Перевод: Энди
Не может быть, не может быть, не может быть! Что это такое, я не понимаю! Почему я должен проходить через такое? Да за кого вы меня принимаете? Я — Архиепископ Греха Культа Ведьмы, воплощение «Жадности», Регулус Корниас! Самое состоявшееся, самое цельное как личность существо в этом мире! Мои разум и тело непоколебимы! Так и должно быть, так почему, почему я должен такое терпеть?! Вы издеваетесь. Это не смешно. Почему все вы, как один, принимаете эту нелепую, абсурдную реальность как должное, вы что, с ума сошли? И тот мужик, и та девка, и тот рыцарь, стоило мне проявить к ним капельку милосердия, как они тут же возомнили о себе! Будь я серьёзен с самого начала, они бы разлетелись на мелкие кусош-ш-ш-шки, а они, небось, вообразили, что это их собственная заслуга?! Вот поэтому я и ненавижу связываться с другими! Потому что они без малейшего стыда совершают такие до смешного нелепые ошибки! Вы все надоедливые, докучливые, раздражающие, омерзительные, ненавистные, отвратительные, жалкие ничтожества! У меня всегда, всегда всё шло отлично. Годами, десятилетиями, больше сотни лет я был самым верным из всех Архиепископов Греха. С того самого момента, как «Фактор Ведьмы» избрал меня и я обрёл это Полномочие, я вырезал их всех: и вечно пьяного отца, который гроши приносил в дом, и мать, которая только и делала, что денно и нощно ныла и жаловалась, и моих отвратительных братьев, которые жадно пялились даже на мой кусок хлеба. Я изничтожил деревенских, которые смотрели на меня свысока. Я уничтожил городских, которые запихнули меня в эту беспомощную деревню, в этот дом. Я покрошил в пыль всех в этой стране, бездарно управляемой теми, кто и пальцем не пошевелил, чтобы что-то сделать с такими городами и деревнями. Я уничтожил их всех, и только тогда я осознал свой собственный, присущий лишь мне путь! Мне ничего не нужно. Всё остальное — лишь досадные помехи. Я вседоволен. Я не обделён. Мне просто было не нужно. Сдохните, навязчивые твари, мне ничего не было нужно! И если мне что-то давали, это ведь косвенно означало, что вы считали меня каким-то неполноценным, ущербным, жалким, достойным сочувствия существом, да?! Я истребил всех, кто навязывал мне то, чего я не просил. В этом мире должны остаться только те, кто ничего не говорит вседовольному мне. А вы все несёте, что взбредёт в голову, твари. Кто дал вам право жалеть меня? Кто дал вам право доводить меня до отчаяния тем, что меня пожалели? Да никому я этого не позволю! Мне ничего не нужно, я ни о чём не прошу! Отец, который хоть и был вечно пьяным нищим, но иногда приносил мне гостинцы, — сдохни, тварь! Мать, которая вечно только и ныла, но твердила, что виновата в моих страданиях, — сдохни, тварь! Мои мерзкие братья, которые жадно косились на мою тарелку, но делились со мной своей едой, когда я опрокидывал свою, — сдохните, твари! Прекратите, отродья, не смейте проявлять ко мне доброту! Проявлять доброту — значит смотреть на меня свысока, смотреть с презрением, да?! Те, кто смотрит на других свысока, — отбросы, а те, кто презирает собственную семью, — они хуже людей и заслуживают лишь презрения! Они заслужили смерть. Я не виноват. Ни в чём не виноват. Это вы виноваты. Это вы, вы, вы жалели меня, считали несчастным, оставляли одного. Испытайте же на себе, каково это — чувствовать себя самым никчёмным созданием в мире. Рядом со мной должны быть лишь те, кто не жалеет меня. Пусть из этого мира исчезнут все причины жалеть меня. Я слышу смех. Они смотрят на меня, я знаю. Они смеялись надо мной. Что во мне смешного? Что вы увидели, над чем смеялись? Вы все — пустоголовые ничтожества, бессильные, но с подвешенным языком. Так почему же эти ничтожества должны так терзать мою душу? Не стой у меня на пути, не мешай мне, не жалей меня! Несчастные — это вы, а не я! Беспомощные, невежественные и при этом — «Жадные»! Это вы, те, кому придётся всю жизнь ползать на коленях, чтобы заполнить свою пустоту, — это вы и есть та самая «Жадность», достойная лишь жалости! Я другой, я не такой, я ничего не желаю! Я, ничего не желающий, в сотни раз лучше вас, неполноценных! Не жалейте меня. На самом деле вы же завидуете мне, вы же мечтаете быть как я, но понимаете, что вам до меня не дотянуться, поэтому лишь оправдываетесь! Ведь так, так и есть, так и должно быть! Стой, стойте, подождите. Хватит. Не смотрите на меня, не произносите моё имя, не говорите обо мне. Ни хорошо, ни плохо, просто прекратите, не обращайте на меня внимания. Оставьте меня в покое. Если бы я был самодостаточной личностью, никто бы не смог растоптать мою душу, так почему вы все так стремитесь прикоснуться друг к другу? Мы никогда не поймём друг друга. Ты и я — разные люди. Рисковать ради какой-то выгоды — это нелогично, нерационально, неправильно. Вы ненормальные. Если бы вы успокоились, вы бы поняли. Все, кроме меня, просто бредят в горячке. Стремиться к другим — это бесполезное, бессмысленное, пустое занятие, неужели не ясно?! Все эти слова, что вы твердите как заведённые — «любовь», «романтика», «дружба», «доверие», — всё это иллюзии! А процесс размножения — это самое омерзительное действие на свете! Не понимаю. Зачем это делать? Будь то супруга или ребёнок, как ни приукрашивай это словом «семья», они всё равно отдельные от тебя существа. Так какое мне дело до того, живы они или мертвы? Даже если они живы, когда я умру — для меня всё закончится. А если они мертвы, но я жив, — моя жизнь просто продолжится. Любовь и романтика не могут сделать людей одним целым. Человек изначально один. Я собрал себе жён из снисхождения к людям, ценящим иллюзии; собрал красивых женщин, чтобы другие не презирали меня за дурнушек; выбрал только девственниц, чтобы не быть одураченным и преданным своим же выбором — так чего вы ещё от меня хотите?! Не несите чушь! Вы настолько попрали моё личное пространство, и у вас ещё есть ко мне требования? Я столько сделал! И вы всё равно продолжаете чего-то от меня требовать? Что ещё мне нужно сделать, чтобы меня перестали жалеть? «Самый жалкий в мире»! Да какая-то потаскуха, одержимая пошлой «Жадностью» и желанием быть с тем, кто ей нравится, не имеет ни малейшего права мне этого говорить!
— А-а-а-а-а!!!
Он летел всё выше и выше, закручивая мощный вихрь. Тело Регулуса взмыло в ночное небо.
В тот самый миг, как удар пришёлся ему промеж ног, он активировал «Львиное Сердце», остановил собственное сердцебиение и вошёл в состояние неуязвимости. В результате урон от рубящего удара был сведен на нет, но…
— Кх, кху-у-у-у!.
Выдохнув, Регулус застонал сквозь мерцающую от жгучей боли пелену перед глазами.
Предел времени, на которое он мог остановить своё тело вместе с сердцем, составлял не более пяти секунд. В течение этого времени он, как и прежде, когда доверял «Львиное Сердце» своим жёнам, мог действовать без каких-либо проблем. Но если бы он попытался остановить его на больший срок, его тело уже не смогло бы вернуться из состояния неподвижности.
К тому же, это не спасало от мучений, которые наступали после отключения «Львиного Сердца», когда его сердце вновь резко начинало биться. Боль и страдания — он не испытывал ничего подобного уже более сотни лет.
— Да вы… издевае… тесь!
Выплёвывая слова, пропитанные ненавистью, от которой хотелось харкать кровью, взмывающий вверх Регулус не мог даже толком говорить. Его уносимое вверх тело не слушалось, а сила, с которой его подбросили, была настолько велика, что он всё летел и летел, пока не достиг высоты, с которой Пристелла была видна как на ладони.
Город водных врат Пристелла… Когда он прочёл в своём Евангелии, что здесь заполнится вакантное место для его жены, он лишь благодарил судьбу за такую удачу.
— Как… такое могло… произойти-и-и-и!!!
Все его жёны, которых он с таким трудом собирал, были потеряны, его статус Архиепископа Греха «Жадности» оказался под угрозой, какой-то сопляк, острый на язык, обругал его, а та бесстыжая девка, на которую он положил глаз, его же и пожалела!
Большего унижения он не испытывал никогда. Он не помнил, чтобы когда-либо ощущал подобный позор. Разве не для того, чтобы избежать этих навязчивых чувств, он и стал Архиепископом Греха? Если же ему суждено было пройти через это, то расклад менялся.
— Ну всё, всё, всё!
Больше никаких полумер. Милосердию пришёл конец. И неважно, что они разгадали секрет Полномочия, «Львиное Сердце», или что с ними был тот нечеловечески сильный «Святой Меча».
Пяти секунд неподвижности сердца ему с лихвой хватит, чтобы прикончить их всех. Он не сможет увидеть их отчаянные лица, не сможет услышать предсмертные хрипы — именно поэтому он до сих пор этого и не делал.
Находясь в состоянии неуязвимости под действием «Львиного Сердца», Регулус, если бы захотел, мог бы действовать, игнорируя абсолютно все законы физики. Он мог двигаться быстрее ветра, действовать в мгновение ока, в измерении, недоступном здравому смыслу, и уничтожить их с нечеловеческой, ошеломляющей силой.
Он мог бы силой своего Полномочия Жадности подняться в небо и просто рассыпать песок по всему городу, и этого было бы достаточно, чтобы всех истребить. В городе были и другие Архиепископы Греха, но ему было плевать, выживут они или умрут. В этот миг не было ничего важнее, чем избавиться от этого унижения. Он заставит эти самодовольные рожи идиотов исказиться от ужаса.
Как только идиотский импульс, подбросивший его вверх, иссякнет и он упадёт на землю — им придёт конец. А до тех пор пусть упиваются своей поверхностной победой…
— А?!
Регулус, продолжавший изрыгать проклятия, взвизгнул от удара в спину.
Он заметил, что его полёт вверх внезапно прекратился, словно его насильно пригвоздили к небу. Ощущение было такое, будто его пнули ногой обо что-то, что находилось в воздухе.
— Будь это обычная дуэль, я бы убрал меч, как только противник потерял бы волю к сражению, — раздался спокойный голос.
Тот, кто это сказал, стоял на спине Регулуса, лежавшего в воздухе ничком, и говорил это с ледяным спокойствием.
Он мгновенно понял, кто этот человек, пнувший его в спину и теперь стоящий на нём в воздухе. Понял и тут же содрогнулся.
Да на какой, чёрт возьми, высоте мы находимся?!
Как он мог оказаться здесь, на такой высоте, раньше меня, которого он сам и подбросил?!
— Не хвастаюсь, но я довольно уверен в своих прыжках. Однажды я даже запрыгнул с земли на спину летящего дракона, парившего над облаками.
— Чу… довище!
— Да. Я чудовище, что охотится на чудовищ… Пришло время тебе принять свою судьбу.
Нога Райнхарда покинула его спину.
Сразу после этих слов Регулус ощутил приближение боевой ауры. За всю свою жизнь, проведённую в бесчисленных битвах с сильными противниками, он так ничему и не научился.
Но даже у него, где-то за пределами сознательной памяти, сохранились отголоски начала атак тех сильных воинов, с которыми он вступал в бой, зевая от скуки. Эта память заставила его среагировать.
«Львиное Сердце» активировалось. И в то же мгновение его атаковали.
— А-а-а-а-а-а-а!
Ребром ладони Райнхард нанёс удар прямо в центр спины Регулуса.
Он принял на себя удар, что мог превзойти по остроте даже удар легендарного меча, но, находясь под действием неуязвимости, он лишь ощутил импульс, который тут же швырнул его вниз.
Земля стремительно приближалась. Регулус ударился лицом о каменную брусчатку, но «Львиное Сердце» продолжало действовать, и его тело, словно его поглотили, начало проламывать землю.
Оно насквозь прошло брусчатку, пробило твёрдый скальный грунт и вошло в толщу земли. Продолжая это невольное бурение, Регулус внезапно осознал.
Если этот импульс не остановится, его тело упадёт на самое дно земли. Он никогда не задумывался, есть ли у земли дно. Но у этого мира был край. Мир, окружённый со всех четырёх сторон Великим Водопадом, должен был иметь предел, где заканчивались эти водопады.
Если его падение продолжится, неужели он достигнет этого края?
— Такое… нельзя допустить… гх?!
Когда Регулуса охватил буквально бездонный ужас, его сердце достигло своего предела.
Пять секунд истекли. Завыла сирена тревоги, и он замешкался. Он никогда не останавливал своё сердце более чем на пять секунд. Сколько он продержится максимум? Десять — вряд ли. Да и увеличение времени лишь увеличит расстояние, которое он пробурит.
Но что произойдёт, если он отключит способность прямо сейчас, погружаясь в землю?
Времени на раздумья не было. Умереть от того, что слишком долго не запускал сердце, — что может быть глупее?
— У-у-у-у-у-у-у!
Сжав до скрипа зубы, Регулус принял решение.
Прислушавшись к голосу сердца, отчаянно требующему возобновить биение, он отключил «Львиное Сердце». Неуязвимость спала, прочность его тела и физические законы вернулись в норму, и…
— Буо-э-э-э-э?!
Все кости… в его теле… разлетелись на куски.
Удар такой силы безжалостно обрушился на его тело.
И это было естественно. Он врезался в землю со скоростью, многократно превышающей скорость свободного падения, и его тело, не теряя ни капли инерции, продолжало нестись сквозь почву. Единственная причина, по которой его не разорвало на части, — это то, что в вырытой им же самим толще земли просто не было места, чтобы разлететься.
Но это касалось только боков. По вертикали всё было иначе.
— А… а-о…
Издав пустой стон, Регулус заплакал кровавыми слезами из полностью раздавленных глаз. Удар прошёл сквозь его тело по вертикали, уничтожая всё на своём пути.
Без всякого преувеличения, все его кости получили повреждения серьёзнее трещин, а внутренности превратились в месиво. Его белые волосы, которыми он так гордился, теперь были перепачканы кровью и грязью, а из вышедшего из строя живота неконтролируемо текли моча и кал.
То, что осталось, было лишь куском плоти, утратившим человеческий облик.
Но, что поразительно, этот кусок плоти всё ещё дышал.
— О… а-а-у…
Невероятная жажда жизни… Нет, это следовало назвать не жаждой, а чистой злобой.
Это было не желание жить. Это была лишь ненависть к тем, кто остался в живых наверху. Даже в таком состоянии его двигало вперёд лишь пустое тщеславие.
Если бы я был серьёзен, вы бы все… — вот и всё.
— Э-о, ух!
Но не стоило недооценивать это упорство.
Существо, посвятившее всю свою жизнь тому, чтобы его не жалели, ни на йоту не утратило своей извращённой натуры, которую он взращивал более ста лет, и приняло самое верное решение для своего выживания.
Кратковременно активируя и деактивируя «Львиное Сердце», Регулус начал рыть землю. В состоянии неуязвимости повреждения тела не имели значения. Если он не чувствовал боли, то мог двигать раненым телом без дальнейшего ущерба. Регулус рыл землю голыми руками.
Его тело, зарывшееся вниз головой, перевернулось в вырытой им же сферической полости. Повернувшись головой вверх, ему оставалось лишь медленно прорываться на поверхность. А когда он выберется, те возомнившие о себе черви наверняка будут упиваться своей победой, думая, что одолели его.
Непростительно. Такое невозможно простить.
Быть униженным, быть презираемым, быть жалеемым — всё это было невыносимой мукой. Он не мог стерпеть ни клевету при жизни, ни уж тем более после смерти. Ах, да. Нужно было сделать всё быстро. Если бы он убил всех, кого видел и не видел, никто бы не смог сказать о нём дурного слова. Нужно было сделать так с самого начала. На этот раз он не ошибётся. Он выберется наверх, убьёт ту троицу, а потом — и всех остальных.
— …
Уже не издавая ни звука, Регулус продолжал рыть землю, подпитываясь одной лишь ненавистью.
Он с нетерпением ждал, как эти твари будут молить его о пощаде, когда он выберется и покажет свою истинную силу. Особенно ту женщину, которая постоянно его унижала, — её он унизит в полной мере. Семьдесят девятая жена, его предполагаемая жена. Изначально это место должна была занять эльфийка из заброшенного леса, где также ошивался и тот омерзительный Петельгейзе…
—…
—…
—…
А-а-а-а-а. А-а-а-а-а-а-а. А-а-а-а-а-а-а-а.
Вспомнил. Сейчас, я вспомнил.
Та женщина! Та женщина и есть… Нет, тот ребёнок!
Когда я пришёл за своей семьдесят девятой, там крутилась и ревела та девчонка! Та самая девчонка стала той самой женщиной!
Теперь я понял, почему с первого взгляда решил отдать ей это вакантное место. Всё просто. Она была заменой своей матери, так что было естественно, что именно она займёт это место.
Это была та девчонка, что дорожила унизившей меня семьдесят девятой и ничтожеством Петельгейзе! Почему я не понял этого раньше? Нет, как же хорошо, что я понял это сейчас!
Если бы я убил её, не осознав этого, моя душа никогда бы не успокоилась. Но теперь, когда я ясно осознал их вину, её смерть приобрела ценность. Эта месть принесёт мне удовлетворение, которое искупит моё унижение. Я снова ощутил забытый смысл удовлетворения желаний.
Я оскверню тебя, семьдесят девятая. Я отниму у тебя, Петельгейзе.
Эту девочку, которую вы так ценили, ту, что посмела жалеть меня.
— А, хи-хи-хи!
Порыв восторга взорвался где-то в глубине его горла, и Регулус закипел от радости.
Он смеялся беззубым, разорванным в клочья ртом. У него появилась надежда на жизнь. У него была радость — радость уничтожить то, что так отчаянно пытались сберечь те, кто его унизил.
Выбраться, выбраться, выбраться, а затем…
— …?
Рывший землю Регулус внезапно ощутил, как кончики его пальцев коснулись чего-то. Он опустил правую руку, уже не чувствуя, где у него находятся пальцы, и посмотрел на этот комок крови и грязи невидящими глазами. Его поверхность была слегка влажной, и это была не кровь.
Он лизнул её. Почувствовался горький вкус грязи, но, похоже, это была вода.
Вода. Вода. Осознав, что это вода, Регулус почувствовал жажду. Одной капли было мало. Ему нужна была вода, чтобы утолить жажду и наполнить желудок. Когда действие «Львиного Сердца» прекратилось и время вернулось в его тело, Регулус, после почти столетнего перерыва, ощутил потребность в пище.
Сейчас хватит и воды. В ней был изысканный вкус. И сразу после этой мысли, словно по его желанию, сверху начала сочиться вода.
Он жадно припал к этой воде со вкусом земли. Хотя у него не было зубов, а язык был почти оторван и рот беспрестанно наполнялся кровью, вода была восхитительна. Он почувствовал насыщение.
Именно в этот момент поток воды резко усилился, и тело Регулуса смыло на самое дно вырытой им ямы.
— А, у, о-а?
Вода вливалась. Она лилась не переставая. В тесную земляную ловушку, откуда не было выхода, непрерывно текла вода.
В тесной подземной норе не было лишнего пространства. В мгновение ока тело Регулуса погрузилось в грязную воду, лишившись всякой свободы.
Он, конечно, не мог понять, что происходит.
Это была вода из каналов Пристеллы, что протекала над его головой.
Удар Райнхарда пробил брусчатку и вонзил Регулуса в землю. В туннель, созданный его собственным телом, хлынула вода из каналов, которые он сам разрушил и затопил. Вода без остановки обрушивалась на него, затапливая безумца.
Словно это была ярость самого города и его жителей, мстящих за разрушение прекрасных улиц.
— Го-о-о, бо-а!
Разумеется, тонущий Регулус этого не осознавал.
Запертый под землёй и терзаемый водой, он в ужасе бился, чувствуя, как вода пытается проникнуть в его лёгкие. Но в земле не было места, чтобы биться. Всё, что он мог, — это свернуться в комок в грязи и укрыться за «Львиным Сердцем».
Пока оно было активировано, он не чувствовал мук удушья. То же касалось и боли от разрушенного тела.
Но «Львиное Сердце» не могло длиться дольше пяти секунд. Как только он чувствовал предел, страх смерти возвращал его в ад водяной пытки.
Два пути к смерти, предлагаемые ему попеременно.
Он не мог выбрать ни один. Он должен был отвергнуть оба. Но у Регулуса не было способа это сделать. Была лишь ненависть к этому абсурду.
Время истекало.
«Львиное Сердце» можно было повторять снова и снова, но с дыханием так не получалось. А для повторной активации требовался перерыв в несколько секунд.
Остановка сердца.
Утопление.
Остановка сердца.
Утопление.
Остановка сердца…
Утопление…
Боль и страдания надвигались непрерывно, казалось, этому не будет конца.
Регулус открыл рот. В открытый рот хлынула вода и грязь. Чувствуя, как они разъедают его лёгкие и внутренности, он кричал. Он продолжал кричать беззвучным криком.
Ответа не было. Никого не было рядом с ним.
И всё же он кричал, вкладывая в свой крик всю свою ненависть, желая, чтобы от этого крика умерли все люди в мире.
Он не хотел, чтобы над ним смеялись после его смерти.
Не хотел, чтобы та девчонка радовалась, отомстив за свою мать и Петельгейзе.
Его тошнило от одной мысли, что эта девчонка будет прыгать от радости, узнав о его смерти.
Она наверняка будет вести себя так, будто достигла цели всей своей жизни, будто обрела смысл существования.
Она наверняка будет нести чушь о том, что со смертью его её жизнь начнётся, засияет новыми красками.
Он не мог вынести мысли, что эта девчонка испытает удовлетворение от этой нелепой, ошибочной, совершенно нелогичной радости.
Мысль о том, что его смерть окажет такое огромное влияние на душу этой девушки… ха-а-а…
Регулус Корниас, пробивший брусчатку и погрузившийся в землю.
В могилу, вырытую телом этого безумца, хлынули потоки воды из каналов города водных врат. Неизвестно, как глубоко он провалился. Но, учитывая пределы его Полномочия, он вряд ли пробил землю насквозь и вылетел с другой стороны света.
С вероятностью девяносто девять процентов где-то под землёй действие Полномочия прервалось, и его расплющило под действием инерции. Но даже если и нет, хлынувшая вода ни за что не отпустит этого безумца.
Злодей, упивавшийся своим могуществом, утонет в отместку от города, который он же и разрушил.
— Эмилия-тан, у тебя что-то вид нерадостный.
Субару заметил, как Эмилия, не отрываясь, смотрела в яму, куда провалился Регулус. На её лице мелькнула тень печали, и он обратился к ней.
Этот безумец не заслуживал ни капли сочувствия. Субару был уверен, что Эмилия разделяет это мнение, и уж точно не должна печалиться о его судьбе под землёй.
— Твоя доброта, Эмилия-тан, — это, конечно, хорошо, но растрачивать её на этого типа — ошибка. В мире действительно существуют безнадёжные люди.
— Спасибо за заботу, но дело не в этом. Совсем не в этом.
— М-м-м?
На его слова заботы Эмилия медленно покачала головой.
Затем она немного помолчала, опустив глаза с длинными ресницами, и сказала: — Насчёт Регулуса… у меня с самого начала было чувство, будто я его где-то уже встречала.
— Так вы уже виделись? Когда?
— Вот именно… я не могу вспомнить.
На вопрос Субару Эмилия лишь склонила голову набок.
И так уж совпало, что это произошло в тот же самый миг, когда глубоко под землёй кричал Регулус.
Безумец, чьи крики не могли достичь поверхности, желавший лишь одного: чтобы Эмилия не радовалась его смерти.
Его существование, связанное и со смертью её матери, и с безумием её благодетеля, должно было стать незабываемым клином в жизни девушки. Он не хотел, чтобы его смерть принесла ей удовлетворение.
Это последнее желание безумца, не достигшее поверхности земли…
— Интересно, где же я встречалась с ним?
…сбылось в самой что ни на есть ироничной форме.
Регулус Корниас не оставил в душе Эмилии ровным счётом никакого следа.
Тот, кому следовало отомстить, не оставил и следа в сердце своего врага.
Жалеть его или нет — решать вам.