Шихоко пробыла у них около часа: вспомнив, что завтра ей на работу, она в своём фирменном стиле — элегантно, но по-деловому поспешно — уехала, и шумное до того пространство разом успокоилось, вернув себе привычную тишину.
С одной стороны, Аманэ с облегчением отмечал, как в комнате снова воцарилась их обычная мягкая, уравновешенная атмосфера, а с другой — ловил себя на мысли: «Жаль, что Шихоко не осталась ещё немного. Когда она рядом, Махиру так заметно оживляется».
Но тут же вспоминалось и другое: Шихоко умудряется регулярно выдавать реплики, от которых его психике грозит треск по швам, и в этом смысле её быстрый отход казался, пожалуй, правильным. «Если бы не вечные подколы, я бы, честное слово, хотел, чтобы она всегда была рядом с Махиру», — вздохнул он про себя.
— Фуфу, хорошо, что с Шихоко-сан всё в порядке, — с тёплой улыбкой проговорила Махиру, откинувшись на спинку дивана.
Аманэ, усмехнувшись, сел рядом и пригубил уже остывший чай.
— А-а… Ну, бодрость — это как раз про неё, как всегда. И, наверное, это к лучшему. Хотя могла бы хоть чуть-чуть поумерить пыл… правда.
— По-моему, как раз в этом и есть прелесть Шихоко-сан, — спокойно возразила Махиру.
— Если так сказать, то да, похоже на неё.
— Фуфу, Аманэ-кун ведь не очень-то ладит именно с её живостью, да?
— Точнее, я не очень лажу с теми моментами, когда от этой живости страдаю лично я.
Наполовину во всём этом была виновата сама Махиру, подливая масла в огонь, но она, кажется, либо не осознавала этого, либо только веселилась, наблюдая за ним.
Аманэ, впрочем, не собирался её упрекать: «Главное, что Махиру улыбается», — и всё же в глубине души признавал, что неплохо бы прокачать умение грамотно парировать Шихоко. Семнадцать лет опыта, похоже, оказались мало, и эта мысль заставила его тяжело выдохнуть.
— Шихоко-сан выглядела занятой, — негромко заметила Махиру, вспоминая её стремительный отъезд.
— Ну, там что-то по срокам на работе поджимает. Я и так рад, что она вообще смогла заехать. Отец тоже хотел прийти, но у него сейчас адовая загрузка, совсем не вырваться.
— Фуфу, тебя, правда, очень любят.
Сказанное прозвучало тепло, чуть завистливо и до того проникновенно, что Аманэ невольно прикусил губу. Махиру, мягко глядя на него, продолжила:
— Аманэ-кун, ты же очень понятный человек. Ты ведь сильно переживал из-за моей трёхсторонней встречи, верно?
Словно острый нож, брошенный врасплох: тело само по себе вздрогнуло. На его реакцию Махиру, всё с той же спокойной мягкостью, отозвалась:
— Попала в точку.
Он понимал: если она заметит, насколько он всё это принимает близко к сердцу, это может стать для неё ещё одной нагрузкой. Правильнее было бы сделать вид, что ничего особенного он не чувствует. Но, глядя на то, в каком положении она оказалась, Аманэ просто не смог улыбаться так, словно всё в порядке.
— Вот такая твоя доброта и есть настоящий Аманэ-кун. Но я ведь совсем не хочу перекладывать на тебя лишние переживания. Мог бы и не беспокоиться обо мне, правда.
Махиру, кажется, видела его намерения насквозь — видела всё, до мелочей. На его чуть виноватое выражение она лишь тихо улыбнулась.
Это была не улыбка раненого человека. Скорее, спокойное принятие того, как есть, и того, что уже случилось.
— Аманэ-кун, тебе правда не о чем переживать. Виноваты здесь однозначно мои родители. Странно не выполнять свои обязанности, если уж взялись за «производство» ребёнка.
— …Да.
— К тому же я и сама, будучи уверена, что они не придут, даже не стала говорить им о трёхсторонней встрече. Так что, если уж начистоту, она и не могла состояться с их участием. Я заранее отрезала даже ту тоненькую ниточку возможности, значит, и рассчитывать на что-то было нельзя.
«Так что всё случившееся — то, что я сама допустила», — спокойно подвела она итог.
Увидев эту слишком хрупкую улыбку, Аманэ уже не мог удержать лицо от боли.
— Ожидать, что они посмотрят на меня, — это как вцепиться в настолько тонкую и ломкую ниточку, что её нельзя подтянуть, не разрушив. Я не хочу держаться за крошечный шанс, который с девяностопроцентной вероятностью обернётся впустую и только вымотает меня. Так что… так даже лучше, — мягко сказала Махиру.
— Махиру…
— На трёхсторонней встрече мне не нужна их поддержка или понимание. Я и сама могу решить, как мне жить дальше.
Произнеся это ясно, без тени надлома, Махиру улыбнулась спокойно и холодновато; в её взгляде светилась отточенная решимость. Обычного, тёплого света, который она всегда дарила Аманэ, сейчас не было.
— Я понимаю, что с моими оценками и рекомендациями проблем нет. Насколько знаю, на меня даже оформили учебную страховку, так что за деньги я не переживаю. Отдельно от этого предусмотрен и фонд на учёбу или работу. В этом смысле мне повезло: эти люди хотя бы позаботились о том, чтобы я не нуждалась материально… Они оказывают максимум финансового участия, пока им не приходится вмешиваться во всё остальное. За это я им благодарна.
А вот всем остальным они никогда не занимались — и это в её словах слышалось ясно, даже без прямых обвинений.
Махиру выдохнула, губы тронула усмешка, которую легко можно было принять за самую тихую насмешку над собой.
— Скорее даже, мне повезло, — тихо сказала Махиру. — Эти люди пригласили к нам такую замечательную женщину, как Коюки-сан, и, возможно, из каких-то крошечных обломков вины позаботились о том, чтобы я ни в чём не нуждалась. Благодаря этому я выросла… ну, хотя бы как обычный человек.
Наоборот, если бы не Коюки, Махиру наверняка пошла бы по кривой дорожке, и Аманэ никак не мог искренне радоваться такой «удаче».
— Если думать о том, что родители не командуют мной, и я могу всё решить по собственной воле, это не так уж страшно. Так что, Аманэ-кун, не нужно делать такое лицо.
— Прости.
— Ну почему извиняешься ты, а не они, честное слово.
Аманэ знал: лёгкая жалость, неуклюжее утешение или поспешное согласие только глубже разодрали бы её старые раны. Всё, что он мог, — это принять её слова и молча ловить невидимые слёзы, которых она не позволит себе.
Он сжал тонкую ладонь Махиру. Её тепло, обычно мягкое и ровное, сегодня казалось чуть остывшим, но постепенно оно смешалось с его собственным. «Пусть хоть немного моего тепла останется у неё», — подумал Аманэ и крепче укрыл её дрожащие пальцы в своих, аккуратно сокращая расстояние между ними.
То, что Аманэ сам потянулся к ней без тени колебаний, для неё было редкостью; Махиру удивлённо моргнула, но тут же довольно сощурилась, словно от лёгкого щекотания.
— Всё в порядке, правда. Моё отношение к родителям уже не изменится, это давным-давно решённый вопрос. Сказать, что мне совсем не больно, было бы ложью, но я не впадаю в отчаяние. Для меня это просто часть повседневности.
— Даже понимая, что так не должно быть, ты называешь это нормой?
— Да. Потому что факты уже есть, и отворачиваться от них бессмысленно. Всё равно рано или поздно врежешься в эту правду. Я уже приняла и разложила это по полочкам. К тому же, раз я тогда была одна, я смогла встретить тебя, Аманэ-кун. За это я, правда, благодарна.
— Понимаю.
Её ровная, гордая стойкость ослепляла. Она была так дорога ему, что в следующий миг Аманэ притянул Махиру к себе, обнимая уже не только остывшие пальцы, но и всё её хрупкое тело. Она слегка вздрогнула от неожиданности, но быстро расслабилась и доверчиво устроилась у него в руках.
Махиру, такая маленькая и при этом ни разу не сломавшаяся, позволяла ему обнимать себя так, словно это было что-то само собой разумеющееся. И Аманэ понимал: это знак того, что она и правда принимает его, опирается на него.
Чуть поворочавшись и заняв удобное место, Махиру подняла лицо так, чтобы видеть его, и с лёгкой, чуть смущённой улыбкой посмотрела на Аманэ.
— Аманэ-кун, ты такой переживательный. Я не настолько хрупкая, чтобы сломаться от этого. Если бы я каждый раз падала духом, жить бы не смогла.
— Дело не в силе или слабости. Мне просто… неприятно, что вещи, которые тебя ранят, стали для тебя чем-то обыденным. Это чувство беспомощности раздражает. Я хочу тебя защитить, а есть вещи, с которыми я ничего не могу сделать.
Среда, в которой выросла Махиру, её нынешняя семья — всё это было чем-то, куда рука Аманэ не могла дотянуться.
Прошлое не изменить, до их дома ему не добраться.
Как бы сильно он ни любил её, как бы ни хотел уберечь, между ними всё равно стоит непреодолимая грань под названием «чужая семья». Переступить через неё силой означало бы топтаться по самым мягким, сокровенным её местам.
Поэтому единственное, что он мог, — это оберегать её хрупкие стороны, отсекая лишний шум и боль, насколько хватит рук.
— Это мой вопрос, — спокойно сказала Махиру. — Я не отвергаю твою помощь, просто… есть вещи, которые должна решать я, и которые только участники этой истории могут до конца разрубить.
Она прекрасно понимала, что Аманэ не может всё исправить, и, похоже, вовсе не желала перекладывать на него эту ношу. Всё, чего она от него ждала, — чтобы он не отпускал её руку и оставался её опорой. Так, по крайней мере, понял Аманэ.
Он мягко кивнул, глядя на Махиру, устроившуюся у него на руках и смотревшую прямо в глаза.
— Я не смогу полностью понять, что ты чувствуешь. Я рос в другом доме, в другой семье.
— Конечно. Я — это я, а ты — это ты. Представлять себе чужую боль можно, но полностью постичь её нельзя.
— Ага.
Неподвижная, неумолимая истина.
Аманэ остаётся Аманэ, Махиру остаётся Махиру. Пусть их пути переплетаются и идут рядом, одним целым они не станут. Никто не сможет превратить Махиру в кого-то другого, как и заглянуть в её душу без единой погрешности.
Её чувства принадлежат только ей. Её мысли доступны лишь ей одной.
И именно потому Аманэ не собирался вытягивать из неё всё до последнего слова или предпринимать что-то через силу.
— Но мне очень дорог тот Аманэ-кун, который пытается понять, — мягко произнесла Махиру. — Тот, кто не навязывает своё толкование, а просто остаётся рядом и смотрит за мной.
— …Угу.
— Я хорошо вижу, как ты обо мне заботишься. Постоянно думаю, какая же я всё-таки счастливица.
Это, без сомнения, шло прямо из её сердца. Прижавшись щекой к его груди, она с детской непосредственностью потёрлась о него, впитывая его тепло и доверчиво полагаясь на его объятия.
В ответ на это робкое, по-своему максимальное проявление нежности со стороны Махиру, Аманэ легко коснулся губами её льняных прядей и лбом аккуратно прижался к её голове.
— Я сделаю тебя ещё счастливее. Но если станет по-настоящему тяжело, пообещай, что скажешь вслух. Ты ведь любишь всё терпеть и твердить «я в порядке».
— Я же говорю, я в порядке. А сейчас — правда в порядке.
— Просто есть ещё и такое «я в порядке», которое совсем не в порядке.
— Впредь буду осторожнее. Я знаю, что если мне больно, то и Аманэ-кун будет переживать. Я же у тебя очень любимая, верно?
Теперь она произносила это почти игриво и с уверенной, тёплой улыбкой, без прежнего сомнения.
Аманэ чувствовал, как от этого знания внутри распускается нежность. Он только крепче прижал её к себе, стараясь раствориться в её тепле как можно ближе, а Махиру лишь засмеялась и покорно приняла его объятия.
— Фуфу, если бы я вела себя по-детски и на каждом шагу падала духом, сейчас, наверное, уже кричала бы: «Что ты вообще понимаешь, Аманэ-кун, выросший в любви?» — и мы бы ушли в ссору.
— И вот на это я бы не смог возразить ни слова.
Он ясно понимал: его растили в любви, тепло и бережно. В такой ситуации любые слова могли бы только ранить того, кому этого не досталось.
Даже простое «извини» легко превращается в соль на ране.
Он слишком хорошо знал: когда у одного нет, а у другого есть, любой звук может стать причиной зависти, боли и раскола.
— Но бросаться такими словами мне не хочется. Это ведь ранит и тебя, и меня, — мягко заметила Махиру.
— Даже если не скажешь вслух… не думаешь ли так иногда?
— Если сказать, что совсем никогда, это будет неправдой. Но, даже если я дам волю такой зависти, что это изменит? Ни обстоятельств, ни прошлого не перепишешь криком. Упрекать тебя за то, на что ты повлиять не мог, тоже бессмысленно. Я бы пожалела об этом в ту же секунду.
«Я не хочу ни ссориться, ни причинять боль», — рассудительно продолжила Махиру, оставаясь спокойной.
— В конце концов, различия — это нормально. Моя семья как раз из тех, где не хватает обычной, общепринятой семейной любви. Я будто стою на противоположной стороне от большинства, так что поводов для зависти у меня было предостаточно ещё в начальной и средней школе. Но… я всё это уже проглотила.
«И всё же как ты не сломалась?» — хотел спросить Аманэ, но ответ он и так знал: благодаря Коюки.
— Я, в свою очередь, не знаю мучительных конфликтов от избытка любви, не знаю раздражения от навязчивой опеки. Так что упрекать тебя в том, чего не испытала сама, просто не имею права. Иногда я чуть-чуть завидую… совсем чуть-чуть. Но считаю, что справляюсь с этим вполне здраво.
Сказав это, Махиру с лёгким беспокойством заглянула ему в лицо, и Аманэ только усмехнулся над собой: «Кто из нас двоих нуждается в опеке?»
— Ты редко срываешься на эмоции и всегда стараешься честно разбираться в своих чувствах. Я это вижу. И… да, именно “вижу” подойдёт.
— Фуфу, правильно. Я чувствую, что ты смотришь на меня внимательно.
— Конечно смотрю. Я же тебя люблю. По-настоящему смотрю.
Потому что она любима. Потому что хочет узнать её глубже. Потому что хочет понимать, как ей сделать легче. Потому что хочет радовать и оберегать от всего, что причиняет боль.
Всё это можно свести к одному: он любит Махиру и потому хочет видеть её целиком, а не одним лишь фасадом.
Сказав это вслух без тени смущения, он тут же получил серией мягких, но упорных ударов лбом в грудь от покрасневшей до корней волос Махиру.
— …Вот так легко говорить такие вещи… ты всё больше становишься похожим на Шуто-сан.
— С чего вдруг Шуто?
— Ни с чего. Просто так.
Она резко отвернулась, отводя взгляд, и добавила ещё один символический «тычок», очевидно выдав своё смущение.
Понимая, что это обычная её защитная реакция, Аманэ молча погладил её по спине. Махиру, немного надутую, но явно довольную, это быстро успокоило, и она, буркнув заключительное «совсем уже», перестала сопротивляться.
— В любом случае, быть похожим на отца мне приятно. Он и правда замечательный человек.
— Я немного о другом говорила… но в этом смысле тоже. Так что гордись смело. Шихоко-сан, думаю, сказала бы то же самое.
— Мама у нас без памяти влюблена в отца, так что её планка строгости завышена.
— Фуфу, может быть.
Когда Аманэ заглянул ей в лицо, Махиру улыбалась по-озорному, с явным хорошим настроением, и снова устроилась у него на груди, словно вполне естественно занимая своё место.
Её мягкое, как у прижавшегося котёнка, движение заставило его невольно растроганно смягчить взгляд. И тогда вдруг в голове всплыл один вопрос.
— Слушай…
— Да?
— Ты же сама говоришь, что я похож на отца.
— Да, очень. Черты лица, разумеется, но особенно манера говорить и вести себя.
Это было ожидаемо: родные черты, привычки. Но он хотел продолжить.
— А ты… похожа на Коюки-сан?
— Э-э? Я?
— Угу. Судя по тому, что ты рассказывала, мне кажется, что-то общее у вас должно быть.
Характер может передаться и через кровь, и через тех, кто был рядом.
Махиру точно не пошла в мать. И, по её словам, на отца тоже не похожа.
Тогда естественно думать, что решающее влияние оказала Коюки.
— Я… не знаю. Коюки-сан действительно очень многому меня научила, так что в этом смысле, возможно, я на неё похожа. Но без того, чтобы ты сам её увидел, наверняка не скажешь.
— Может, и так. Но ощущение, что вы похожи, у меня есть.
— И на чём оно основано?
— На интуиции. Но я серьёзно. Думаю, вы очень похожи.
— Уже…
Может показаться легкомысленным, но в душе Аманэ ощущение было удивительно чётким.
Махиру рассказывала о Коюки как о человеке мягком, воспитанном, добром. А для Аманэ именно таковой была и сама Махиру.
Осознанно это или нет, но две одинаково спокойные, заботливые фигуры никак не казались ему далёкими друг от друга.
Пока у него не было возможности проверить догадку, но он был уверен: Коюки окажется женщиной не менее замечательной, чем Махиру.
— Чем дальше слушаю, тем сильнее хочу однажды встретиться с ней. Всё-таки это дорогой для тебя человек.
— Да. Самый дорогой. Та, кому я больше всего обязана. Я тоже очень хочу увидеть её ещё раз. Мы давно не виделись. Но у неё свои дела, да и проблемы со здоровьем, так что я не могу навязываться. Иногда мы переписываемся… Но я всё равно скучаю.
— Понимаю. Часто переписываетесь?
— Скорее, не слишком. Примерно раз в сезон. Я боюсь мешать. Но я храню все её письма. Это мои сокровища.
— Угу.
Глаза Махиру светились такой искренней радостью, щёки полыхали тёплым румянцем — так ясно было, как нежно она относится к Коюки.
И от этого Аманэ только сильнее хотелось встретиться с женщиной, которую она так любит.
— Ах да. У меня есть фотография из одного из писем Коюки-сан. Подожди здесь, я принесу.
Уловив его интерес, Махиру осторожно освободилась из его рук, встала и одарила его мягкой улыбкой.
— Это точно нормально? Не слишком ли это… личное?
— Аманэ-кун явно хотел бы узнать, какая Коюки-сан. И я тоже хочу, чтобы ты её узнал.
— Ну, она ведь твоя приёмная мама… Логично, что мне важно знать человека, который дорог моей любимой.
— Вот опять…
Махиру надула губы, но глаза у неё смеялись. Она торопливо, но лёгкой походкой в шлёпанцах вышла из комнаты.
Как и ожидалось от того, кого она считает «особенным», её сокровища были безупречно в порядке. Махиру быстро вернулась, прижимая к себе милую коробку так бережно, словно это был младенец.
— Я вернулась, — чуть смущённо сообщила она, усаживаясь рядом и ставя коробку на колени.
Она аккуратно сняла крышку. Внутри, точно по размеру, рядами лежали конверты, а сверху на них — небольшой листок.
Аманэ мысленно аплодировал её педантичности, пока Махиру отодвигала записку и нащупывала нужный конверт.
Край у него был ровно, красиво разрезан, вероятно, ножом для бумаги. Из кружевного конверта Махиру бережно достала одну фотографию.
На глянцевой бумаге, которую она протянула Аманэ, была запечатлена женщина, держащая на руках младенца, укутанного в одеяльце. Женщина смотрела на ребёнка с тихим, безмятежным счастьем и мягкой улыбкой. По виду она была чуть старше родителей Аманэ.
— Это Коюки-сан. Сейчас она живёт у семьи сына и, кажется, души не чает во внуке. Фотографировал, наверное, её сын.
— Вот почему на руках малыш… Похожа на тебя.
— Кажется. Но у нас нет ни капли кровного родства.
«Как было бы хорошо, если бы было», — почти отчётливо послышалось откуда-то из глубины её молчания, и у Аманэ защемило сердце. Он нарочно сделал голос чуть легче.
— Знаешь, дело не всегда в крови. Когда долго живёшь рядом, перенимаешь манеру говорить, думать, улыбаться.
Он не верил, что только гены создают человека.
То, какой стала Махиру, конечно, отчасти результат наследственности. Но поддержала, направила и позволила ей стать собой именно Коюки — этот вывод теперь казался Аманэ ещё очевиднее.
— Как по мне, твоя улыбка очень похожа на её, — искренне сказал он.
Махиру, кажется, никогда не смотрела на себя со стороны, когда по-настоящему улыбается.
Она не любила фотографироваться, а если и приходилось, то, скорее всего, лишь натягивала вежливую маску. Тот искренний, мягкий свет, который она показывала ему наедине, был известен только Аманэ.
Немного помедлив, он достал телефон, пролистал альбом и повернул экран к Махиру.
Там была фотография, где она сидит рядом с ним и улыбается так счастливо, что воздух вокруг будто светлеет. Тогда Махиру позволила сохранить снимок, стесняясь, но так и не попросив показать.
— Смотри. Здесь ты улыбаешься по-настоящему. Видишь, как поднимаются уголки губ, как смягчается взгляд, как опускаются уголки глаз? Очень похоже. По настроению тоже.
На экране была Махиру с той самой тёплой, насыщенной светом улыбкой, что так согревала Аманэ.
Она уставилась на фото, потом неуверенно коснулась пальцами своих щёк и начала переводить взгляд с телефона на снимок Коюки.
— Мне… никогда такого не говорили.
— Так рядом и не было никого, кто бы смотрел. Если только вы вдвоём с Коюки-сан… да и то, не сравнивая. Есть схожести, которые сам о себе не замечаешь. Думаю, если вы встретитесь, это станет ещё очевиднее.
Трудно судить только по картинке, но Аманэ почти не сомневался.
— Похожи…
Повторив его слова шёпотом, Махиру с едва заметной дрожью в голосе выдохнула:
— Мне очень… приятно.
И прижалась к его плечу.
Прижав к груди фотографию, осторожно, будто боясь смять, она спрятала лицо, но Аманэ и без того чувствовал: сейчас это не слёзы боли.
Он молча улыбнулся и остался рядом, пока она не успокоила сердце.
— Махиру, выпало.
Когда она вновь подняла голову, лицо уже было привычно спокойным, а в глазах светилась тихая гордость. Она аккуратно вернула снимок на место.
При этом с пачки писем соскользнула лежавшая сверху записка. Аманэ автоматически поднял её.
Взгляд сам зацепился за ровные строки — не почерк Махиру, а другой, уверенный и аккуратный. Ряд латинских букв, затем ряд цифр, затем строка из иероглифов, хираганы и цифр.
Поняв, что это за набор, Аманэ поспешно отвёл глаза. Ему казалось неправильным рассматривать это дольше. Он бережно положил листок обратно в коробку.
— Спасибо.
Махиру с безмятежной, почти детской улыбкой закрыла крышку и прижала коробку к себе, ничего не подозревая о его коротком взгляде.
Она показала ему своё сокровище — дорогого человека и память о нём.
Чувствуя исходящую от неё глубокую благодарность и нежность к Коюки, Аманэ ласково провёл ладонью по её волосам и постарался не думать о лёгком уколе вины, поднявшемся в груди.
«…Что же мне сделать?»
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
В телеграмме информация по выходу глав. Также если есть ошибки, пиши ( желательно под одной веткой комментов).
Телеграмм канал : t.me/NBF_TEAM
Поддержать монетой : pay.cloudtips.ru/p/79fc85b6