сравнение.
Бледно-голубой свет заполнил пространство, и весь холод устремился к центру комнаты.
А в центре этого света…
— ...
…лежало огромное чёрное тело — чёрный дракон, свернувшийся и сложивший крылья.
Но уродство на этом не заканчивалось: вокруг дракона кишели мухи размером с человека, создавая картину, достойную худшего ночного кошмара.
И всё же это зрелище не вызывало у Субару отвращения.
Нет. Точнее, он изо всех сил заставлял себя не чувствовать отвращения к чёрному дракону и гигантским мухам.
Они были жертвами, ни в чём не повинными людьми.
Жертвами злобы Архиепископа Греха «Похоти», превращёнными в нелюдей.
Способа вернуть им прежний облик в арсенале знаний Субару и его товарищей не было. Именно поэтому они и выбрали этот путь.
— Может, это всего лишь отсрочка…
— Иногда одно лишь наличие времени уже само по себе спасение, в самом деле. Когда сроки поджимают, кругозор сужается, и варианты, которые могли бы помочь, даже не приходят в голову. Не осознавать этого тогда, и осознать это позже… и то, и другое одинаково жестоко, я полагаю.
На слова Субару отозвалась Беатрис, словно говоря сама с собой.
В её тихом, едва слышном вздохе смешались смирение и печаль, которые может познать лишь тот, кто провёл в раздумьях невероятно долгое время.
Уловив это в её голосе, Субару не нашёл, что ответить, и лишь молча погладил её по голове.
— Что это такое, в самом деле?
— Ничего.
Даже если потратить целую вечность, нет гарантии, что ты сделаешь правильный выбор.
Бывает и так, что сколько бы времени ты ни потратил, верного решения найти всё равно не удаётся.
Но даже так, можно действовать, чтобы твой выбор стал наилучшим.
Таким был ответ Субару на четыреста лет Беатрис.
И он надеялся, что время, подаренное жертвам трагедии в этом городе, приведёт к тому же.
— ...
Его размышления и ледяная аура, заполнившая подвал, достигли своего пика одновременно, и в следующий миг раздался звук, похожий на треск воздуха.
— Всё… благополучно завершилось.
Выдохнув облачко пара, Эмилия обернулась.
Она слегка поклонилась. А за её спиной… за её спиной были существа, полностью покрытые белым кристаллом, их души и жизни были навечно запечатаны во льду.
— А-а-ах!
Рыдающие навзрыд члены семей, всхлипывающие возлюбленные.
Прежде благодарности вырвались мучительные стенания, безжалостно разнёсшиеся по подземелью.
Это эхо, казалось, будет звучать вечно. Словно беспредельно горе от долгой, невесть на сколько, разлуки с любимыми.
— Что ж, похоже, предложение госпожи Эмилии сработало, и можно вздохнуть с облегчением… правильно я понимаю?
Выслушав отчёты и о совещании, и о последующей заморозке жертв мутации, Отто с облегчением кивнул.
Его перевезли из убежища в отдельную палату лечебницы.
Состояние Отто, лежавшего на кровати, на вид не изменилось, а забинтованные ноги выглядели очень плачевно. И всё же это было значительным улучшением по сравнению с условиями полевого госпиталя; теперь хотя бы его ноги были подвешены.
Вообще-то, как один из героев, внёсших огромный вклад в оборону города, он заслуживал лучшего ухода, но он сам ничего не просил, и Субару, предположив, что тот просто заботится о других, решил не вмешиваться.
— Понимание без слов… в этом вся суть ваби-саби¹.
— То, что вы, господин Нацуки, телом здесь, а мыслями где-то ещё — дело привычное, так что ладно… Госпожа Эмилия, вы отлично потрудились.
¹ Ваби-саби (侘寂) — японское эстетическое мировоззрение, описывающее красоту в её мимолётности и несовершенстве.
Проигнорировав кивающего Субару, Отто поблагодарил пришедшую его навестить Эмилию. В ответ на его слова она опустила уголки бровей: — Нет-нет, всё в порядке. Гораздо важнее то, что я начала действовать, не посоветовавшись с тобой, Отто, прости. Но я подумала, что это могу сделать только я.
— Ах, нет-нет, всё хорошо. Я совсем не злюсь, а само ваше деяние, без сомнения, — благородный и праведный поступок. Кроме того, даже с чисто расчётливой точки зрения, оно имеет огромную ценность.
— Расчётливой?
— По-хорошему, вам стоило бы это понимать, но если не понимаете, то, может, и не надо… нет, или всё-таки надо? Чёрт, если честно, я и сам не знаю, какой из вариантов лучше, для меня это слишком сложная задачка.
— Не думай, а чувствуй. В этом вся суть Ｅ・Ｍ・Ｔ.
Эмилия не до конца осознавала последствия своих действий. Видя, как Отто схватился за голову, Субару небрежно отмахнулся от его терзаний волшебными словами и продолжил: — А что касается ног… всё так же, без шансов пока?
— В нынешних условиях в Пристелле лучшее лечение вряд ли возможно. Целителей в городе не хватает на всех раненых. Я уж было подумал, что не проще ли перевестись в лечебницу другого города, но, похоже, господин Киритака уже разослал гонцов по всем окрестным городам, чтобы созвать целителей сюда. Так что, наверное, разумнее будет либо тихо ждать их прибытия здесь, либо вернуться в особняк.
— Ха-ха-ха… — слабо рассмеялся Отто, вынужденный на время выбыть из строя.
Такие тяжёлые раны, как у него, могли быстро исцелить лишь маги-целители очень высокого уровня. Кто-то вроде Беатрис времён Запретной Библиотеки или Ферриса.
— Этот самый Феррис сейчас неотлучно с госпожой Круш, а наш собственный целитель носится по всей Пристелле… Наверное, из-за той семьи.
— Тот маленький мальчик, его сестрёнка и их мама, да? А тот, что был в виде дракона — их отец, так что семья, наверное, из четырёх человек.
«Целитель», отсутствующий здесь, — это, конечно же, Гарфиэль.
Он сейчас наверняка носился по всему городу, помогая там, где не хватало рабочих рук, и вкладывая все силы в восстановление. По своей натуре он — парень прямой и добрый. Даже не имея никакой особой привязанности к этому городу, он без колебаний поможет любому, кто попал в беду.
И всё же, его самоотдача в Пристелле была просто поразительной. И Субару догадывался о причине.
— Раз он нам ничего не говорит, значит, там всё непросто.
— Да, ты прав… Кстати, если уж зашла речь, тебе не кажется, что Гарфиэль и та семья чем-то похожи? Цвет волос и цвет глаз у них совершенно одинаковый.
— Эмилия-тан, ты от темы-то не ушла?
— А?!
Оставим пока изумлённую Эмилию. В общем, с Гарфиэлем дела обстояли именно так.
Вообще-то, он и сам получил отнюдь не лёгкие ранения, но, прикрываясь своей «Божественной Защитой Духов Земли» и неисчерпаемой выносливостью, даже не думал об отдыхе.
Вдобавок ко всему, за ним по пятам увивалась Мими, то и дело вновь открывая свои раны и создавая проблемы своим братьям. Шум от них стоял невообразимый.
— Ну, что там на самом деле с ним, рано или поздно он сам проболтается. Нам незачем пытаться выудить из него правду. Важнее другое…
— М-м?
— А, нет, ничего… просто вы оба делаете вид, что ничего не замечаете, вот я и молчал… но почему госпожа Беатрис так дуется?
Отто слегка приподнялся и перевёл разговор на Беатрис, которая сидела в углу палаты, надув алые щёчки и с откровенно недовольным видом мотая головой из стороны в сторону.
На этот вопрос Субару ответил понимающим кивком.
— А, это… Ну, знаешь. Ходила по твоему поручению к тому реставратору, а он её даже на порог не пустил, вот она и дуется… Если посмотреть с разных сторон, это ведь твоя вина, а?
— Нет, ну это уж, по-моему, перебор… правда, госпожа Эмилия?
— Да, пожалуй. Заботиться о своём духе — прямая обязанность контрактора. Так что успокаивать Беатрис должен Субару.
— Прямо-таки «успокаивать»… Кстати, если уж на то пошло, я что-то не припомню, чтобы Эмилия-тан особо заботилась о Паке.
— Не придирайся к словам! И вообще, я делала кучу всего, когда ты, Субару, не видел! Расчёсывала ему шёрстку, подпиливала коготки, спала с ним в обнимку…
Непонятно, можно ли считать это образцом общения с духом, но, говоря о Паке, Эмилия вся сияла.
До недавних пор воспоминания о внезапной разлуке с ним в «Святилище» причиняли ей боль, и лицо её омрачалось печалью, но, похоже, этот этап остался позади.
На груди у Эмилии красовался кристалл, сделанный из бесцветного большого магического кристалла.
Такой же, как тот, что она носила не снимая до расставания с Паком. В сочетании с её посветлевшим лицом это возвращало ей тот самый, присущий только ей, шарм.
Она коснулась кристалла тонкими пальцами.
— Пока ещё мне не хватает сил, чтобы Пак вернулся… но наш контракт не разорван, так что, как только накопится достаточно маны для его проявления, мы снова встретимся. Осталось потерпеть совсем немного, вот увидишь.
— В этом тоже заслуга Беако… ну, и щедрость Киритаки, конечно.
Собственно, именно за таким кристаллом они и прибыли в Пристеллу.
Предполагалось, что его придётся выторговывать в ходе долгих переговоров, но сделка обернулась таким вот невероятным крюком. Как бы то ни было, товар они в итоге получили, и это не могло не радовать.
— Так что, Беако, хватит дуться.
— Я и не дуюсь, я полагаю. Это твои домыслы, в самом деле. Хм!
— Ой, Беатрис такая милашка…
Снабдив свой ответ красноречивым фырканьем, Беатрис отвернулась от Субару, пытавшегося её задобрить. Субару был полностью согласен с Эмилией, которая позади него чуть ли не пищала от умиления, но одно дело — быть милой, и совсем другое — быть готовой к конструктивному диалогу.
— Господин Дартс, похоже, настоящий мастер своего дела, так что его понять можно, — заметил Отто. — Раз взялся за работу, то не может бросить её на полпути.
— Но, по-моему, такая одержимость работой — это уже перебор. Говорят, он даже во время всего этого переполоха не выходил из мастерской. Настоящий трудоголик.
— Именно таким и должен быть мастер! — заявил Отто.
— Таким и должен быть мастер, говоришь…
Почему Отто говорит об этом с такой гордостью, было не совсем понятно, но раз он так уверенно заявляет, то, наверное, так оно и есть — простые парни вроде него легко ведутся на такие вещи. Быть мастером-фанатиком — это же круто.
Однако на согласно кивающих друг другу Субару и Отто Беатрис бросила раздражённый взгляд.
— И всё же, я полагаю, это не повод полностью игнорировать слова заказчика! Я сказала, что заплачу двойную цену, лишь бы он вернул вещь, а он даже ухом не повёл, в самом деле!
— Маленькая девочка, пытающаяся заставить кого-то делать то, что она хочет, похлопывая его по щеке пачкой денег, — это станет наградой только для прожжённого специалиста в этой области. Эмилия-тан, скажи ей тоже.
— Вот именно, Беатрис, так думать нельзя. Если будешь транжирить деньги, я урежу тебе карманные расходы.
— Что за оскорбительное отношение от вас обоих, я полагаю?!
Возмущённая Беатрис схватила штору и закуталась в неё, прячась от всех.
Тут уже Эмилия не выдержала, подбежала и обняла «Беако в шторе», из которой тут же донёсся пронзительный вопль: «Кья, в самом деле!»
Но, оставив в стороне эту трогательную интерлюдию, чувства Беатрис были понятны.
Предмет, который Отто заказал у реставратора Дартса и который Субару с Беатрис пытались забрать, был повреждённым «Фолиантом Мудрости». Разумеется, его содержание вызывало огромный интерес, ведь именно он была причиной, по которой её владелец Розвааль так отчаянно пытался опередить Субару и помешать будущему.
— Хоть он и перестал откровенно мешать, но эта его манера уходить от ответа никуда не делась.
Даже после того, как его попытки саботажа были раскрыты, внешне Розвааль вёл себя как ни в чём не бывало.
Конечно, Субару не терял бдительности, помня, какие козни тот строил за своей вечно-беззаботной маской, но нельзя было отрицать и того, что сейчас он казался каким-то… выдохшимся.
И всё же, он по-прежнему занимал позицию наблюдателя, и его нельзя было назвать особо сговорчивым.
— Если бы мы только могли заглянуть в будущее с помощью «Фолианта Мудрости»…
…тогда, может быть, можно было бы убедиться, что Розвааль больше ничего не замышляет, и, несмотря на прошлое, по крайней мере, в будущем мы могли бы идти по жизни вместе. Это, в свою очередь, положительно сказалось бы на дальнейшей судьбе нашего лагеря.
— Вот это я и пытаюсь доказать!
— Да не нужно так усердно оправдываться, господин Нацуки, мы с госпожой Эмилией в целом с вами согласны. Один только Гарфиэль, ну… у него к нему личная неприязнь, так что, даже узнав все факты, он вряд ли изменит своё отношение.
Эта личная неприязнь связана с «Святилищем» или всё-таки с Рам?
Не касаясь этой темы, Субару смотрел на играющих Эмилию и Беатрис.
— Эта книга для Беатрис — не пустой звук. Думаю, она и сама хочет её проверить, если есть такая возможность. То, что я смог вызволить её из Запретной Библиотеки, и то, что она смогла разобраться со своим прошлым, — это разные вещи.
— Я ведь много раз думал, стоит ли с вами посоветоваться…
— Я тебя не виню.
То, что он нашёл «Фолиант Мудрости», то, что попытался его восстановить, и то, что пытался всё это сделать в одиночку — всё это было продиктовано заботой Отто.
И в большинстве случаев его расчёты оказывались верными. Субару прекрасно знал, что он — не тот человек, который действует из корыстных побуждений.
— И всё-таки, ты совершенно не годишься в торговцы…
— Да оставьте вы меня в покое! Лучше скажите, что господин Дартс ответил?
— Сказал, что это, возможно, самая большая работа в его жизни. И что он хочет довести её до конца, а плата пусть остаётся прежней.
То, что не были названы сроки, немного настораживало, но он же мастер, не будем давить.
Очень хотелось верить, что он не из тех мастеров, что тянут до последнего, а потом ещё и капризничают.
— Что ж, тогда, получается, с учётом необходимости забрать «Фолиант Мудрости», мне предначертано остаться в Пристелле, так?
— Я и Гарфиэля планирую оставить на время, чтобы он помогал с восстановлением и обороной города. Хоть мы вроде как и прогнали их, никто не может гарантировать, что эти ублюдки не вернутся с новой атакой просто для галочки.
Эти типы с радостью нанесут удар побольнее, просто чтобы повторить успех.
Похоже, так думал не только Субару, так как все участники событий оставались настороже. Хотя, возможно, это и было частью их плана — заставить всех страдать от постоянного и бессмысленного напряжения.
— Если так думать, то вообще с ума сойти можно.
— Как бы то ни было, за ситуацией нужно следить. Как только мои ноги придут в более-менее приличное состояние, я тоже займусь сбором информации. Но…
Обсуждая дальнейшие планы, Отто вдруг замолчал.
С усилием приподнявшись на кровати, он посмотрел на Субару, который прищурил один глаз, и, постучав пальцем по своему виску, сказал: — Сразу скажу, я категорически против.
— Ну, от тебя я другого и не ждал.
На категоричное заявление Отто Субару горько усмехнулся.
Такой протест был для него вполне предсказуем.
В конце концов, Отто Сувен оценивал Нацуки Субару трезво.
Острее всех собственную беспомощность ощущал сам Субару, но тех, кто так же хорошо понимал все его недостатки, было не так уж много.
Пожалуй, только Беатрис и Отто. Может быть, ещё Патраш. И, возможно, Феррис, хотя сейчас ему было не до этого.
Поэтому он и ожидал возражений со стороны Беатрис и Отто, двух столпов его лагеря. Он был уверен, что если бы Патраш умела говорить, она бы тоже была против.
Но…
— Раз уж ты так хорошо меня знаешь, то должен знать и мой ответ.
— Недовольство госпожи Беатрис на самом деле вызвано не только господином Дартсом, ведь так?
— Кто знает. Даже я не могу заглянуть в самые глубины души Беако.
Субару пожал плечами, и Отто посмотрел на него с усталым видом.
Естественно, такой начитанный парень, как он, наверняка знал все предания и слухи. И он должен был прекрасно осознавать всю опасность затеи Субару.
И всё же, зная это, Субару, предварив свои слова извинением «Прости», сказал: — Прогуляюсь-ка я, пожалуй, под конвоем белой лисицы на встречу с этим вашим «Мудрецом».
…и усмехнулся.
— Входите.
Из вежливости он постучал. Изнутри донёсся тихий ответ.
Голос был знакомый, но в нём не хватало обычной энергии, и это почему-то неприятно резануло ему слух.
— Это ты, Субару.
— А что, нельзя?
— Странное дело, но сейчас вид твоего лица вселяет в меня огромное облегчение.
— Кха… тьфу!
Он сопроводил свой первый же злобный выпад этим жестом.
Но, несмотря на такое поведение, закрывал дверь за собой Субару с предельной осторожностью. Сделать это бесшумно было минимальным проявлением уважения к тем, кто спал внутри.
— Если бы они могли проснуться от шума, это было бы настоящим спасением.
— Будь это так, ты бы, может, исполнил нам какой-нибудь номер на бис под бурные овации? Вот бы было зрелище! Из-за этого «Чревоугодие» бесит меня ещё больше — упустил такой редкий шанс.
— Хм.
На этот выдох, похожий на усмешку, Субару ответил лишь наклоном головы, не встречаясь с ним взглядом. Затем он обвёл комнату взглядом и прищурился, глядя на ровные ряды кроватей.
Простые койки, тонкие одеяла — вот и всё, что было предоставлено спящим здесь людям. И Субару знал, что большего им и не нужно.
Ведь люди, спящие здесь, были забыты собственными воспоминаниями, вырваны из повседневности и продолжали существовать как неполноценные создания, которые просто ещё не умерли.
— Юлиус. Не мне тебе говорить, но не стоит тут засиживаться.
— ...
— Сколько ни всматривайся, то, что не можешь вспомнить, — не вспомнишь. Даже если это твоя любимая сестра… даже если это человек, который был тебе словно вторая половина.
Не прибегая к дешёвым утешениям, Субару обратился к молодому человеку — к Юлиусу.
Тот сидел на стуле у последней койки в ряду. Он поднял голову, и на его безупречном лице пролегла тень нескрываемой тоски.
— Знать что-то как факт и ощущать это на собственном опыте — совершенно разные вещи. Не то чтобы я страдал самодовольством, но до сих пор я не считал себя человеком, который живёт одним лишь умом. Понять это только сейчас… Остаётся лишь каяться в собственной недальновидности.
— ...
Говоря это, Юлиус посмотрел на кровать рядом с собой.
Там, разумеется, тоже лежал один из «Безымянных» — одна из жертв «Чревоугодия», чьё сознание и воспоминания были отрезаны от этого мира.
Поэтому Юлиус Юклиус не мог вспомнить, что этот человек — стройный юноша с длинными фиолетовыми волосами — его родной брат, Йошуа Юклиус.
— Йошуа, значит…
Он мог называть брата по имени лишь потому, что Субару рассказал ему об их родстве и назвал имя.
Когда поступило сообщение о множестве неопознанных людей без сознания — жертв «Чревоугодия», — Субару сразу понял, что появились новые жертвы, пострадавшие так же, как и Рем.
И он понадеялся, что сможет не забыть тех, кого забыли все остальные. С этой слабой надеждой он пришёл в лазарет и обнаружил спящего Йошуа.
— Странное дело. Я выслушал твой рассказ, и у нас действительно есть достаточно общих черт, чтобы признать в нём кровного родственника, но в моей памяти нет ни единого воспоминания о брате.
Безэмоционально произнёс Юлиус и закрыл глаза.
Среди всех жертв «Чревоугодия» единственным знакомым оказался Йошуа. Остальные тридцать с лишним человек не нашлись даже в памяти Субару, и они продолжали спать, никем не оплаканные, никем не разыскиваемые.
Если подумать, может, Йошуа ещё повезло, что о нём беспокоится его брат?
Даже если этот самый брат, которого он так обожал, забыл его. Даже если этот брат теперь приходит в палату, словно цепляясь за формальную братскую любовь, и обращается к брату, не чувствуя его таковым.
Быть забытым, забывать, не существовать в чьих-то воспоминаниях… Даже если факт остаётся, — всё это просто невыносимо больно.
— Дерьмо.
Он должен был знать. Он и так это знал.
Что Полномочие Архиепископа Греха «Чревоугодия» — самое отвратительное злодеяние на свете.
И «Гнев», что по своему желанию извращает чувства.
И «Похоть», что ломает и топчет само человеческое достоинство.
И «Жадность», что отрицает всё, кроме себя, и навязывает миру своё эгоистичное всемогущество.
И «Лень», что, прикрываясь словом «усердие», заливает чужую жизнь своей эгоистичной любовью.
Все они, без исключения, — воплощение худшего зла, не имеющего права на жизнь.
Но разве есть в мире другое существо, которое так же оскверняет любую жизнь, как «Чревоугодие»?
— От сидения здесь одна только тоска нападает. Не заставляй меня повторять.
В голову лезли одни лишь мерзости.
Выплеснув раздражение в слова, Субару вновь обратился к Юлиусу. Тот встал, коснулся бледной груди своего незнакомого брата и сказал: — Он дышит. Он жив. Удивительно.
— Так уж это устроено. Но он не ест и в туалет ему не нужно. И мыть его тоже не надо… И он не смеётся.
— И не страдает от того, что его забыли… Возможно, в этом есть и своё благо.
— Благо?
Слова Юлиуса заставили Субару удивлённо поднять брови.
Обернувшийся рыцарь слабо улыбнулся краешком губ.
— Если ты не знаешь, что тебя забыли, то тебе не нужно бояться одиночества и покинутости. Когда люди, которые должны быть тебе близки, в одностороннем порядке разрывают с тобой все связи… это было… довольно тяжело.
— ...
— Субару. Как ты думаешь, что больнее… быть забытым или забывать?
— Да откуда мне…
Этот вопрос заставил Субару поперхнуться.
Дело было не в том, что он не знал ответа. Ответ был готов в ту же секунду. Так что его прервало не замешательство. Его прервала ярость.
Субару впился взглядом в цинично усмехающегося Юлиуса.
— Да откуда мне, чёрт возьми, знать?! Не смей так говорить! Хватит раскисать!
— Субару?
— Забывать, быть забытым — да пошло оно всё к чёрту! Не смей тут устраивать соревнования по страданиям! Что ты такой пессимист, а?! Такое лицо скорчил, будто несчастнее тебя на свете никого нет! Хочешь помериться со мной несчастьями? Я всё равно выиграю!
— ...
Юлиус опешил от такой резкой перемены в Субару, который кричал, тыча в него пальцем.
Он смотрел на внезапно вспылившего парня округлившимися глазами и не мог вымолвить ни слова. Субару, глядя на замолчавшего Юлиуса, опустил руку и, тяжело дыша, продолжил: — Не смей показывать свою слабость. Я понимаю, что тебе тяжело, что тебя забыли, что ты потерял своё место… но я не хочу видеть тебя слабым.
— ...
— Ты забыл, Юлиус? Нет. Не смей забывать, Юлиус!
Сжав губы и сдерживая клокочущую ярость, Субару посмотрел прямо в глаза Юлиусу.
Он приложил руку к груди и, как уже делал однажды, твёрдо произнёс: — Твою силу знают мои глаза. Знает мой позор. Даже если все остальные забыли.
— ...
Дыхание сбилось, кровь всё ещё стучала в висках.
Когда он в последний раз так злился? Против Регулуса. И его потрясло осознание, что с тех пор не прошло и половины дня.
Сколько же ещё страданий для его сердца и лёгких приготовил этот переполох в Пристелле?
И тут…
— Пф-ф… ха-ха…
— А?
— Ха-ха-ха… нет, ты и правда… невероятный человек. Я снова в этом убедился…
Выражение изумления на лице Юлиуса сменилось смехом, и он согнулся пополам.
Поддавшись приступу смеха, он продолжал хохотать перед недовольным парнем. Наконец, когда приступ начал стихать, Юлиус сделал долгий выдох.
— Понятно… Так и есть. Значит, меня всё-таки не все оставили позади.
— «Оставили позади»? Да ты опережаешь меня корпуса на три!
— Ты уверен, что трёх корпусов хватит?
— Да я тебе сейчас врежу! Мы с Беако — это тебе не то, что раньше!
Субару показал средний палец Юлиусу, который, казалось, начал приходить в себя.
Тот грациозно увернулся от полетевшего в него плевка, кивнул и сказал: — Что ж, тогда позволь мне возложить на твои громкие слова большие надежды.
— Ага, давай. А ты постарайся совершить такой подвиг, чтобы все, когда вспомнят тебя, рты от удивления пооткрывали.
На его манерное поведение Субару ответил перевёрнутым вверх большим пальцем, полным вызова. В ответ на этот грубый жест «Безупречный Рыцарь», которого знал только Субару, элегантно улыбнулся: — Тогда для начала я приложу все усилия, чтобы удивить тебя, помнящего всё, больше всех остальных.
Так он выразил своё твёрдое намерение сопровождать его в предстоящем походе к «Сторожевой Башне Плеяд».