Слова Антония Стивенсона эхом разнеслись по площади Памяти и достигли других районов города. Жители Лоэна, участвовавшие в мессе, были тронуты до глубины души и опечалены, чувствуя тепло посреди охватившей их тоски.
На другой площади разные хоры начали петь гимны. Неземные, святые голоса, казалось, находили отклик в сердце каждого:
Над землей взошла багровая луна,
И сладко было видеть им во сне
Детей, жену, родителей своих, но вновь и вновь…[1]
Сами того не замечая, люди чувствовали, как очищаются их души и как естественным образом высвобождается их духовность.
Они словно погружались в сон и бродили в тихой темноте.
Их дети спали здесь. Их родители, жены, мужья, друзья, все умершие больше не страдали. Они больше не чувствовали боли, их лица были спокойны и безмятежны.
Мы вглядываемся в ночное небо,
С нежностью шепчем имя Её:
«Богиня Вечной Ночи!»
…Услышав нас, «Она» непременно ответит,
С улыбкой чистой к мертвым обратясь:
«Идите, отдохните и спите спокойно, дети мои!»[2]
Люди, бредущие во сне, снова почувствовали, как их захлестывает волна глубокой скорби, словно они осознали, что им действительно предстоит навсегда проститься друг с другом.
Они вспоминали все светлые моменты прошлого. Они вспоминали, как их семьи собирались за обеденным столом, чтобы насладиться вкусной едой. Они вспоминали тех, кто смотрел на них с теплотой, и как им было больно, когда эти люди страдали. А когда они узнали об их смерти, им показалось, что их души разорвались на части. Они вспоминали темные тучи и разлуку, которые принесла эта война.
Они мирно спали в этой безмятежной стране, не зная больше никаких забот. А те, кто выжил, должны были страдать дни и ночи напролет, чахнуть и увядать.
По их щекам текли слезы. Люди, собравшиеся на мессу на площади Памяти, больше не могли сдерживать своих эмоций, они безмолвно выпускали наружу накопившуюся в них боль.
Воздух наполнился огромной волной печали, которая смешивалась с пением хора, словно обретая физическую форму.
Сложите руки на груди смиренно!
Произнесите беззвучную молитву
И крикните из глубины души:
«Лишь в спокойствии спасение!»[3]
Люди, рыдавшие с закрытыми глазами, подсознательно повторяли движения, которые описывались в гимне. Затем, зараженные эмоциями друг друга, они закричали в своих сердцах:
«Лишь в спокойствии спасение!»
Горе достигло своего апогея, когда на площади Памяти в унисон забилось более десяти тысяч сердец.
В этот момент Одри открыла глаза и наклонилась. Она достала из кожаной сумки, которую несла ее золотистый ретривер, Сьюзи, бутылочку с зельем.
В зелье плавали бесчисленные светящиеся точки, словно это было проявление моря коллективного бессознательного.
Одри не колебалась. В такой обстановке она откупорила бутылочку и залпом выпила зелье.
В отличие от прошлого, когда она чувствовала, как густая жидкость течет по ее горлу в желудок, на этот раз она сразу же ощутила неладное.
Она больше не чувствовала своего тела. Казалось, что все ее существо сжалось в одну лишь мысль, и она слилась с окружающим ее иллюзорным морем.
Она впервые напрямую увидела море коллективного бессознательного, не проходя сквозь сны или острова сознания. Словно вернувшись в материнские объятия до своего рождения, она вернулась к самому началу, где отпечатки, оставленные предками человечества, смывались приливами, рушились и трансформировались.
Там был страх, безумие и всевозможные ужасные психические искажения. На мгновение Одри показалось, что ей не выдержать. Ее сознание меркло, а «тело» содрогалось, словно вот-вот готово было раствориться.
Однако «море» вокруг нее было неспокойным. По нему расходились волны, разнося повсюду сильную печаль и боль.
Под их воздействием самосознание Одри, которое вот-вот должно было ассимилироваться морем коллективного бессознательного, также начало резонировать, порождая в ней неконтролируемое чувство скорби.
Горе распространялось от одной мысли к другой. Вскоре оно заполнило собой сгусток «мыслей», в который превратилась Одри. Оно пронзило ее Духовное Тело и душу.
Наконец-то Одри немного пришла в себя. Она умело успокоила себя, постоянно давая себе установки, чтобы избавиться от разложения, пока ее сознание полностью не прояснилось.
Голоса в ее ушах становились все четче и громче. В конце концов, они эхом разнеслись по всему морю коллективного бессознательного.
— Лишь в спокойствии спасение!
— Лишь в спокойствии спасение!
— Лишь в спокойствии спасение… — повторяла Одри слова молитвы, и ее фигура быстро становилась все четче.
Лишь одной силой мысли она разделила себя на множество прозрачных, иллюзорных тел. Она путешествовала по морю коллективного бессознательного, достигла островов сознания, представляющих разных людей, и ступила на них.
В этих «местах» она могла отчетливо видеть печаль, исходящую от разных людей.
Бомбы, падающие с неба, воздушные корабли, собранные во флотилии, письма с плохими вестями с фронта, кровь и плоть, брызжущие во все стороны, близкие люди, внезапно умирающие у них на глазах, куча игрушек, оставшихся без хозяина, мучительный кашель, вызванный Великим Смогом…
«Лишь в спокойствии спасение».
Золотистый ретривер, Сьюзи, тоже закрыла глаза во время мессы. Она повторяла про себя эти слова на человеческом языке, но не заметила никаких изменений вокруг себя.
Внезапно в ее душе, в ее Сердце-Разуме, раздался голос Одри:
«Сьюзи, у меня получилось…»
«Я все время боялась, боялась, что по мере того, как моя Последовательность будет расти, я буду становиться все более равнодушной из-за побочных эффектов зелья, что я буду становиться все больше похожа на мифическое существо, а не на человека».
Сьюзи с недоумением подняла голову и увидела, что, хотя глаза светловолосой девушки были плотно закрыты, по ее лицу текли слезы.
Затем она услышала, как Одри произнесла в своем сердце:
«К счастью, я все еще могу чувствовать их горе».
«Как это прекрасно…»
Сьюзи увидела, как из уголков глаз светловолосой девушки скатываются кристально чистые слезы.
В этот момент последние лучи солнца скрылись за горизонтом. Наступила ночь, принеся с собой спокойствие.
Все открыли глаза и спокойными голосами произнесли:
— Лишь в спокойствии спасение!
После того, как Одри вдоволь наплакалась, ее обычно веселое настроение сменилось подавленностью. Она стала немного чувствительной и печальной. Все, кто видел ее, чувствовали, как в их сердцах просыпается любовь.
Под охраной она вернулась в район Императрицы, в свой дом.
Только теперь у нее появилась возможность как следует осмотреть себя и осмыслить знания и опыт, которые она получила в море коллективного бессознательного.
Другие, возможно, и не заметили бы никакой разницы, но Одри прекрасно знала, что высокая, светловолосая, голубоглазая красавица в зеркале теперь обладала невероятной силой и сверхпрочной чешуей дракона. Она могла одним ударом пробить стальной лист.
«О, теперь я могу использовать "превращение в дракона". Это равносильно неполному превращению в мифическое существо. Правда, сначала мне нужно привыкнуть к зелью и продолжать накапливать правильные психологические установки. Иначе я могу потерять контроль… Каждое "превращение в дракона" не может длиться дольше определенного времени. Иначе, даже если у меня будут средства для лечения разума и души, меня поглотит безумие, и я потеряю контроль… Сейчас мой предел — примерно минута…
Главная сила Манипулятора — "манипуляция". Я могу заставить Сердце-Разум пройти сквозь море коллективного бессознательного и проникнуть на остров сознания другого человека. Я могу напрямую изменить их подсознание, читать их мысли и незаметно заставлять их делать все, что мне нужно…
Дополняет "манипуляцию" "виртуальная личность". Я могу создавать множество личностей, наделяя их соответствующим Сердцем-Разумом. С одной стороны, это поможет мне противостоять различным воздействиям на разум, а с другой стороны, я смогу использовать "их", чтобы незаметно проникать на острова сознания своих жертв…
Сейчас я могу создать только 13 виртуальных личностей…
Еще Манипулятор может создавать ужасную "психическую чуму". Используя море коллективного бессознательного, я могу распространять всевозможные психические заболевания и крайние формы безумия…
Да, "Трепет" превратился в "Лишение Разума", только с большей областью поражения. Теперь это не просто одноразовый эффект…
А еще я могу превращать свои мысли в "психический шторм", который будет бушевать вокруг, поражая всех моих врагов…
Хе-хе, Манипулятор, естественно, может путешествовать по морю коллективного бессознательного. Эта сила называется "Прогулка по сознанию". В противном случае, пока я буду проводить все эти сложные манипуляции, моя цель успеет уйти…» — Одри посмотрела на себя в зеркало и вдруг слегка улыбнулась.
Затем она надула щеки и открыла рот, словно собираясь что-то выплюнуть.
Поскольку ее мифической формой был дракон разума, у него определенно должно было быть какое-то драконье дыхание.
Это была атака, которая могла напрямую воздействовать на Сердце-Разум и Духовное Тело цели, нанося им урон. Это была усовершенствованная версия «Экстрасенсорного пирсинга» с большей областью поражения.
Затем зеленые глаза Одри слегка закатились, и она отвела взгляд.
«Вот что значит быть полубогом. Эти силы пугают даже меня… Насколько же силен мистер Мир, если он смог убить Хвина Рэмбиса?..»
В древнем дворце над серым туманом.
Пока участники предстоящей охоты занимались подготовкой, они решили провести частную встречу, чтобы обсудить детали.
— Манипулятор настолько ужасен? — в ужасе спросила Маг Форс, посмотрев на сидящую рядом с ней мисс Справедливость.
Только что Одри вкратце рассказала об изменениях, которые произошли с ней после того, как она стала полубогом. И хотя, чтобы защитить свои козыри, она не стала вдаваться в подробности, Маг, Отшельник, Судья и Звезда были просто потрясены.
— На самом деле, не настолько, — Одри перевела взгляд на дальний конец длинного, пестрого стола. — Мистер Мир прекрасно об этом знает.
Мир Герман Спэрроу, не кивая, коротко подтвердил ее слова.
— Во время убийства Хвина Рэмбиса у меня также были могущественные помощники.
Он сделал паузу и спросил:
— Прежде чем мы перейдем к обсуждению предстоящей охоты, я хотел бы узнать, как мне показать семье Авраам своё дружелюбие?
[1] Адаптировано из поэмы Альфреда Теннисона «Вкушающие лотос».
[2] Адаптировано из поэмы Элизабет Браунинг «Плач детей».
[3] По мотивам стихотворения Томаса Гуда «Мост Вздохов» и поэмы Альфреда Теннисона «Вкушающие лотос».