Перевод/Редактура: Винсент
Он снова пережил «Посмертное Возвращение». Перед ним, обхватив голову руками, навзрыд плакала девочка. А Нацуки Субару просто смотрел на свою ладонь.
Слова про «чудовище» ничуть его не задели. Он и сам прекрасно понимал: со стороны его упорство кажется чистым безумием, а такой опыт — чем-то невыносимым. Субару умирал бесчисленное множество раз. Он знал, чего это стоит. Но он раз за разом сжимал зубы и терпел — ради одной-единственной цели: чтобы кто-то другой, будь то друзья, знакомые, безымянные прохожие, товарищи или любимые, не познал участи страшнее смерти. И вот это…
— А я ведь и правда крут, Нацуки Субару, — сжал он кулак и впервые похвалил себя на полном серьёзе.
Раньше он не раз подбадривал себя шутливыми, ничем не подкреплёнными фразами, использовал их как утешение или способ придать себе сил. Но сейчас всё было иначе. Это было трезвое, почти отстранённое признание: его «воспоминания» и «ощущения» взирали на пройденный путь и воздавали ему должное.
— Надо же. А я, оказывается, чего-то да стою.
Эти же слова по праву заслужил и тот «Нацуки Субару», который потерял память, вернулся к самому началу и сумел дойти до этого момента, страница за страницей разбирая «Книги Мёртвых». Начав с нуля, не зная ничего об этом мире, он пережил столько же «Смертей», сколько сам Субару за целый год. Как ему только удалось не сломаться, не рассыпаться на куски?
Благодаря его стойкости утраченные «Воспоминания» наконец смогли слиться с новыми. Именно ему Субару доверил и Мейли, и Шаулу, и тот его не подвёл.
Мейли, для которой убийства стали вредной привычкой, что вела её будущее во тьму. Шаулу, которая после четырёхсот лет одиночества так отчаянно цеплялась за обретённое счастье.
— И Рам, и Юлиус держатся из последних сил. А раз даже они на пределе, значит, дела и впрямь из рук вон плохи.
Непоколебимая Рам, чей расчёт всегда безошибочен и чей ум — надёжнейшая из опор. Несломленный Юлиус, который потерял всё, но по-прежнему сжимает в руке меч, ведомый одной лишь верой.
— Я умудрился доставить хлопот даже Беатрис с Ехидной. Ну что я за человек…
Преданная Беатрис, что поддерживала его всем своим существом и первой поняла, что его душевные силы на исходе. Ехидна, что больше всех тревожилась за него, потерявшего память, и в конце концов нашла в себе силы его простить.
— ……
И сколько бы раз он ни терял «Воспоминания», сколько бы раз ни начинал всё сначала, его всё равно неумолимо тянет к ней, и он всегда возвращается на этот путь. Он хочет этого. Он не может иначе. Он не видит для себя иного пути. Вот насколько он её…
— E-M-T… — сорвалось у него. Голос его был полон нежности и долгожданного покоя.
Субару поднял голову. Взгляд его упал на Луи. Она всё так же дрожала, закрывая лицо руками.
— Эй, — позвал он.
— Хи! — От одного слова она шарахнулась так, будто её ударили.
— Ну и трусиха. — Субару задумчиво почесал щеку.
Совсем ещё дитя. И вид того, как это дитя дрожит от ужаса и отчаянно пытается отгородиться от целого мира, не мог не тронуть. Казалось, в ней была какая-то врождённая хрупкость, уязвимость, которая заставляла невольно протянуть руку. Талант, не иначе. Врождённая способность усыплять бдительность и пробираться в самое сердце. А может, это и не талант вовсе, а кристальная невинность младенца, отточенная жестокими обстоятельствами? Мол, Луи Арнеб не знает мира, а потому чиста, как новорождённый. Вот только…
— Ты проиграла, Луи Арнеб.
Нацуки Субару не собирался прощать Луи Арнеб, пусть она и рыдала, как ребёнок.
— ……
Это прямое признание поражения заставило Луи застыть и широко раскрыть глаза. Юноша видел, как по ним растекается ужас, словно чернильное пятно по белому листу, но его собственное сердце оставалось спокойным, как морская гладь в штиль.
Не всё в этом мире можно списать на незнание. А то, что натворила Луи со своими братьями, — это череда чудовищных злодеяний, которым не может быть прощения.
У неё был шанс узнать. Через чужие «Воспоминания» она соприкасалась с радостью, гневом, печалью, любовью и ненавистью. У неё была возможность научиться. Но она впитала в себя не сострадание и заботу, а самую тёмную, уродливую жадность, научившись лишь топтать и оплёвывать жизни тех, кто боролся до последнего. Может, учителя были плохи. Братья — дурной пример для подражания. Но решение не сворачивать с кривой дорожки она принимала сама, раз за разом.
— Раз уж ты была частью меня, то, возможно, знаешь. Титулы, которыми вы… Архиепископы Греха… щеголяете, — это семь смертных грехов. Звучит как что-то из арсенала романтиков-подростков, но помимо них есть и «семь добродетелей».
Семь смертных грехов — это «Гордыня», «Зависть», «Гнев», «Чревоугодие», «Лень», «Похоть» и «Жадность». А семь добродетелей — «Благоразумие», «Мужество», «Умеренность», «Справедливость», «Вера», «Надежда» и «Любовь». И если семь грехов — это рок, неотделимый от человеческой природы, то семь добродетелей — это заветы. Они нужны, чтобы люди, отягощённые этими грехами, могли жить друг с другом. Люди могут быть вместе лишь потому, что уважают эти правила.
— Но вы… ты… вы нарушили их.
Именно поэтому Архиепископы Греха, поэтому Луи Арнеб — непростительное зло.
— Хи… хи… — Луи вздрагивала от каждого его слова, будто от ударов.
Субару понимал её состояние: когда каждое движение, каждый звук в мире сулит лишь ужас. После того, как сам познаешь запредельный опыт «Посмертного Возвращения», оказавшись в ловушке без единого шанса на спасение, даже шелест сухого листа на ветру кажется смертным приговором. Он помнил это леденящее душу чувство, а потому на миг прикрыл глаза, и затем…
— Ты проиграла, Луи Арнеб.
…повторил свой вердикт — громко, отчётливо, чтобы она услышала. Девочка молчала, и он выдвинул следующее требование:
— Так признай это и верни всех.
«Воспоминания» вернулись к нему после того, как он, потерявший память, встретился с самим собой прежним, за миг до их утраты. «Книга мёртвых» заново показала ему весь его путь в этом мире, позволив пройти по собственным следам и тем самым восстановить память. Так Нацуки Субару до и после потери памяти снова стали единым целым, и его личность возродилась. Побочным эффектом стало то, что Луи, сидевшая в нём как Ведьминский Фактор, была исторгнута вон. Но Субару своими глазами видел, как она играючи извлекала, отрывала и распоряжалась украденной памятью. А раз она может это, значит, есть способ спасти тех, у кого отняли «Воспоминания» и «Имена»…
— Ты говорила: «Мы, если захотим, сможем всё». Тогда…
Она из одной лишь гордыни разделила надвое свой Ведьминский Фактор. Если она способна на такое, то отменить действие своего же Полномочия для неё не составит труда. И если это так, то…
…он сможет вернуть тех, кто оказался лишён «Воспоминаний» и «Имён». Вернуть Рем.
— Тогда верни всех, кого ты сожрала. — Его голос уже дрожал от надежды. — Если сделаешь это, то я…
— …то что? — оборвала Луи.
Его голос уже дрожал от надежды, но Луи коротко его оборвала. Она так и сидела на белом полу, обхватив колени и укутавшись в длинные золотые волосы, словно в кокон. Из-за светлых прядей на него смотрели глаза, в которых был лишь один беспримесный ужас.
— То что?.. — повторила она.
На миг Субару растерялся, но тут же взял себя в руки. Она хотя бы готова говорить. Это лучше, чем когда она просто трясётся от страха. Нужно использовать этот шанс, чтобы найти компромисс.
— Верни людей, которых ты сожрала. Если вернутся «Имена», то мы сможем восстановить честь даже погибших. А живые снова встретятся со своими семьями. Если ты это сделаешь, я тебя…
— Отпустишь? — снова перебила она. Субару нахмурился. — Ты хочешь сказать, что отпустишь нас? Отпустишь?
Глядя на его реакцию, Луи приоткрыла рот и обнажила острые клыки.
— Ни за что! И не подумаем! Никогда!
Она резко вскинула голову, её глаза яростно сверкнули. Во взгляде, устремлённом на Субару, по-прежнему плескался тёмный, влажный ужас. Не сводя с него глаз, Луи яростно затряслась всем телом.
— Нет! Не будет такого, не бывать, говорим же, нет! Не будет этого, мы же знаем, что не будет! А раз так, братец нас не отпустит! Точно не отпустит! Потому что…
— ……
— …братец уничтожает своих врагов! Сокрушает их до самого конца! Стирает в порошок! Добивает так, чтобы и камня на камне не осталось! Он может это! А раз может, то обязательно сделает! Нет причин не делать! — Луи взорвалась эмоциями, будто услышала лучшую в мире шутку.
В этой вспышке ярости она показалась Субару неестественно далёкой и маленькой. На её лице отразилась целая буря: она пыталась смеяться, злиться, плакать, но всё смешалось в одну гримасу смятения, отчаяния и ужаса, молящую о пощаде.
— ……
Все её чувства, не находя выхода, вели в одну точку — к «ужасу». И неважно, что было вначале — радость, гнев или печаль. Если итог всегда один, то чему тогда радоваться? На что злиться? О чём печалиться? Даже вера приведёт лишь к новому «ужасу».
Субару отчётливо понимал всю глубину её отказа. Это чувство было ему знакомо — когда проклинаешь весь мир, когда тонешь в шторме паранойи, скованный по рукам и ногам. Потому что Нацуки Субару тоже познал этот ад по имени «я». А выбраться из этого безысходного ада он смог лишь потому, что кто-то крепко держал его за руку. Тепло этой руки не дало ему сбежать.
Сребровласая девушка, что спасла его жизнь и ■■■■■■ в самый первый день. Девушка в платье, что пыталась защитить его, когда от него отвернулся весь мир. Синеволосая девушка, что разделила с ним его боль, когда он уже был готов всё бросить. Вот почему Нацуки Субару не остался в плену своего ада.
— ……
И у тонущей Луи не было того спасительного якоря, что у него. Потому она и не может его преодолеть. Для неё «Посмертное Возвращение» — это не дар, а кошмарное проклятие, что затягивает в ад без выхода. Как бы банально это ни звучало, но человек не может жить в одиночку. Чтобы спасти её, пленницу страха, кто-то должен протянуть ей руку помощи.
Точно так же, как когда-то помогли Субару. Вот только…
— …тебя я не спасу.
Он не протянет руку Луи Арнеб.
— А?..
— Я не спасу тебя. И мне ничуть тебя не жаль.
Архиепископ Греха «Чревоугодия», Луи Арнеб. Осквернительница «Душ» в этом белом мире.
И неважно, насколько милой она выглядит, какой жалкой и хрупкой кажется, как сильно в ней всё взывает к желанию защитить. Субару её не простит. Архиепископы Греха совершили непростительное — таков был его вердикт.
— Впрочем, что бы я ни сказал, для тебя это всё равно не станет спасением.
— Хи…
В её расширенных глазах был только животный страх перед ним.
Здесь и сейчас он был единственным, кто мог понять её ужас, но он же и был его причиной. А значит, выхода из её лабиринта не было.
Субару ей в лицо заявил, что не поможет ей, что ненавидит её. Луи, вцепившись ногтями в бесформенный белый мир, отчаянно поползла назад.
— Мы знаем… мы знаем твои уловки! Мы же были братцем! Так что мы знаем, на что ты способен… но мы не позволим!
— Ты…
— Вернуть тех, кого съели? Никогда! Это наш единственный спасательный круг! Без него братец сможет нас убить! Пока они у нас, ты нас не тронешь! Всё наоборот, совсем наоборот! Чтобы выжить, мы не должны их возвращать! Так что!.. — Крича во весь голос, Луи выставила ладонь в сторону юноши. Никакой силы из неё не вырвалось, но её замысел сработал иначе.
Мир вокруг него медленно поплыл, подёрнулся белой дымкой — «Коридор Воспоминаний» начал меняться, ибо обнаружил чужеродный элемент, и теперь сжимался, чтобы исторгнуть его.
Существо по имени Субару стало отделяться от этого места.
— Мы не хотим быть рядом с братцем ни секунды дольше! Нам физически плохо! Жизненно плохо! Судьбоносно плохо! Так что исчезни! А съесть братика может кто угодно из моих братьев. Кто захочет! Нас увольте!
Это решение, как ни прискорбно, было для неё лучшим выходом: вышвырнуть Субару из «Коридора воспоминаний» в реальность, а саму проблему переложить на плечи братьев, Лая и Лоя. Если Архиепископы «Чревоугодия» могли выбирать, делить трапезу или нет, то Луи получала шанс избавиться от худшего «блюда» в её жизни. А уж разделят ли её страдания братья, её сейчас не волновало.
— Гх…
Устоять было невозможно. Не за что ухватиться, даже земля под ногами была зыбкой. Здесь, в «Коридоре Воспоминаний», Субару был безнадёжно слаб.
— Если я тебе так противен… покончила бы со мной сама…
— На это мы не купимся! И не пытайся заставить нас убить тебя! Ты ведь хочешь проучить нас «Посмертным Возвращением»! Этому не бывать! Наши братья сожрут тебя дочиста! Это и есть условие нашей победы!
Оскалив клыки, Луи впилась взглядом в пытавшегося устоять Субару. Он понял, что больше не в силах сопротивляться, и тяжело вздохнул. И затем его чёрные глаза пронзили Луи насквозь.
— Хи… — выдавила она.
— Раз твои братья — твоя последняя надежда, пусть так. Я обрублю эту верёвку и заставлю тебя заплатить. Запомни это, Луи Арнеб. — Он ткнул пальцем в сторону замершей от ужаса девочки. — Тащи свой крест сама. И не смей бежать от «Воспоминаний».
Стыд и сожаления — это тоже «Воспоминания». Они были нужны, чтобы сделать его тем, кто он есть. Всё это стало частью Нацуки Субару, и именно этот Нацуки Субару, ценой бесчисленных «Смертей», добрался сюда. Если он и стал кем-то выдающимся, то лишь благодаря стыду и сожалениям.
Мир окончательно растворился в белом свете.
— Хотя, если честно, больше я такого позора не переживу, — пробормотал он в последний миг, когда его уже выталкивало из этого чуждого пространства.
И «Коридор Воспоминаний» распался…
Когда ужасающий безумец исчез, Луи Арнеб осталась в «Коридоре Воспоминаний» одна. Она долго-долго выдыхала, силясь унять дрожь и поверить, что всё ещё жива.
— А-а… а-ах…
Дрожало горло, лёгкие, сердце. Дрожала сама душа.
Даже она, пожравшая несметное число «Воспоминаний», не могла постичь это чудовищное существо. По-настоящему пугала его невероятная, непостижимая сила духа.
— По… чему…
Она не понимала, как он мог оставаться в здравом уме. Она была частью его, а до этого съела его «Воспоминания» почти подчистую, медленно, равномерно откусывая и пережёвывая. Сам процесс был похож на чистку луковицы: после каждой «Смерти» возникала новая жизнь, и ей пришлось вкушать её, разделив на два десятка частей. До того, как она сама испытала «Посмертное Возвращение», ей это казалось волнующим, но теперь он внушал лишь животный ужас. И вообще, почему она не смогла отнять «Воспоминания» до его «призыва в альтернативный мир»? Полномочие «Чревоугодия» должно было поглотить его «Воспоминания» до самого рождения, но ей достался лишь последний год. Словно Од Лагуна либо не ценила его прошлую жизнь, либо презирала её, либо…
— Эй-эй, по ходу, что-то пошло не так?
— ……
Внезапный голос в, казалось бы, пустом «Коридоре» заставил Луи ошеломлённо обернуться. Источник голоса стал ясен в ту же секунду.
Перед ней стояли…
— …Мы.
— Ага, мы. Те, которым не повезло тут торчать в ожидании. Ну что, кто из нас станет частью братца и поиграет в демо-версию лучшей жизни? Всё подготовила? С докладом пришла? — улыбнулась говорившая. Это была её точная копия — другая «Луи».
Единый Ведьминский Фактор разделился надвое, разделив и их «Души», хотя они оставались одной личностью. Это была в полном смысле слова другая она сама. Такое стало возможным, скорее всего, потому, что Луи была бестелесной «Душой», не боявшейся перемен. Но эта другая «Луи» не пережила того ужаса. Поэтому её беззаботный смех казался первой Луи странно далёким.
— Э? Что с тобой, мы? Что с лицом? И где братец? Раз уж ты здесь, он, поди, опять вошёл через «Книгу Мёртвых»?
— ……
— И почему ты сидишь на корточках? Почему съёжилась? Эй, ну же! Ты ведь выполнила свою задачку, так? Мы тут, конечно, оплошали, но наша-то часть плана удалась! Здорово мы внедрились, да? Братец-то наш совсем ничего не заметил! Не заметил нас внутри себя! — вспоминала «Луи» их план, радостно хихикая и хлопая в ладоши.
Конечно, Луи знала о нём и без её слов. Это случилось, когда они пытались найти ключ к победе над неистовым мечником в «Книге Мёртвых» Рейда Астрея. Подключившись к «Коридору», «Луи» вновь встретилась с ним, начисто всё забывшим, и собиралась пожрать его вместе с той частью Ведьминского Фактора, которой была Луи.
Они надеялись, что так смогут завладеть его Полномочием. Но план сорвался из-за неожиданной помехи. Они и представить не могли, что одно из съеденных «Воспоминаний» даст сдачи. Но сейчас, думая об этом, Луи понимала: если бы не та помеха, возможно, сейчас она была бы с ним едина. С ним…
— Эй-эй, ну что же ты молчишь, мы! Рассказывай! Ты же видела! Слышала! Нюхала! Трогала! Вкушала! Полномочие Нацуки Субару! — Восторженно лепеча, «Луи» протянула руку.
— Не смей произносить его имя! — Когда пальцы коснулись её плеча Луи в сердцах отшвырнула её руку прочь.
— !..
Грубо, изо всех сил, вложив всё своё отторжение.
— А?.. — На лице «Луи» отразилось недоумение. Она, разумеется, не поняла её реакции.
Но Луи было не до неё. Она обхватила плечо, которого едва не коснулась «чужая», и, мотая головой, попятилась.
— Нет! Нет, нет, нет! Не трогай нас! Не подходи!
Её саму потрясло собственное осознание. Но это были её чувства. Их, как и ад по имени «я», невозможно было предать.
Она всё поняла. Перед ней стояла «Луи» с таким же лицом, с таким же прошлым. Та, что была частью её «Души». Но теперь для неё она была чужой.
Чужие непредсказуемы. Они не защитят Луи. Они могут её убить. Убить её, так отчаянно не желавшую умирать.
— Не приближайся! Не подходи, не подходи, не подходи! Не трогай нас!
— ……
Она обхватила себя руками — точно так же, как перед ним.
В этом пространстве без зеркал, где её личность была соткана из чужих «Воспоминаний», вид собственного лица вызывал у Луи куда большее отторжение, чем вид любого незнакомца.
Глядя, как она отрицает и отвергает её, «Луи» перевела взгляд со своей отшвырнутой руки на неё и обратно. А затем…
— А? Что это ещё такое?
«Луи» сжала руку в кулак. Затем, глядя на неё сверху вниз ледяным голосом, она заскрежетала зубами.
— Что это… что всё это значит?.. Что за умысел, что за мысли, что за намерения, а?!
— Хии!
— Мы же не так договаривались! Что с тобой, мы?! Что это за реакция?! Отношение?! Что это за ответ?! — «Луи» пришла в ярость и ринулась к съёжившейся девочке.
От этого напора у неё перехватило горло, а «Луи», присев перед ней, схватила свою половину за волосы. Она силой заставила её поднять голову, и их одинаковые лица оказались так близко, что они чувствовали дыхание друг друга.
— Это же бред! Бред, бред, бред собачий, полный бред, это же очевидно, вот мы и говорим, что бред!
— ……
— А как же план? Всё ведь шло как по маслу, разве нет? Мы должны были стать Фактором, проникнуть в братца и натворить дел! И у нас отлично получалось! Братик испугался! Он поверил, что он сам и «Нацуки Субару» — это два разных человека!
Луи нечего было возразить. План и правда шёл гладко: она, находясь внутри Субару, пережила «Посмертное Возвращение» и своими кознями способствовала разделению его личности. А «Луи», оставшись здесь, должна была съесть его и завладеть Полномочием. Ещё шаг, и всё бы получилось. И даже если бы не вышло…
— Мы же договорились пробовать снова! Десятки, сотни раз! Пока не отберём его Полномочие! Подумаешь, одна неудача! Отнимем у братца «Воспоминания» ещё раз и заставим всё переигрывать! Поменяемся ролями и будем пытаться, пока не получится! Ошибки всегда можно исправить!
Они собирались меняться ролями и без устали, до победного конца, добиваться своей цели. И всё же…
— Так почему же ты нас отвергаешь?!
— НЕЕЕЕТ!!!
— Угх!
«Луи» с силой дёрнула за волосы, и Луи взвыла от боли и страха. Она оттолкнула «Луи» в грудь; та вскрикнула и упала. Они уставились друг на друга недоверчивыми глазами. В белом мире повисла мучительная тишина. И пока Луи молчала, «Луи», широко раскрыв глаза, прошептала:
— Неужели… ты хочешь забрать Полномочие себе?..
— ……
— Решила, раз уж заполучила «Посмертное Возвращение», то можно избавиться от братца и наслаждаться в одиночку? Оставив нас ни с чем?
— Н-нет! — взревела Луи.
Быть такого не может! Она ни капли не хотела присваивать это! Если бы можно было, она бы отшвырнула это прочь! Но она не могла. Потому что это были «Воспоминания» самой «Луи Арнеб». А свои воспоминания не стереть. Не отнять. Не вынуть и не вложить.
«Тащи свой крест сама. И не смей бежать от „воспоминаний“», — именно это он сказал ей.
— Хи…
То, что пережил сам, путь, который прошёл сам, — этого не стереть. Это стало историей «Луи Арнеб», родившейся внутри неё.
— Какая чушь! Не бывать этому!..
Она хотела счастья. Хотела свою, только свою счастливую жизнь.
Но та жизнь, что она обрела столь неожиданно, сокрушила ■■■■■■ Луи — её «сердце» — вдребезги. Раны были слишком глубоки. Но «Луи», глядя на неё, дрожащую от страха, этого не понимала.
— Мы не позволим тебе одной владеть нашим путём к счастью!
— Нет! Нет, нет, это не так! Совсем не так! Совсем!
— Мы тебе не верим! Никогда бы не подумали, что нас предадут! А мы, оказывается, хороши! Да-да, понимаю. Всё я понимаю!
— Не надо! Ты не понимаешь! Ты не понимаешь, что мы чувствуем!
— Нет, понимаем! Ведь речь о нас. — «Луи» вскочила на ноги и сложила руки на плоской груди. — Конечно. Чтобы стать счастливыми, нужно идти по головам! Счастье — вещь хрупкая, тает от любой мелочи! — Затем, широко улыбнувшись, она бросила косой взгляд на плачущую Луи. — А что, если мы замыслим что-то недоброе? Против нас, завладевших «Посмертным Возвращением», никто не устоит! Потрясающе! Здорово же мы придумали!
— Мы не хотим умирать! Мы не хотим умирать! Не хотим, не хотим, не хотим!
— Хватит так нагло врать! Не хочешь умирать? Почему? Зачем? Если тебе не нужно, отдай нам! Какое же ты жалкое, жадное существо… не могу поверить, что это мы!
— ……
Она, другая «Луи», отреклась от неё.
В тот же миг Луи показалось, что она услышала, как что-то внутри неё высохло, треснуло и рассыпалось в пыль. Она не знала, что именно в ней сломалось. Не знала, но…
— Нацуки Субару — наш. Ах ты, воровка.
Она ничегошеньки не знала о том, кто он такой, но говорила о нём свысока. Хотя по-настоящему понимала его лишь она, а эта позволяла себе нести всякую чушь… Только она поняла его.
— Нацуки Субару знаем только мы. Ах ты, дура.
Он страшен. Он отвратителен. Он ненавистен. Поэтому…
— Дай и нам это испытать!
Набросившаяся на неё «Луи» хотела отнять «Воспоминания», что делали Луи самой собой. А отдать их — означало «Смерть» для Луи Арнеб. Означало «Смерть», означало тот мир, который видел он.
— А-а… ААААА!!!
Кричать. Кричать. Кричать, кричать и кричать. И в этом нескончаемом крике…
— Не хотим умирать.
В «Коридоре воспоминаний» началась жестокая и бессмысленная битва.
Битва, которую никто не видел, которая никого не волновала и в которой не было победителей, началась… и закончилась.
— Искусство Ледяного Клинка!! — прокричала девушка, крепко сжала оружие, что родилось в ее ладонях, и сделала выпад. В обеих руках у неё были длинные ледяные мечи, чьи лезвия превосходили остротой любую сталь.
Она только начала тренироваться, но всегда хорошо владела своим телом. Девушка взмахнула клинками, отрезав противнику пути к отступлению в надежде нанести решающий удар. Однако…
— Ха-ха-ха! Неплохо! — Противник ловко увернулся от её отчаянной атаки, проскользнув по земле так низко, что его длинные волосы взметнулись в воздух. — Но пока, пока-а… не попадаешь!
— !..
Это был Архиепископ Греха «Чревоугодия», Лай Батенкайтос. Оскалив клыки, он смотрел прямо на неё. Одно только упоминание Архиепископа Греха вызывало в груди мутное, неприятное чувство.
Около месяца назад в Пристелле они сражались со многими из них. Что-то тогда разрешилось, что-то пришлось отложить на потом… было очень тяжело. Столько горя, столько боли. Всё это не улеглось, и они до сих порп боролись с последствиями. Потому все так стараются.
— Почему вы так поступаете?!
— Почему? Почему да почему? Почемучка ты, что ли? И почему же, а? Кто ж его знает! А может, потому что потому!
В его издевательских словах не было ни капли серьёзности. Он не собирался отвечать.
Поняв это, она сжала скулы. Лучше всего было бы договориться, но если враг не идёт на диалог, колебаться нельзя. Она приняла твёрдое решение.
— Линия Сосулек.
— Ого.
Одновременно с заклинанием за её спиной раздался треск замерзающего воздуха. Это в пространстве родились бесчисленные ледяные колья, что были готовы сорваться с места.
Лай увидел их, но его самоуверенность никуда не делась. Она же, не обращая на это внимания, подчинившись лишь ледяной ярости, начала атаку.
— ……
Сотни, если не тысячи ледяных копий устремились вперёд. Они заполнили собой каменный коридор. От их ударов о пол, стены и потолок взметнулась ледяная пыль, а морозный воздух должен был нанести страшный урон любому, кто окажется в эпицентре. Но…
— Увы, сестрица! Это мы уже… ну, не то чтобы насмотрелись, но видели. Мы же гении от природы, понимаешь? Раз уж мы атаку видели, то подставляться под неё во второй раз как-то не хочется!
Взмахнув короткими мечами, привязанными к запястьям, Лай с усмешкой отразил ледяной шквал.
Она затаила дыхание. Его мастерство поражало. Он остался невредим. Но раз он отразил первую атаку, будет и вторая, и третья, и сколько потребуется.
— Думаешь, победишь с сотой попытки? — спросил Лай. — Да ты и с тысячной до нас не дотянешься!
— Значит, я попробую десять тысяч раз! К остальным ты не пройдёшь!
— Аха-ха, вот это размах! Ну ты даёшь!
Лай приложил руку ко лбу и картинно вздохнул. Она молча наблюдала за ним, собираясь с силами. Слова сорвались с языка на эмоциях, но именно так она и собиралась поступить.
Сто раз, тысячу, десять тысяч. То, что не под силу другим, сделает она. Она уже собиралась сделать шаг, чтобы исполнить своё обещание, как вдруг…
— Лай Батенкайтос!
— ……
…за спиной раздался громкий голос, не её и не Лая. Он эхом пронёсся по коридору, и она невольно замерла. Обернувшись, она увидела силуэт, выбегающий из-за поворота. Это был черноволосый юноша с немного злым взглядом. С отважным выражением лица он ворвался на поле боя и теперь смотрел на неё и Лая.
— А…
«Нельзя», — тут же подумала она. Нужно было что-то сказать, но слова застряли в горле, нахлынули противоречивые чувства. Она должна была успеть хоть что-то вымолвить, прежде чем в его чёрных глазах отразится «непонимание», поэтому поспешно произнесла:
— Стой, опасно! Э-э… даже если ты не понимаешь… там враг! Оставь его мне! Даже если ты… меня не помнишь!
Она хотела, чтобы он доверил это сражение ей. Чтобы не думал о ней сейчас. Потому что если она начнёт думать о чём-то, кроме битвы, то расплачется. А она не хотела показывать свою слабость и быть для всех обузой. И всё же…
— Всё в порядке, Эмилия-тан.
…он произнёс лишь её имя. И одного этого было достаточно, чтобы все тревоги, вся печаль, всё, что она так отчаянно пыталась подавить, вырвалось наружу. Ибо…
— Меня зовут Нацуки Субару. Твой, Эмилия-тан, рыцарь номер один!
Сердце «Эмилии» забилось куда горячее и сильнее.