Во взгляде Дэниела читалась неподдельная откровенность.
Бертам не был глупцом — он прекрасно понимал, кому на самом деле адресованы эти слова.
Между ними повисло ещё более тяжёлое, чем прежде, молчание.
— ......
— ......
Тишина затягивалась, но ни один из них не решался заговорить первым, понимая, что неверное слово может обернуться катастрофой.
Дело было не только в позиции Дэниела.
Теперь уже император Бертам вынужден был считаться с его реакцией.
Стареющий и больной Бертам находился на этапе передачи власти.
В годы своей молодости и силы он, возможно, пригрозил бы Дэниелу, чтобы держать его под контролем.
Но теперь имперская власть была разделена, и Дэниел отлично это осознавал.
Большинство министров уже присягали на верность принцессе, а не императору.
После смерти Бертама именно принцесса Сильвия будет править империей следующие десятилетия.
И в её правлении Дэниел, несомненно, займёт место проверенного соратника и благодетеля.
Было очевидно, что под покровительством Сильвии он получит поддержку множества граждан.
«Если я начну притеснять Дэниела и умалять его авторитет в такой ситуации...»
Народ не останется в стороне, а позиции Сильвии пошатнутся.
Если она позволит плохо обращаться с верным соратником, который помог укрепить её положение, это вызовет волну критики.
Как регент, она не сможет просто свалить всё на единоличные решения императора.
Конечно, Сильвия вряд ли согласится ущемлять Дэниела, но Бертама раздражало даже то, что такой возможности вообще не существовало.
Причина раздражения крылась в том, что Дэниел Штайнер *умело использовал ситуацию, прекрасно понимая все эти расклады.
— Действительно. Похоже, в твоих жилах и правда течёт сок ежевики.
Дэниел избегал обвинений в неуважении, подчёркивая, что его слова — всего лишь «рассказ настоятеля».
Бертам мог бы потребовать подтверждения у аббата, воспитавшего Дэниела, но в этом не было смысла.
Если бы аббат просто сказал, что не помнит, установить истину стало бы невозможно.
«Даже если это и правда было услышано им...»
Произнести это вслух было явным намёком.
Так или иначе, Дэниел использовал сказку, чтобы обозначить свою позицию, не навлекая на себя гнев.
— Хитёр, как лиса...
Разве не так говорят о сатире и иносказаниях в сказках?
Ощущая, будто сказка разыгрывается прямо здесь, Бертам сухо усмехнулся.
— Взаимное уничтожение удерживает нас от атак друг на друга, так? Интересная трактовка.
Услышав, что Бертам воспринимает это как шутку, Дэниел наконец расслабился.
Его рассудок пошатнулся от хмеля, и он беспокоился о рискованном ходе, но теперь, видя реакцию императора, успокоился.
— Давай оставим сказки и обсудим твою награду.
— Награду, Ваше Величество?
— Именно. Разве я не говорил? Если ты успешно завершишь переговоры с кабинетом Велланоса, я обещал награду по принципу «вознаграждение и наказание» империи.
Дэниел замешкался с ответом.
Его слова казались ловушкой.
Награда от императора не могла быть безвозмездной.
«Если я попрошу награду, он непременно что-то потребует взамен.»
Бертам не упомянул о задержке с докладом, когда Дэниел был в Велланосе.
Использовать это как предлог для условий к награде было бы проблематично.
Немного подумав, Дэниел решил взять инициативу.
— Ваше Величество, если есть награда, о которой я смею мечтать, то это прощение за самостоятельные действия в Велланосе. Больше мне ничего не нужно.
Глаза Бертама сузились.
— Больше ничего?
Бертам планировал использовать просьбу о награде как повод для официальной проверки.
Чтобы удостовериться, достоин ли Дэниел награды, иногда проводились инспекции — редко, но такое случалось.
Учитывая задержку с докладом, для проверки были основания.
Более того, инспекция под предлогом «вручения награды» не вызвала бы общественного резонанса.
«Итак...»
Если бы Дэниел попросил награду, он не смог бы отказаться от проверки.
Но теперь Дэниел обходил ожидания Бертама.
Он заявил, что хочет лишь прощения за свои действия.
Это нарушило хитроумную улыбку императора.
То, как Дэниел ловко вёл беседу, будто читая его мысли, вызывало странное восхищение.
«Ты правда всего лишь офицер?»
Казалось, он разговаривает с опытным политиком, познавшим все перипетии власти.
Это напомнило Бертаму переговоры с лидером Союзников, Каледрой.
За искренним выражением лица скрывались тёмные намерения, которые невозможно было разглядеть.
Бертам сглотнул и заговорил, стараясь сохранить спокойствие.
— Спрашиваю в последний раз. Кроме прощения провинностей, тебе действительно больше ничего не нужно?
— Именно так. Глубоко сожалея о том, что причинил Вашему Величеству беспокойство, я считаю прощение моих ошибок высшей наградой.
Внешне играя роль преданного подданного, Дэниел не давал повода для упрёков.
В конце концов Бертаму пришлось признать:
«Я больше не могу держать его на поводке...»
Дэниел Штайнер ускользал от всех расставленных ловушек.
Более того, подобно волку, избежавшему капкана, он теперь медленно приближался к охотнику, оскалившись в предупреждении:
«Если ты попытаешься убить меня снова — я не останусь в стороне.»
Бертам с горькой усмешкой кивнул.
— Хорошо. Если это всё, чего ты желаешь, я не возражаю.
Ветер с террасы развеивал хмель.
— Ночной воздух свеж. Пора возвращаться внутрь. Ты, должно быть, устал от последних событий — тебе тоже стоит отдохнуть.
— Повинуюсь вашему приказу.
Дэниел поднялся и почтительно поклонился.
Прежде чем он ушёл, Бертам небрежно бросил:
— Как думаешь, моя дочь сможет стать мудрым правителем?
Помедлив, Дэниел ответил:
— Она станет правителем, достойным нашей великой империи.
С этими многозначительными словами он поклонился вновь и вышел.
Услышав его шаги, стражи открыли дверь, и Дэниел направился в коридор.
Глава придворных, наблюдавший в тишине, приблизился к Бертаму.
— Ваше Величество, беседа прошла успешно?
Бертам с сухим смешком налил себе ещё виски.
— Если суть разговора — понимание намерений друг друга, то да, успешно.
Наполнив бокал, он продолжил:
— Глава придворных. Кажется, я одновременно ненавижу и люблю Дэниела Штайнера.
— Ваше Величество?
— Но поверишь ли, если я скажу, что он тот, о ком я забочусь больше всего?
Бертам, пытаясь понять собственные чувства, поднял бокал и встал.
— Если бы только он был моим сыном... Тогда я был бы свободен от этой мучительной дилеммы.
Пробормотав это почти себе под нос, он вышел на террасу.
Когда император появился на виду, граждане, празднующие ниже, начали поднимать головы.
Услышав возгласы, толпа устремила взгляды вверх.
Бертам, улыбаясь им, высоко поднял бокал, и толпа взорвалась ликованием.
По ветру разносились крики: «Да здравствует император!» и «Да здравствует Дэниел Штайнер!»
Для Бертама эти возгласы значили больше, чем просто поздравления.
Казалось, они напоминали, что у империи два правителя.
— Конечно...
Он понимал, что эта мысль — всего лишь подозрение, рождённое в воспалённом сознании.
«Если Дэниел Штайнер и правда безгранично предан...»
Империя несомненно процветает.
Она станет великой державой, как при его деде.
В том будущем Сильвия войдёт в историю как мудрая правительница, а Дэниел — как верный благодетель.
«Но если Дэниел Штайнер поглощён политическими амбициями, если он волк, жаждущий власти...»
Тогда империя погрузится в беспрецедентный ад.