Перевод: Энди
В тот момент в его голове царила лишь полная пустота.
Даже мольбы, отчаянного желания отрицать увиденное не возникало. Мысли Субару были целиком поглощены белым маревом.
Горло сковало льдом, он забыл как дышать, сердце, казалось, остановилось. Это оцепенение нарушило лишь ощущение капли пота, скользнувшей по лбу и коснувшейся кожи.
От ощущения этой капли, упавшей с подбородка на землю, сознание Субару вернулось из небытия.
Но, столкнувшись с реальностью, он не мог отрицать, что перед ним стояла та, в чьём присутствии здесь он отчаянно не хотел верить.
Плохо. Плохо, плохо, плохо, плохо, плохо, плохо.
Вслед за пустотой мысли заполнило сумбурное бормотание, порождённое тревогой и смятением.
Он не мог нормально соображать. Неужели перед ним действительно та Рем, которую он знал? Или это подделка? Возможность подделки… да быть такого не может. В этом не было бы никакого смысла.
— Может, они тройняшки?
Даже если бы и так, это не принесло бы никакого утешения, и сам Субару понимал это лучше всех.
Глядя на Субару, чей боевой дух совершенно иссяк, Рем свободной рукой мягко провела по своим коротким синим волосам.
— Если не будете сопротивляться, я сделаю всё быстро и безболезненно.
— Ты и вправду думаешь, что найдётся хоть один человек, который на такое предложение ответит: «Ах, да, конечно, пожалуйста, хе-хе»?
— Прошу прощения. Да, вы правы, дорогой гость действительно именно такой человек.
Её подчёркнуто вежливый поклон совершенно не вязался с атмосферой происходящего. Её манеры ничем не отличались от обычных, настолько, что можно было бы принять это за сценку из повседневной жизни в особняке.
Именно поэтому ощущалась такая невероятная чужеродность грубого оружия, которое она сжимала в руке.
— Девушка с брутальным оружием… в этом, конечно, есть своя романтика…
Железная цепь с шипастым шаром на конце — смертоносное ударное оружие, способное превратить в фарш того, по кому придётся удар. Тот, кто выбрал для неё такое, определённо обладал весьма дурным вкусом.
Субару уже однажды испытал его мощь на себе и расстался с жизнью. Он на собственном опыте убедился, что она мастерски им владеет.
Он невольно сглотнул. Пот тревоги стекал по лбу, но он всё же попытался подобрать слова:
— Зачем ты это делаешь? Можно мне задать этот банальный вопрос?
— Ничего сложного. «Наказывай подозрительных». Это один из принципов горничной.
— А слов типа «Возлюби ближнего своего» в твоём лексиконе нет, да?
— У Рем обе руки уже заняты.
Похоже, Рем не собиралась подыгрывать ему в попытках выиграть время; отвечая, она ни на миг не сводила с Субару пристального взгляда.
Её мотивы были ему не ясны. Но одно он понимал совершенно точно.
То, что если он сейчас дёрнется — точно умрёт.
Инстинкт Субару, который так или иначе умирал уже пять раз, истошно вопил об этом, сигналя тревогу.
Это была не патовая ситуация, а односторонний мат. Субару отчаянно напрягал мозги, пытаясь выжать хоть какую-то информацию.
Нужно было не спровоцировать Рем, заинтересовать её, вытянуть из неё разговор. Убеждая себя в этом, Субару пытался хотя бы на время отвлечься от безнадёжной правды, нависшей над ним.
Ведь если бы он взглянул ей в лицо, то не смог бы удержаться от того, чтобы не рухнуть на колени.
— Рам… она знает об этом? — неожиданно сорвалось у него с языка имя её сестры-близняшки.
Неприветливая, язвительная, с отвратительными манерами, по способностям горничной во всём уступающая сестре — полный набор неудач, — но для Субару она была той, с кем он провёл больше всего времени в особняке Розвааля.
Мысль о том, что даже эта девушка, словесные перепалки с которой ему по-своему нравились, тоже могла оказаться его врагом, — от одной этой мысли его пробирала дрожь. Но…
— Я собираюсь закончить до того, как сестрица увидит.
Ответ Рем, как ни странно, оказался именно тем, чего Субару и хотел.
Ситуация оставалась скверной, но настроение хотя бы не упало до предела.
Он выдохнул долгий вздох и с удивлением понял, что это было от облегчения.
Насколько же он размяк, если даже в такой загнанной ситуации умудряется находить поводы для оптимизма?
Подняв голову, Субару посмотрел прямо в глаза Рем. И, заметив, как она слегка нахмурилась в ответ на его взгляд, сказал: — Значит, это твоя самодеятельность? Не приказ Розвааля?
— Всё, что может помешать исполнению заветного желания господина Розвааля, я устраню собственными руками. Вы — лишь одна из таких помех.
— Что, даже свою собачонку выдрессировать не может? Попробовал бы он сам оказаться на месте прохожего, которого кусают!
— Оскорблений в адрес господина Розвааля я не потерплю.
Щеку Субару, который попытался её слегка спровоцировать, чтобы прощупать истинные намерения, обожгло ударом.
От его силы в глазах помутилось, и он невольно дотронулся до щеки, ощутив острую боль, — она была залита алой кровью.
Железный шар всё ещё был прикреплён к стене — цепь, соединявшая их, хлестнула его, как железный кнут, ударив по лицу. Щека была разодрана до мяса отпечатком звеньев цепи, кровь со лба попала в левый глаз, вызвав жгучую боль.
Одна неосторожная фраза — и такой урон. Но кое-что он всё-таки выяснил.
По крайней мере, её преданность Розваалю была неподдельной. И то, что она считала его устранение делом на благо Розвааля, тоже, вероятно, было правдой.
Его попытку покинуть особняк расценили как нечто, что повредит его хозяину, поддерживающему Эмилию в Королевском Отборе.
В конечном итоге, если подытожить, её мотивы сводились к…
— А, вот оно что… Значит, ты настолько мне не доверяла?
— Да.
Её утвердительный кивок без малейших колебаний вонзился ему в грудь, словно острый нож. Этот ответ породил в Субару самые неприятные догадки, и их подтверждение окрашивало в иные тона все его воспоминания о прошедших днях.
Поэтому Субару не стал озвучивать зародившееся в его душе подозрение.
Лишь скривил губы в усмешке, словно посмеиваясь над собственной нелепой глупостью: — Туда мне и дорога… И угораздило же меня возомнить, что всё идёт хорошо.
— Сестрица…
— Не хочу слышать! — взревел Субару и, заметив секундное замешательство Рем, выбросил вперёд руку с зажатым в ней мобильником, который он до этого прятал за поясом. — Жри!
Тотчас же вспышка белого света рассекла погружённый во тьму лес, на миг остановив движение Рем.
— Н-н-н-а-а-а!
— …!
Он рванул вперёд и с размаху врезался плечом в её миниатюрное тело, отбрасывая её в сторону.
Непонятно каким образом Рем умудрялась размахивать этим орудием убийства с нечеловеческой силой, но в простом столкновении Субару имел преимущество в росте и весе.
От его неотразимого натиска хрупкое тельце отлетело назад, она потеряла равновесие и рухнула на землю. Он же, не глядя, пронёсся мимо.
Задыхаясь, он гнал вперёд и мысли, и ноги, вталкивая воздух в лёгкие.
Если это была исключительно инициатива Рем, то у него ещё оставался шанс выжить. Если добежать до особняка и напрямую воззвать к самому хозяину, то надежда есть.
Но если Розвааль разделял мнение Рем, то это было бы не чем иным, как глупостью — вырваться из клетки льва, чтобы тут же угодить в клетку к волкам.
— Но всё же… Эмилия… если это она…
Сереброволосая девушка, сияющая в его памяти ярче кого-либо другого, — в ней он не сомневался.
Уж она-то, она-то, она-то…
Та, что является непосредственной участницей Королевского Отбора и для которой моё существование, возможно, является наибольшей помехой?
— …!?
Внезапно возникшая в глубине души тревожная мысль. Осознав, что этот донельзя мрачный и холодный голос принадлежит ему самому, Субару ощутил удар, словно от молнии.
Без сомнения, это он, своим собственным голосом, усомнился в сердце Эмилии.
Он, который знал её как прямолинейную, упорную девушку, не колеблющуюся жертвовать собой ради других, — именно он усомнился в ней.
Обстоятельства меняются — меняются и мысли.
Как и в случае с Рем, кто мог поручиться, что другие обитатели особняка не будут покушаться на его жизнь?
В конце концов, он совершил ошибку, не заподозрив предателя среди своих после второй смерти. Всё произошло в особняке. Естественно, легче всего это было сделать кому-то из своих.
Вот результат того, что он позволил поверхностным отношениям затуманить свой взор и упустил главное.
Теперь ог мог лишь беспомощно метаться по лесу, не имея ни единой здравой идеи для спасения.
— И это я ещё собирался «на этот раз сосредоточиться на сборе информации»!
Стоило угрозе явиться в неожиданном виде, как он тут же мог лишь отчаянно цепляться за жизнь, выплёвывая её по капле.
Он был высокомерен. Наивен. Поверхностен.
Тяжело дыша, он буквально скатывался по склону, и голову Субару заполняли не способы вырваться из сложившейся ситуации, а лишь слова бесконечного раскаяния.
— Я… ради чего я вообще… чёрт!
Слёзы отчаяния застилали ему глаза, он что-то бормотал себе под нос.
Шаги его стали неуверенными. Внезапно лес расступился, и Субару увидел, что на небо уже опускается ночь.
И тогда…
— А?
Сверкнувшее с огромной высоты лезвие ветра… отсекло правую ногу Субару ниже колена.
Глядя на отлетевшую правую ступню, Субару резко потерял равновесие. Тело завалилось набок, и он со всего маху врезался в землю. От удара вновь открылась рана на щеке, плечо с глухим стуком ударилось о дерево, и по всему телу пробежала боль, словно в мозг вонзили электроды. Но самое главное…
— А-а-а-а-а-а-а! Н-нога-а-а-а!!!
Отсутствие боли — вот что пугало больше всего.
Правой ноги ниже колена не было, отрубленный кусок улетел куда-то в кусты. Из раны ярко виднелось розовое мясо, и кровь хлынула с запозданием, словно только сейчас осознав произошедшее. Одновременно с этим запоздалая боль пронзила нервы.
— …!!!
Он царапал землю, издавая нечеловеческие, беззвучные стоны.
Зажимая рану, он бился в конвульсиях, свободной правой рукой колотил по земле, по деревьям, ногти срывались с мясом, и от этой боли сознание буквально кипело.
Он страдал, страдал, страдал, страдал.
Боль, словно напильником, скребла по нервам, будто строгала мозг рубанком — ощущение, что его самого уничтожают. Кровь с ужасающей скоростью покидала тело, а это означало лишь одно — угасание источника его жизни.
И тут…
— Ах, наконец-то я вас догнала.
Покачивая юбкой своего платья горничной, появилась Рем, волоча за собой своё жуткое оружие.
Она посмотрела на катающегося по земле Субару, на его отсутствующую правую ногу, немного подумала, а затем кивнула: — Больно, наверное? Мучительно, да? Пожалуйста, подождите немного.
Наклонившись, Рем протянула свою белую ладонь к ране Субару.
Горло уже охрипло от беззвучных криков, тело обессилело от боли, не осталось сил даже шевельнуться.
Субару мутным взглядом молча следил за движениями Рем. И вдруг…
— Мана Воды, исцели его.
Прошептав это, Рем выпустила из ладони мягкий, тусклый свет.
Свет медленно окутал обрубок его правой ноги и своим бледным сиянием начал утолять боль и чувство потери.
Ощутив в этом, похожем на зуд, чувстве, признаки исцеления, Субару с трудом вернул уплывающее сознание и в изумлении уставился на Рем.
Боль не исчезла полностью, но изумление, охватившее Субару, было сильнее.
Он не понимал, зачем Рем в такой момент стала его лечить. Встретив его взгляд, Рем едва заметно улыбнулась.
В этой улыбке Субару увидел крошечную надежду…
— Если вы так легко умрёте после того, как с таким трудом выжили, я не смогу ничего у вас выпытать.
Следующие её слова развеяли эту мимолётную, глупую и тщетную надежду.
Рем дёрнула рукой, раздался звон цепи, и железный шар полетел в его сторону.
Он упал рядом с верхней частью туловища лежащего на земле Субару. Вблизи это оружие выглядело ещё более грубым, топорным, предназначенным исключительно для того, чтобы нести смерть.
Рем специально бросила шар так, чтобы он был хорошо виден. Её намерения были предельно ясны.
Это была доходчивая демонстрация силы, дающая понять: «Твоя жизнь в моих руках».
Увидев в глазах Субару обречённость, Рем произнесла, предваряя вопрос: «Итак…»
— Я спрошу. Вы из лагеря кандидата, враждебного госпоже Эмилии?
— Моё сердце принадлежит Эмилии-тан.
В тот же миг провисшая цепь с силой хлестнула его по туловищу.
Рубашка, и без того порванная ветками по пути, разлетелась в клочья, на коже под ней остались такие же рваные раны, и крик Субару эхом разнёсся по лесу.
— Кто и за сколько вас нанял?
— Улыбка Эмилии-тан…и она бесценна.
Таким же ударом кисти она повторила наказание. Ощущая на себе её мастерство — бить с идеальной точностью в одно и то же место, — он воплями боли восхвалял её умение.
Далее последовали похожие вопросы и похожие ответы.
Столько же раз раздавался звон цепи, а за ним — хор стонов и криков.
Каждый раз, когда сознание Субару готово было угаснуть, Рем собственноручно исцеляла его магией, и он оказался в бесконечном аду исцеления и боли.
Дух его был измотан, сознание много раз тускнело и прерывалось. Но даже так, его сердце не сломилось под пытками Рем.
Возможно, устав от такой упёртости Субару, Рем внезапно посмотрела на небо и задумчиво произнесла:
— Пора возвращаться. А то приготовление ужина задержится.
— Ужин, значит. А какое… сегодня… меню?
— Хм-м. Как насчёт пирога с мясной начинкой?
Глядя на Рем, которая нарочито звенела цепью, демонстрируя свой железный шар, Субару смог лишь выдавить: «Увольте меня от чести оказаться на обеденном столе».
На упорное желание Субару до последнего отшучиваться Рем наконец отреагировала вздохом. Затем она внезапно замолчала и, окинув Субару взглядом, в котором было ещё меньше эмоций, чем обычно, спросила: — Вы… связаны с Культом Ведьмы?
Услышав незнакомое словосочетание, Субару озадаченно нахмурился.
Какое отношение это имело к происходящему? Не понимая истинных намерений Рем, он медлил с ответом. На это Рем сказала: — Отвечайте. Вы ведь «очарованный Ведьмой»?
— Ведьмой?
— Не притворяйся! — её голос резко повысился, словно она пришла в ярость, и взгляд Рем стал заметно острее, пронзая Субару. С самой их первой, по-настоящему первой, встречи и до этой смертельной схватки — это был первый раз, когда Рем так открыто проявила эмоции.
Рем, чьё бледное лицо обычно сохраняло непоколебимое спокойствие, теперь смотрела на Субару сверху вниз, слегка раскрасневшись от гнева, и в её глазах читалось откровенное желание убить.
Столкнувшись с этой незнакомой ему убийственной аурой, Субару слабо покачал головой:
— Не… знаю… вообще-то, наша семья… из поколения в поколение… нерелигиозная…
— Всё ещё притворяешься! От тебя так разит запахом Ведьмы, что утверждать о своей непричастности — это уже верх бесстыдства!
Рем взмахнула рукой перед Субару, её губы скривились в гневной гримасе. В этом небывалом проявлении эмоций Субару показалось, что он слегка коснулся её истинной сущности, и он изумлённо расширил глаза.
— Даже если сестрица и все остальные не замечают, Рем одна чует этот запах! Эту вонь, этот оставленный грешником след — Рем испытывает к нему лишь отвращение и омерзение!
Перед молчащим Субару Рем так сильно сжала губы, что, казалось, вот-вот заскрежещет зубами.
— Когда я видела, как ты разговариваешь с сестрицей, то чуть с ума не сходила от тревоги и гнева. Первопричина того, что случилось с сестрицей, тот, кто с этим связан… так беззастенчиво находится в дорогом для Рем и сестрицы месте…
Несвязные слова, похожие на перечисление обид, срывались с её губ, и вздохи, полные ненависти, безжалостно обрушивались на Субару.
— Господин Розвааль велел оказать тебе гостеприимство, поэтому Рем наблюдала… Но даже время, потраченное на наблюдение стало невыносимым. Даже зная, что сестрица лишь притворяется, что заботится о тебе, что ведёт себя дружелюбно!
Словно выплёскивая всю накопившуюся ненависть разом, Рем обрушила на Субару поток яростных эмоций, будто навёрстывая свою прежнюю немногословность.
Закончив, она, покачивая плечами, посмотрела на Субару глазами, полными гнева. И вдруг её глаза удивлённо расширились.
Это было потому, что…
— Почему… ты… — тихо произнёс Субару, и слёзы покатились по его щекам перед Рем, только что излившей свою ненависть. — Я… знал… Догадывался…
Горло сдавило от рыданий, горячие слёзы одна за другой катились из-под век по щекам. Плача навзрыд, не в силах остановить поток слёз, Субару прерывающимся, дрожащим голосом проговорил: — После всего, что со мной было… я понимал, что даже за добротой что-то кроется. Но… я не хотел… этого слышать…
Они вдвоём учили его, беспомощного, основам ведения хозяйства.
Рам, издевавшаяся над Субару, который не знал даже, как надеть костюм дворецкого. Рем, которая укоряла её и помогала ему одеться.
Он неумело обращался с ножом, не мог даже толком почистить овощи, но Рам почему-то терпеливо учила его. А Рем, когда Субару бился на кухне, каждый раз, когда какое-то блюдо было готово, угощала его.
— Я перестал… резать руки, когда чищу овощи. И про стирку… понял, что для разных тканей нужны разные способы. А уборке… ещё только учусь…
За четыре дня и ещё четыре дня он не мог научиться большему.
Но он думал, что, преодолев несколько таких «четырёх дней», в последующие дни он сможет узнать ещё больше.
— Читать и писать… простые вещи, но я научился. Сказку… смог прочитать. Благодаря вам…
— Что… ты несёшь? — голос Рем понизился, словно её обеспокоил бред Субару.
Тот, задыхаясь, посмотрел ей в глаза: — Я говорю… о том, что вы мне дали…
— Рем не помнит ничего подобного.
— Почему… ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ПОМНИШЬ?!
От внезапного взрыва ярости Рем невольно отступила на шаг.
Субару приподнялся, опираясь на изувеченное тело, царапая землю, и, оскалившись, взревел: — Почему вы все сговорились и бросаете меня?! Что я такого вам сделал?! Что вам от меня нужно?!
Он не мог контролировать свои эмоции. Понимал, что это дикая несправедливость — срываться на ней, но его сердце, его душа не могли перестать кричать.
Его призвали в другой мир, несправедливо преследовали, и всё это время он стискивал зубы и терпел. Но теперь… предел был достигнут.
— Что не так?! Где я ошибся?! Вы… почему вы так меня ненавидите?
— Рем…
— Я… вас… лю…
…Ему не дали закончить фразу.
От неожиданного удара тело Субару качнулось и медленно повалилось на стоявшее позади дерево.
Рядом послышалось хриплое дыхание и звук, похожий на журчание воды. Субару обвёл взглядом пространство и тут же нашёл причину.
Горло.
Правая половина его горла была чем-то вырвана, и из рассечённой трахеи с силой вырывался воздух и кровавая пена.
Перед ним он увидел лицо Рем, ошеломлённо смотрящей на рану.
Это было последнее, что он увидел. Глаза Субару потеряли свет и закатились.
Голос оборвался. Сознание отключилось, словно выдернули шнур из розетки.
Всё удалялось. Боли не было. Гнев, печаль, даже сами эмоции куда-то исчезли.
Лишь в самый последний момент…
— Сестрица… слишком добра, — ему показалось, что он услышал чей-то печальный голос.