Два скрестившихся меча смертельно ранили противника.
Истекаемый из глубоких ран кровью Вильгельм был сильно зол на свой удар – позор фехтования.
— ......Слабо.
Из зажатых зубов вырвалось разочарование и гнев на себя самого – дряхлого, слабого. Ему захотелось закрыть лицо руками ввиду своей никчёмности. Не мудрено: скоро совсем старым станет. Был бы он художником, смог бы свои годы обратить в знания и мастерство, а владение словом или кистью помогло бы ему достичь высот, невиданных в юности.
Но для мечника все было по-другому.
Годы для него лишь обратились огнём, что своим пламенем сжигал былую силу, и упадку этому оправданий не было. Сила, скорость, техника – ничего из этого уже не шло ни в какое сравнение с молодым им.
......И от этого было сильно досадно.
Испытывал досаду эту он часто. И когда, будучи капитаном Королевской Гвардии, решил подать в отставку; и когда Белый Кит лишил его жены, и он потратил целых четырнадцать лет, чтобы, отомстив, лишь осознать, что с заклятым врагом ему придется сражаться уже дряхлым. И сейчас эта досада была самой сильной в его жизни. Сравнить ее можно было только с той, что была во время «Войны Полулюдей», когда ему пришлось признать, что он Терезии – «Святой Меча» – и в подмётки не годится.
Слаб. Непростительно слаб.
И слабость эта в мире, где мерилом всему служит сила и где оправдания не работают, была непростительным грехом. Только сила или слабость – все, ведь на сцене не имеют смысла ни талант, ни лень, ни болезнь, ни старость, а только сила.
И это нормально. Меч себе владельца не выбирает.
И вполне логично, что держащему меч оправдания непозволительны. ......Хотя нет, есть в мире и «мечи», что выбирают себе владельца. А владелец такого «меча» стоит на пьедестале мира сего.
......Именно поэтому Вильгельм Триас не мог оправдаться старостью и должен был во что бы то ни стало одолеть врага своими руками.
— ............
Вопреки такой самооценке, битва, в которой он почти приблизился к пику фехтования молодости, завершилась, и шиноби оказалась повержена. Она, без сомнения, была одной из самых грозных шиноби, с которыми доводилось Вильгельму сталкиваться. Было трудно представить, через сколько тренировок она прошла, но в поединке нет утешительных призов. ......Такова была величайшая жестокость пути меча.
Хоть люби меч больше всего на свете, не факт, что он ответит взаимностью. Напротив, чем больше и глубже любовь, тем сильнее разбивается сердце того, кто осознал, что любовь его безответной оказалась.
Пусть исход битвы и был уже ясен, Вильгельм до последнего не сбавлял бдительности. Девушка при падении зацепилась за одну уцелевшую нить, повиснув в воздухе, и это привлекло его внимание. По перевернутой девушке стекала капающая кровь, однако торс разорван не был. ......Потому он и напрягся.
В этой схватке не на жизнь, а на смерть, никто не сдерживался. Вильгельму было все равно на пол, возраст и что-либо еще. Однако факт ее целости уже говорил, что техники Вильгельма были далеки от идеала и что девушка смогла избежать смертельной атаки.
Скорее всего потому, что,
— ......Нити, значит?
Девушка натянула нити заранее в этой яме. Чтобы этой техникой овладеть, нужен был высокий талант и кропотливые тренировки. Ими можно было пользоваться как лезвием клинка, чтобы врага разрезать, или как цепью, чтобы врага опутать. А если их и вовсе вокруг тела обмотать, то могли и сгодиться в качестве доспехов. Перед последним ударом девушка прикрыла шею с сердцем, и Вильгельм со всей силой рубанул по ее открывшемуся торсу, однако это оказалось лишь уловкой.
Девушке за этот маневр можно было лишь сказать «браво». Бдительность он не сбавлял, но выживание девушки желал и сам. Его союзники решили взять врага живьём.
— ......Ух.
Вырвался стон повисшей девушки. Вильгельм как раз собирался забрать ее, опершись на воткнутый в стену меч и подойдя к ней снизу. Ощутив его приближение, девушка раскрыла свои красные глаза, что тут же отразили Вильгельма. Он по-прежнему был начеку, однако был уверен, что после такой-то атаки она в ответ ударить уже не сможет.
Количество убийств за пятьдесят лет владения мечом нельзя было и счесть. Пережитый опыт подсказывал ему, насколько раны противницы были серьезны.
— ............
Потому, сколько бы девушка ни пыталась взглядом намекнуть на какой-то козырь, дабы сдержать его, Вильгельм разглядел в этом блеф и прекратил приближаться.
— Подробностей не знаю, но ради тебя самой прошу прекратить сопротивляться. Вскоре и Ал-доно схватят.
Вильгельм был наслышан, что эта девушка была одной из сообщниц Ала. А еще наслышан был и о трагичной смерти Присциллы в Волакии, и о том, что это подстегнуло Ала на безумства.
Вильгельм до боли хорошо понимал Ала, потерявшего любимого человека: плоть словно на куски режут, сердце разрывается, а душа горит в пожаре бессилия. Однако все равно нельзя было боли этой вырваться наружу и уж тем более задеть его благодетеля.
......Планы Ала нужно непременно сорвать.
И нужно было помешать всем, кто как-либо пособничал Алу, кто бы в этом ни участвовал. И эта девушка-шиноби была лишь одной шестеренкой, которую следовало вытащить из этого механизма,
— ...Никчёмная.
Эти слова вырвались с едва заметным выдохом, словно она еле цеплялась за жизнь. И прошептала она это потому, что, похоже, поняла: блеф на него не сработал.
Этим было,
— Вместо пользы только подвела всех...
Искреннее раскаяние, сказанное, если бы не была подвешена, в слезах. Будь это раскаяние по поводу исхода битвы с Вильгельмом, он, наверное, уже перестал бы быть начеку, однако это было не так. Сразу после слов девушки раздался звук. ......Сверху, снаружи ямы, как будто что-то тяжелое упало на пол. А затем,
— ......Кх, агх!
Когда он понял, что это простонала Фельт, Вильгельм опёрся на меч, воткнутый в стену, оттолкнулся от него и взмыл вверх. Попрыгав несколько раз от стенки к стенке, он оказался снаружи ямы и остолбенел, широко раскрыв глаза.
— ~~Кх!
Фельт, барахтаясь в воздухе, отчаянно скребла шею – ее душила нить. Но как? У шиноби не должно было остаться на это сил. ......И тут Вильгельм заметил в углу комнаты обрушившуюся часть стены и понял, что это и был тот самый источник шума, а еще и механизм, что подвесил Фельт. Ловушка с таймером: нить должна была натянуться на шее, когда подпиленная до этого наискось стена со временем обрушится. ......Без разницы на исход боя: ловушка сработала бы, если бы даже шиноби была уже мертва.
— Нужно...
«...спасти ее!» – хотел докричать Вильгельм, бросившись к Фельт. Нить была прочной, но без владельца не могла ничего противопоставить удару меча. Спасти Фельт было легко, а устроившая ловушку девушка ни за что не сможет сбежать. Изначально она, видимо, сделала эту ловушку, чтобы, если бой затянется, отвлечь Вильгельма и сбежать.
Но исход боя был предрешен еще до установки ловушки, а сама она получила такие раны, что сбежать уже не сможет. Ловушка ничего не дала: ни шанса на внезапную атаку, ни времени на побег. В общем, Фельт, если так можно сказать, попала под горячую руку. ......Так посчитал Вильгельм.
Текущий ход мыслей его можно было назвать ненормальным, но винить его за него не стали бы, так как истинный смысл того, почему Фельт подвесили, понимали лишь учинители этого государственного переворота.
Только вот,
— «Вместо пользы только подвела всех...»
Было б время у него поразмыслить над этими ее словами, все могло бы быть иначе. Девушка сожалела не о самом поражении, а о том, что было после – о своей «подстраховке».
— ......-ги!
Девочка хрипло попыталась что-то прокричать за миг до того, как Вильгельм рассек нить клинком.
И было это не «Помоги!», а... «Беги!».
— ............
Стоило ему это заметить, как гигантская лапа «Дракона», пробившая крышу, ударила Вильгельма сбоку.
......Проникнуть в столицу Королевства и высвободить Архиепископа «Чревоугодия», заключенного в тюремной башне, – таков был план Альдебарана, направившегося в город. Хейнкелю этот план показался не просто идиотским, а безумным, и ему оставалось лишь скептически к нему относиться.
Хейнкель не мог понять истинную цель Альдебарана, саму ее суть. И Яэ, видимо, тоже не понимала. В отличие от Хейнкеля, она следовала за ним лишь из-за своей извращенной одержимости им.
— Извращенная одержимость...? Надо же было такое ляпнуть.
Хейнкель усмехнулся от того, что посмел судить чувства Яэ к Альдебарану – ни любовь, ни ненависть – своими мерками. Да и что вообще можно считать нормальным, а что – нет? И какими мерками это измерять? Если привязанность Яэ к нему можно было назвать извращенной, то как быть с ним? Его одержимость пробуждением жены заставила его стать изменщиком родины.
— ......Кх!
Самобичевание с иронией заставили гудеть голову в боли. Хейнкель с силой вдавил пальцы в виски, будто пытаясь выковырять эту боль, обвести ее.
Обычно лучшим лекарством от этой боли был алкоголь. Исцелить он не мог, зато мог помочь притупить боль, забыться. И пусть он понимал, что это нездорово, глядеть ясно на мир он мог лишь будучи пьян; без него он толком даже глаза раскрыть не мог.
Но сейчас спасения в алкоголе он не мог себе позволить. Ведь, видимо, наконец-то... пришел тот самый час. Час исполнения заветного желания, которого он добивался почти двадцать лет, которого жаждал до трещин в душе и о котором молился и мечтал.
— ......Луанна.
Стоило произнести имя любимой женщины, как перед закрытыми глазами стал маячить ее образ; образ жены – юной, прелестной и милой, – ничуть не изменился за все года, что она спала. И было это так не ввиду отсутствия новых воспоминаний с ней, а потому, что ее спящему лицу было все равно на прошедшие годы – оно оставалось прежним.
Он хотел впечатать в своей памяти то, как раскрываются ее глаза, как губы ее произносят слова, как она, такая живая, неугомонная, – в контраст ее внешности, – ни секунды не сидит на месте.
Сбылось бы это все, Хейнкелю не оставалось бы ничего желать более от своей жизни,
— Я...
— «......Эй~, старик, опять негативишь? Видок такой себе.»
К нему обратился расправивший крылья «Божественный Дракон». Этот голос, раздавшийся снизу, заставил его замолчать, все еще вдавливающего пальцы в виски.
Вопреки своему величеству и могуществу, «Божественный Дракон» говорил донельзя легкомысленно. И хоть лица сидевшего на нем Хейнкеля он не мог видеть, любое малейшее изменение в нем он ощущал.
Мужчина не нашел что ответить ему, проявившего отнюдь не заботу. И это было нормально. Для Хейнкеля быть наедине с «Божественным Драконом» было равносильно подвесить любимое лакомство перед носом летучего или водяного дракона.
Чтобы пробудить от вечного сна Луанну Астрея, Хейнкель к чему только ни прибегал: к магии, проклятиям, «Метеорам» и магическим артефактам. И когда ничего из этого не помогло, последним лучиком надежды осталась «Драконья Кровь» – величайшее сокровище мира: она могла как избавлять от любой болезни, так и приносить урожаи на давно иссохшей земле, а еще... могла пробудить Луанну. И вот, казалось бы, это сокровище билось совсем рядом, так близко, что Хейнкель мог бы достать его мечом.
Впрочем,
— ...Отвали. Не лезь.
— «Старик, да ладно тебе. Зачем язвить-то? Знаю, тебе со мной не легко и совсем не терпится. Так что я, типа, подстраховался, чтоб ты делов не натворил.»
— Подстраховался? Хочешь сказать, вот «это» и есть твоя подстраховка?
— «Ну, я сейчас как раз хотел сказать об этом, но, походу, уже не надо.»
Звучали его слова так, словно он склонил голову набок. Так вот, сейчас эта парочка парила над облаками. Хейнкель сидел на спине «Божественного Дракона», высоко-высоко в небе. Если не считать твердость чешуи, то условия были вполне себе: ни тебе не ветра, ни качки. Но «подстраховка», о которой он говорил, заключалась в другом: чтобы Хейнкель не наломал дров, они взмыли высоко в небо, где, если бы он попытался заполучить кровь, при падении просто погиб бы.
— «Даже если ты вырвешь мое сердце, какой толк в том, что мы оба в лепешку разобьемся? Так что здесь ты на меня не нападешь. Как тебе? Недурно придумано, а?»
— Сам себя не похвалишь... Во-первых, такое называют холодным расчетом. Во-вторых, что, если твоя идейка не сыграет и я все равно убью тебя?
— «Да не-е-е, не будет такого. Ты ж адекватный, старик.»
— Чё...
— «Адекватные всегда помнят про опасность. Я видал всяких шизов, но ты, старик, не из них. Так что ты на такое не пойдешь.»
Хейнкель лишь молча то открывал, то закрывал рот, не в силах сказать что-то в ответ на эти слова «Божественного Дракона», говорившего все, что в голову придет.
Вот только уши его тут же покраснели – со злобы или стыда?
Если со злобы, то, раз ему нечего было выкрикнуть в ответ, «Божественный Дракон» был прав. Если со стыда, то на это у него явно были причины, так что и тут «Дракон» был прав.
В общем, когда уши Хейнкеля покраснели, уже все стало ясно.
— Адекватный, говоришь? ...Кх!
Прохрипел он и сжал голову посильнее. Виной тому была оценка «Божественного Дракона»: «адекватный» – слишком уж иронично звучит, особенно учитывая, где он сейчас. О чем этот «Дракон» вообще думает? Разве адекватный человек, до боли эгоистичный, будет изменять родине?
Он не был ни адекватным, ни порядочным. Он не заслуживал подобных слов, которые, как правило, присущи многим простым людям.
— Я потому и присоединился к Альдебарану, когда Присцилла умерла.
Ныне почившая Присцилла Бариэль погибла, вмешавшись в бедствие Империи Волакия.
Хейнкель ни за что не сказал бы, что присягал ей на верность. Отношения у них были лишь союзом, который они заключили лишь потому, что интересы совпали, – да и то, какую в нем пользу видела Присцилла, ему уже не узнать.
Но, хоть он и не собирался присягать ей на верность, сомнений у него не было: качества правителя у девушки однозначно были, чтобы взойти на трон. От всевозможных выдающихся навыков до даже ее красоты – все это были отличные качества Короля.
У Присциллы были все шансы стать правителем Лугуники. ......И когда это бы свершилось, Хейнкель бы смог получить от нее награду – «Драконью Кровь».
И надежда эта умерла вместе с Присциллой в той Империи.
Он горевал до глубины души. ......И о том, что «Драконья Кровь» ему не светит, и о том, что Лугуника никогда не увидит Присциллу в свете правительницы.
И тогда Альдебаран протянул ему – сломленному и безо всякой надежды – руку помощи: сказал, что если Хейнкель поможет ему, обратив весь мир против себя, то он получит «Драконью Кровь». ......Для него это было слишком... слишком удобно.
Терять надежду, когда она, казалось бы, была совсем близка, – мучительно больно. И для Хейнкеля это был уже второй раз, когда лучик надежды угасал прямо в шаге от него. Забыть то чувство бессилия от его же глупой ошибки было очень трудно. Именно поэтому Хейнкель цеплялся за любую ничтожную ниточку, лишь бы мечта его сбылась.
И как после этого «Божественный Дракон» смеет говорить, что он «адекватный»? Это было верхом наглости.
— «Опять ты надулся и в свою раковину залез? Не мне, конечно говорить, но сварливого мужика средних лет вряд ли кто полюбит.»
— ...Поздно уже это говорить.
— «Ну и накрутил ты себя... Ладно, а то это мне же и бумерангом прилетит, так что молчу.»
Даже такой простой жест, как пожимание плечами, выглядел крайне нелепо в исполнении «Божественного Дракона». В этом до жути человеческом жесте Хейнкель разглядел сходство с Альдебараном и постарался забить на усилившуюся от этого головную боль.
Быть нелюбимым никем – именно этого Хейнкель и желал.
Он не настолько туп, чтобы обиженно ныть, мол, его никто никогда не любил. Нет, Хейнкель родился в любви. И было немало тех, кто любил даже такого его, однако он не только не смог ответить на обращенную к нему любовь, но и предал ее, уйдя под дождем.
— «......Кстати. Не часто мы вот так наедине остаемся, так что я хотел кое-что спросить, старик.»
— Да ты можешь уже просто заткнуться и молча подождать?
— «Неа, не люблю тишину. Может, потому что я часто бывал с тем, кто болтал без умолку.»
Что было на уме у «Божественного Дракона», никто не ведал, да и Хейнкель не особо-то хотел узнавать. В любом случае, когда дело будет сделано, этому существу придется умереть, дабы получить «Драконью Кровь». Не стоило корить себя виной из-за этого.
К тому же, смена темы разговора стала для него спасением. И без разницы, было ли это заботой с его стороны или нет. Если разговор пойдет о другом, наверное, головая боль хоть немного утихнет.
— Так, о чем же, о «Божественный Дракон»-сама, вы хотели спросить?
— «Да неважно уже. Просто ты, старик, пипец крепкий, да? Ты сам-то хоть знаешь, почему живучий такой?»
— ............
— «Ой, я что-то не то ляпнул?»
Хейнкель со злостью сжал зубы, голова сильнее загудела – все это результат притворных слов «Божественного Дракона» и неоправдания надежды, что смена темы разговора поможет.
— ............
Хейнкель взглянул на ладонь и вздохнул.
Вопрос «Дракона» касался его тела. Разумеется, про странность своего тела он знал и даже понимал причину: это было наказание за самый тяжкий из всех его грехов.
Началом разлада в семьи Астрея стал беспробудный сон Луанны, однако решающим ударом оказалась трагедия, случившаяся пятнадцать лет назад: смерть Терезии в битве против Белого Кита из-за передачи «Божественной Защиты Святого Меча» прямо во время боя. А толчком ко всему этому послужило похищение дочери брата Короля – Форда Лугуники.
Непростительное предательство, совершенное в ту ночь, и ужаснейшая ошибка, сделавшая это предательство бессмысленным. Нынешний Хейнкель – вот кара небесная за все это.
— С чего вдруг я об этом рассказывать должен...?
— «О, ты вот так заговорил? А что, если я пригрожу, что если ты не расскажешь, то я наябедничаю другому мне, мол, старик не хочет сотрудничать и мы разрываем договор?»
— ТЫ...!!
— «Шучу, шучу. И у тебя, и у меня полсотня, а то и сотня, вещей найдется, о которых не хотелось бы разбалтывать, да?»
— ...Сотня это многовато.
Хейнкель лишь тихо ответил на его шутку. Тот говорил о полусотне и сотне вещей, но у Хейнкеля их можно было пересчитать по пальцам одной руки. И даже этого числа хватало, чтобы расколоть его хрупкую сущность.
И все же, склеивая трещины, волоча за собой то, что было напряжено до предела, он продолжал идти вперед, шепча: «Еще немного, еще чуть-чуть», и наконец,
— «............»
— ......? А, кх... что случилось?
Едва уловив еле заметные изменения в атмосфере, Хейнкель спросил «Божественного Дракона». На мгновение он засомневался, не назвать ли его просто Волканикой, но передумал. Однако «Дракон» лишь склонил голову вниз – к столице под облаками.
А затем,
— «......Старик, держись крепче!»
— Гха?!
Тут же на Хейнкеля обрушился ураганный ветер, прижав его к спине «Божественного Дракона», будто он просто простирался ниц. Не успел он передохнуть, как «Дракон» резко устремился вниз, пронзая небо над столицей.
Все их скрытное пребывание над облаками пошло насмарку. ......Значит, на то была причина.
Хейнкель даже не успел поднять головы, как «Дракон» уже достиг своей цели. Могучая лапа разъяренного «Дракона» с громким треском пробила крышу.
Причины этого акта вандализма были неясны. Здание было разрушено ударом «Божественного Дракона», а все, что было внутри, когти разорвали в клочья.
— «......Да вы шутите!»
Из уст «Дракона» раздалось неподдельное изумление. Золотые глаза его сверкнули, а глядел он вглубь здания, куда устремил свою лапу, где находился его источник удивления – когти «Божественного Дракона», которые были прочнее и острее большинства мечей мира сего, были сломаны, содраны и превращены в пыль.
А сделал это,
— ......Отец.
Тем, кто только что отразил удар и стоял наготове в полуразрушенном здании с двумя мечами был не кто иной, как «Демон Меча» Вильгельм ван Астрея.
— ......Благодарю.
Поблагодарил Вильгельм Фельт за то, что та предупредила его об угрозе. Он до сих пор ощущал, как немеют его руки, с трудом отбившие когти.
Фельт, что была подвешена... даже в такой ситуации она просила спасти не ее, а себя самого. Благодаря ей он успел принять защитную стойку.
— «Да какой там успел?! Такое обычно и не остановишь!»
Так отреагировал исполин, стоявший снаружи здания, – силач, от одного вида которого все падали ниц, – он глядел внутрь снаружи здания.
— Кх-кхе... соглашусь с «Драконом». Я же кричала «беги!», а не «надери ему зад!»... кх-кхе!
Фельт, хоть и кашляя, согласилась с Волканикой.
Под шумок она успела высвободиться из петли... нет, Вильгельм видел все куда точнее. Она спаслась не благодаря ему и не случайно.
— Неужели вы сюда ради Фельт-сама?
— «С моей-то колокольни сказать «да» или «нет» трудно, но, надеюсь, если скажу «да», то Фельт-чан переметнется к нашей команде.»
— Никакая я им не команда! Но то, что он прилетел меня спасать, – это точно...
Фельт потирала шею, где остались следы от нити. Волканика ее слова отрицать не стал. Похоже, «Дракон» как-то учуял, что ей грозит опасность, и ринулся на помощь.
То есть, шиноби устроила ловушку, чтобы произошло именно это.
И все же,
— Самому виновнику, похоже, было мучительно это учинять. Ведь раз вы явились сюда...
— «Тому «себе» я там помочь не смогу.»
— Верно. ......Кстати, ваша манера речи несколько изменилась. Вы совсем не похожи на того «Дракона», каким видел я вас лет сорок назад.
— «Знаете, есть одна поговорка: «И три дня могут мужчину сильно изменить*». Сорок лет – целая вечность. Лето ведь и на девчонок чары напускает, дедуля.»
* Японская поговорка 男子、三日会わざれば刮目して見よ означает, что мужчина может сильно измениться даже за три дня, и стоит посмотреть на него по-новому. Другая часть этой реплики про девочек, возможно, имеет в виду, что девушки могут многое изменить в лете.
— Понимаю.
И хоть Волканика ответил, это не было нормальным объяснением перемен в нем. Но сейчас у него не было времени докапываться до этого.
Были дела поважнее. ......Ворвавшийся Волканика был не один – он привез кого-то еще. И этот кто-то до сих пор, пытаясь скрыть свое присутствие, молчал, но не для того, чтобы застать Вильгельма врасплох, а,
— ......Ты так и собираешься там прятаться, Хейнкель?
— ......Кх!
Вильгельм почувствовал, как противник дрогнул от его слов.
Даже если он и склонил голову, замолчал и попытался спрятаться, Вильгельм прекрасно знал, что Хейнкель пособничает Альдебарану – тому, чьи деяния более чем угрожают всему Королевству.
В такой-то ситуации Вильгельм просто не мог не взяться за меч. Но даже если забыть про это, было еще одно обстоятельство – Хейнкель. Именно он стал причиной, почему Вильгельм решил первым взять оружие в руки.
— Тебе, видимо, пообещали в обмен «Драконью Кровь», да? И с ее помощью ты собираешься пробудить жену... Луанну. Если так, то это чересчур глупо.
«Драконья Кровь», томящаяся в королевском замке, обладала невероятной силой. Возможно, благодаря ей и удалось бы пробудить Луанну Астрея.
Однако,
— Ал-доно... нет, этот предатель, Ал, по-твоему, сдержит обещание? Он даже предал то, что осталось от Присциллы Бариэль-сама, которой он служил. Он предал даже тех, кто волновался о нем. Почему же ему не должно быть все равно именно на тебя?
— «Не, я, конечно, понимаю, почему ты так думаешь, но как-то слишком однобоко звучит...»
— Благородный «Дракон» Лугуники, сейчас я разговариваю не с вами.
Вильгельм показал всем своим видом и словами, что спорить бесполезно, и Волканика, хмыкнув: «Мгх...», замолчал. Вильгельм же продолжил:
— Что? Язык проглотил? Потому что я попал в аблочко, или ты об этом даже не думал? Да, ведь так и есть. Ты всегда затыкал уши, сбегал. Поэтому сейчас ты хочешь видеть только то, что тебе хочется...
— ......Кх, ЗАВАЛИ, ЗАВАЛИ, ЗАВАЛИ!!!
— ............
— Что в голову... кх, что в голову придет, то и несешь...?! ДА ТЫ ПРАВА НЕ ИМЕЕШЬ ГОВОРИТЬ НИЧЕГО О ТОМ, ЧТО Я ДЕЛАЮ РАДИ ЛУАННЫ, ОТЕЦ!!!
Из-за спины показалась фигура кричавшего. Вильгельм вздохнул, когда увидел его лицо, услышал его голос. А еще он заметил дрожание в указывающих на него пальцах. Это был его вздох отчаяния, разочарования и... облегчения.
А причин для облегчений было несколько: даже после его слов у того хватило смелости поднять голову и трусливо не прятаться, хотя и примкнул к предателям.
Но, в общем и целом, можно было сказать,
— ...Вот и показался.
— А?
— И что дальше? Только громко кричать и можешь? Ты к нему примкнул именно потому, как я и подумал? Если так, почему ты думаешь, что сдержит именно обещание тебе? Ты совсем ослеп от своих же мольб?
— Я... кх...
Фигура на спине «Дракона»... Хейнкель поник от вопросов Вильгельма.
Куда же делся тот его порыв, с которым он закатил истерику? Он бессомненно был подавлен. И робеть перед Вильгельмом Хейнкель начал далеко не сегодня, ведь так было всегда. ......Еще до того, как он поклялся взять меч в руки, и до того, как Вильгельм доверил ему свой любимый меч «Астрея».
— Про то, что папаше нужна «Драконья Кровь», – чистая правда.
Вместо Хейнкеля на вопрос Вильгельма ответила Фельт. Она выпрямилась, потерев шею. Хотя и казалось, что она была самой слабой здесь, на ее лице это абсолютно не читалось.
— Он мне все рассказал, хотя я и не все слушала.
— ......Прошу простить моего непутевого сына, и спасибо за ответ.
— Не за что извиняться. Я и ему сказала, это просто наши методы разные. Правых и виноватых нет.
Хотя Фельт во все это и втянули, гнева в голосе ее не было. В ее взгляде на вещи Вильгельм увидел задатки правительницы.
Фельт была одной из пятерых, избранных «Драконьей Скрижалью». ......И тем не менее, этот «Божественный Дракон» стоял перед ними вот так.
— Как вы спустились сюда и взмахнули когтями уже наверняка многие увидели. Основы Драконьего Королевства пошатнутся. Вы понимаете это?
— «Ага, знаю, что это не очень. Правда. Но, знаешь, лучше Драконье Королевство станет Королевством Льва, чем наступит конец света.»
— По-моему, ваше предательство равносильно этому концу света.
Нет сомнений, что совсем скоро Королевство Лугуника будет в потрясении, из-за чего расколются шаткие основы Королевства и эти трещины настигнут многих. Даже если подумать, что враги делают это все, чтобы противостоять чему-то еще более страшному...
— Даже учитывая «Дракона», это не то дело, которое решат пара человек. К тому же непростительно, что один из предателей – юнец, не видящий дальше своего носа.
— «Это же пророчество, в котором участвовал и благородный «Дракон», знаешь ли.»
— Тогда попрошу вас, чтобы вы помогли нуждающимся, а затем, общими усилиями, спасли мир. Если же вы этого не можете сделать...
— «Не можем, и что тогда?»
— ......Тогда остается только счесть, что вы, как и мой сын, просто ведомы лестью.
Вильгельм перехватил два своих меча, приготовившись к бою.
Онемение уже прошло. Но, раз первый удар был таким, то третий уже лишит его мечей. Остается только уклоняться или парировать на каком-то более невероятном уровне.
— «Фельт, не дергайся. Боюсь, мягко не выйдет.»
— Слушать тебя уже не могу. Во мне злость кипит еще с момента, когда деда Ром меня обмануть попытался.
— Раз так, прошу потерпеть еще немного неудобств.
— Хватит вести себя так, будто мы друзья!
Фельт взглянула сначала на Вильгельма, потом на Волканику, а затем высунула язык. Вильгельм же перестал обращать на нее внимание и стал внимательно следить за каждым малейшим движением «Дракона». Они оба были теми, кто поспешил за девушкой-шиноби. Его уже видели, и со временем суматоха будет только нарастать. ......Здесь тоже нужен был короткий бой.
— «Как-никак, я все еще легендарный «Дракон», хотя и «подпорченный» немного. Разве можно решать все дракой?»
— К несчастью, я как раз подумывал как бы мне снова превзойти легенду. Прошу прощения, что использую для этого вас, но прошу составить компанию.
— ......Кх.
Вильгельм почувствовал, как у до того молчавшего Хейнкеля перехватило дыхание и как щеки его напряглись. Его веки же непрерывно дрожали, а лазурные зрачки недоуменно глядели на Вильгельма.
— Отец, неужели...
— ............
В ответ Вильгельм прикрыл глаза. Перед лицом Волканики это была до безумия беззащитная позиция, однако мечник чувствовал, что противник ею не воспользуется.
Доверившись этому чувству, Вильгельм представил свои угрызения совести: пасмурное небо; пустая могила, в которой никто не обрел покоя; толпы скорбящих; Его Величество Король, восхваляющий ее гибель; сын, которого не было там, где он должен был быть; его слабое «я», у которого не было сил его привести туда.
И...
ᅠ
— «Дедушка, не плачь. Когда бабушка умерла, она не была «Святой Меча», так что «Святая Меча» не проиграла.»
— «Ведь «Святой Меча» нельзя проигрывать. Мне так говорил папа.»
— «Так что не плачь, дедушка. С домом Астрея все будет хорошо.»
ᅠ
— ......Просто слова ребенка.
Невинные слова ребенка, только что унаследовавшего «Драконий Меч».
Вспомнив все сожаления минувших дней, Вильгельм отворил глаза, посмотрев на «Дракона». ......На того самого «Божественного Дракона», вошедшего, как он сам и говорил, в легенды и спасавшего Королевство.
Он понимал, что сейчас – в час, когда Королевство на грани гибели, – это неуместно, но у Вильгельма была важная миссия, которую исполнить он должен был мечом. ......Миссия, которую можно было исполнить только мечом.
Ведь другого способа Вильгельм не знал. ......Способа сделать «Святого Меча» снова человеком.
Потому он и требовал от этого меча той же силы, что прежде – нет, силы большей, чем прежде, – и бросал вызов даже «Дракону». А все для того, чтобы победить легенду, что затмит легенды прежние.
— ......«Демон Меча» Вильгельм Триас.
— ......«Божественный Дракон» Волканика.
Представившись в унисон, они оба сдвинулись. ......Вспышка двух мечей и «Драконьи» когти оставили звук позади себя.